Адрианна Кресс

Бенди. Потерянные

Мы все живем в выдуманном мире.

Давайте на одно мгновение станем откровенны. Рай возведен на песке, а мы только и заботимся о том, чтобы защитить его от того же песка с помощью набережной, которую сами же построили. Рай у моря, хранимый от самого моря и его волн, разбивающихся о длинные тянущиеся вдаль пирсы. Мы это сотворили. Мы создали автомобили. Мы построили отели. Мы придумали деньги.

Мы создали эту машину.

Мы это сделали.

Приняли решение создать и создали. Правила, законы, общественные движения, социальные страты — все это сделано руками человека. Все из нашего воображения. Из наших великих иллюзий.

Все это — лишь фантазия.

Но это все равно может нас уничтожить.

То, что мы создаем.

Может нас убить.

ПРОЛОГ: УОЛЛИ

Поздние ночи были моим любимым временем суток. Мне нравились пустые залы, темнота и отсутствие людей, вечно бегающих, как сумасшедшие.

«Это просто работа, — думал я. — Почему они так переживают из-за работы?»

Мне нравилось, как эхом разносились мои шаги, и еще я любил ставить пластинки или включать радио. Музыка звучала, а сам я вычищал мусорные баки и мыл полы. Иногда я танцевал со шваброй. Конечно, я не был Фредом Астером [Фред Астер — американский актер, танцор, хореограф и певец, звезда Голливуда, один из величайших мастеров музыкального жанра в кино.], но ведь и он не был Уолли Фрэнксом.

Нельзя сказать, что работать по ночам было нестрашно, но если старина Уолли что-то и знал, так это то, что людям нравится иметь секретики, потому что из-за них они чувствовали себя особенными. Сам я этого никогда не понимал. Я был такой, какой есть.

Здесь, в «Студии Джоуи Дрю» было полным-полно секретов. Я не дурак. Хотя и детективом тоже не был.

Поэтому я просто занимался своими делами. Даже когда прикупили театр по соседству, и начался ремонт. Даже когда трубы принялись издавать странные звуки часами напролет — иногда казалось, что стонет какое-то существо. Меня это не заботило. Жизнь сделалась интересной: новые современные залы, новые кабинеты, и, разумеется, новые звуки.

Теперь уборка занимала больше времени, и в последнее время мышцы болели все сильнее. Женушка повторяла, что мы должны уехать на пенсию во Флориду, но я не был к этому готов. Пока нет.

— Позвольте мне в последний раз объяснить вам, тупоголовые придурки. Я не хочу видеть ни одной чертовой царапины на этой штуке, когда мы туда доберемся. Понятно?

— Да, сэр, конечно, сэр.

Совершенно случайно на этой работе я все время подслушивал разговоры, причем не из-за угла или из соседней комнаты, нет. Так выходило, что люди иногда забывали, что я их слышу; они просто разговаривали или спорили, а я был рядом и делал свою работу. Старина Уолли не был против. Люди занимались своим делом, я своим.

Обычно я не раздумывал подолгу над разговорами, но на этот раз все было немного иначе. Я мог поклясться, что слышал, как некий Томас Коннор бурно на что-то сетовал. Его ведь уволили… Хотя, конечно, я мог ошибаться. Не в первый раз, как всегда подчеркивала женушка.

— Не говори мне: «Да, сэр». Просто сделай, что должен!

И, конечно же, поворачивая за угол, я врезался именно в этого человека, или, точнее, в его грудь.

— Что?.. — попятился Томас бормоча.

— Извините, Томас, — сказал я, небрежно отряхиваясь. Иногда случалось налетать на людей.

— Уолли, ты поздновато сегодня, — ответил Томас, оглядываясь и не смотря мне в глаза.

Я редко с кем встречался взглядом, и меня это устраивало. Не хотел мешать. Моей задачей было все упрощать, а не делать сложнее.

— Не очень. — Не думал, что Томас хочет поболтать, но он не уходил, и я постарался продолжить разговор. Задай вопрос, Уолли, это несложно. — Значит, вы снова в штате?

— Что? — переспросил Томас. Он выглядел так, словно находился где-то не здесь.

— Работа. Вы вернулись? Мистер Дрю снова вас нанял?

— Ну, у него не было выбора, — сказал Томас, все еще раздумывая над чем-то другим. Затем он рассмеялся: — У нас обоих его не было.

Я кивнул, хотя понятия не имел, о чем это он. В конце концов, у всех нас есть выбор. Но людям нравится, когда им кивают. Их это успокаивает.

Затем Томас развернулся и пошагал во тьму коридора. Мне всегда нравилась темнота. Она ощущалась как уютное одеяло, в которое можно укутаться, хотя я знал, что других она пугала. Никогда этого не понимал. В темноте нет ничего такого, чего нет на свету.

В основном.

— Значит, вы перевозите ту машину? — спросил я, глядя на спину Томаса. Мне вдруг вспомнилась эта машина и захотелось спросить.

Томас остановился. На него падал свет последней лампочки, свисающей с потолка, а позади него все тонуло во мраке. Плечи Томаса поднялись, а кулаки сжались. Я заметил, что он злился. Ага, хорошенечко так злился.

— Машина?

— Та большая машина, из-за которой повсюду чернила. — Убираться не трудно, но боже-боже, как же неприятно было каждые полчаса вытирать грязные лужи.

Томас не обернулся, но оставался на месте и молчал. Я подумал, что мне, наверное, тоже следовало молчать. Хотя любопытство не отпускало. Ответ не был мне нужен, да и не особо волновал. Но я знал: так бывает, что кому-то нужно ответить на вопрос больше для себя, чем для того, кто спрашивает. И именно в этом нуждался Томас Коннор.

— Ага, мы перевозим ее, — наконец сказал он.

— Хорошо, — ответил я. — Не знаю, как эта штука работает, но с тех пор, как она появилась, чернила абсолютно везде. Будто ее перетаскивают туда-сюда. Трубы тоже вышли из строя: протечки, шум… я потратил прорву времени на ремонт этих чертовых неполадок. Знаете, я не понимаю, зачем вообще существует такая машина. Никто так и не удосужился рассказать хоть что-нибудь старому Уолли…

— Да все нормально, мы перевозим ее, так что ты будешь рад, — резко прервал меня Томас.

Для меня это не имело никакого смысла.

— Ну, дело не в моей радости.

— Все уже сделано Уолли, все сделано.

И все же старый Уолли дураком не был. Иногда ясно, что кто-то хочет ответить на вопрос, а иногда — что человек ответил и ничего не добавит. Ему больше нечего было сказать.

— Хорошо. Что ж, отлично, — сказал я и коснулся козырька фуражки. Мне нравилось так делать. Приветствие от Уолли.

Томас продолжал стоять под той же лампочкой. Я видел, как мышцы под его рубашкой напряглись, расслабились и напряглись вновь. Он расслабил кулаки и пошевелил пальцами, как будто проверял, двигаются ли они в принципе.

Да, сэр, этот человек определенно злился.

Определено.

Затем он шагнул вперед и исчез во тьме.

По ночам здесь так и бывало. На свет — на мгновение и обратно во тьму. Я полагал — экономили на электричестве. Экономия была сейчас одним из приоритетов «Студии Джоуи Дрю». Мне было велено использовать тряпки до тех пор, пока они не развалятся у меня прямо в руках. Я хорошо выполнял распоряжения, я их ценил. Я видел, как художники лезли в мусорные ведра и выуживали оттуда листы бумаги, чтобы рисовать на обратной стороне. Я видел, что обеды приносили из дома. Я видел зарплатные квитанции с уменьшающимися суммами и освобождающиеся рабочие столы.

Я все это видел.

Я видел все.

О да, старина Уолли видел все. Включая машину. В том числе и то, что оставляло чернила на полу и что таскало их по стенам и утягивало вниз в залы.

Вы думали, что старина Уолли не видел?

Старина Уолли видел все.

Я вошел с небольшой опрятный кабинет и поднял наполовину полное мусорное ведро. Бросил мусор в мешок и остановился у маленького светильника на столе, затем наклонился и выключил его. Экономия электричества и все такое. Затем вернулся в коридор и продолжил заниматься своими делами.

На свет на мгновение и обратно во тьму.

Никогда особо не понимал, почему люди боятся темноты.

В темноте нет ничего такого, чего нет на свету.

За исключением, конечно, тех случаев, когда есть.

А когда есть, я ухожу!