— Вы сказали, что ничего не сделаете мне. — Я запрокидываю голову и ищу сквозь темноту главный ориентир — его глаза. — Не нужно, разожмите.

Я мягко провожу по его напряженным пальцам, которыми он смял мою ладонь. Я кручу в голове все хорошие слова Марины о нем, все моменты, которые можно схватить как таблетку успокоительного и продолжить, у меня нет никакого плана, только ощущение потока, который подхватил меня и впервые не бьет буйным течением, а дает оглядеться по сторонам и даже попытаться найти нужный берег.

Попытаться усмирить стихию, найти к ней ключик и услышать, как разжимаются тиски замка.

Я снова глажу его пальцы, огрубевшие и с очерченными костяшками, и качаю головой, показывая, что не нужно показывать мне свою силу. Я и так чувствую его мощь, она как грозовой фон стоит в комнате и не дает мне дышать полной грудью.

— Спасибо, — выдыхаю, когда мужчина отпускает мою ладонь. — Вам лучше сесть, вы дернулись, и… вам больно.

— Я в норме.

— Нет. — Я качаю головой. — Я научилась определять по вашему дыханию. Мы же вечно разговариваем в темноте, и я стала чувствительна к звукам. Вы заостряете буквы на концах, когда вам плохо, и еще как будто царапаете выдохами. Это невозможно не услышать.

Я первой делаю шаг к кровати, а когда возвращаюсь к его лицу, безошибочно нахожу его глаза. Мне кажется, что я так отчетливо вижу его глубокий темный взгляд, в котором легко заблудиться. Такие глаза бывают только у тех, кто много пережил, я точно наивная девчонка рядом с ним. Он старше, опытнее и искушеннее меня на несколько судеб.

— Вы всегда такой упрямый? — я смягчаю тон, пробуя по-другому. — Не умеете уступать девушкам?

Я тяну за край рубашки, которую Хозяин держит в левой руке. Еще секунда, и я согласна отпустить ее, направившись к кровати в одиночестве, но он поддается мне. Обгоняет меня широким шагом, словно хочет показать, что нет в нем ни слабостей, ни изъянов, что я напридумывала глупостей и дело в моей впечатлительности, а не в его таинственности.

Пусть так. Я не спорю и с довольной улыбкой наблюдаю, как он опускается на кровать вслед за мной. А потом я слышу, как успокаивается его дыхание: из него постепенно уходят хриплые звуки.

— Ты сможешь уехать, — бросает он, прерывая затянувшееся молчание.

— Ваша охрана проверила меня?

— Да, всё хорошо. Когда досье на человека занимает одну страницу, это всегда хороший знак.

— Оу, — вырывается помимо воли. — Вы умеете строить длинные предложения.

Я прикусываю щеки с внутренней стороны, гася дурацкую улыбку. Мужчина молчит, словно забыл, как люди реагируют на шутки, но он точно смотрит на меня.

— И когда я смогу уехать?

— Завтра.

— Почему не сегодня?

— Я не придумал.

— Что?

— Я не придумал причину. Просто завтра.

Я пропускаю выдох, запутываясь в собственных эмоциях. Есть и злость вперемешку с разочарованием, и непонятное послевкусие… эта затаенная радость должна принадлежать Марине, я почти слышу ее счастливый возглас, что у меня есть еще день, чтобы помочь ее брату.

— Просто, — повторяю слово, которое он выбрал. — Просто приказ, который я должна выполнить.

Я поворачиваюсь к нему, рвя к черту безопасную дистанцию.

— Сколько вам лет? Вы видели мои данные, дайте мне хоть что-то.

— Тридцать восемь.

— Ваш рост?

Он усмехается.

— Метр девяносто. Вес нужен?

— Нет. Лучше цвет глаз.

— Серый. Наверное.

— Профессия?

— Редкая и прибыльная.

Я непроизвольно закусываю нижнюю губу, когда чувствую в его голосе подтрунивающую интонацию.

— Любимый цвет?

— Серьезно?

— Что у вас с правой стороной тела?

Глава 10

Мой вопрос падает в глубокий колодец. Я буквально слышу звонкое эхо с самого дна, где должен быть ответ.

— Ты испугаешься, если увидишь.

Его голос звучит грубее. Я все-таки тронула запретную тему и уже чувствую, как он начинает выставлять неприступную стену по кирпичику. Впрочем, я и не ждала, что будет легко, я только пытаюсь нащупать правильную дорожку.

— Хотела бы я сказать, что не впечатлительная, но вы видели мою истерику.

Я же, наоборот, говорю еще мягче. Он пусть царапается хозяйским тоном, а я не буду. Я завожусь, когда он пугает меня, а обычную холодность могу пережить.

И лучше всего рассказывать о себе. Марина говорила, что он не терпит, когда ему лезут в душу. Да и зачем? Там, наверное, уже многие побывали, если он решил уехать в глушь и закрыться на всевозможные замки. Да, точно… Не нужно мне давить и расспрашивать о той беде, о которой упомянула Марина, он устал от этого.

— Я решила перебраться во Владимир, — перевожу тему, пока он не закрылся на все замки. — Говорят, там красиво.

Я оставляю паузу, чтобы он тоже сказал хоть что-то, и упрямо молчу до победного.

— Ни разу не был там.

— Я тоже. — Я смеюсь, вспоминая, что мой переезд в другой город — чистая авантюра. — У меня там подруга, она тоже переводчик, она хвалила и подобрала мне недорогую квартиру. Не нужно будет платить сразу за два месяца, хозяин согласился без залога… Ой.

— Что?

— Я не знаю, о чем разговаривать с богатыми людьми. — Я поворачиваю голову и смотрю на его лицо, которое, если честно, уже представляю на свой вкус. Хозяин может оказаться совсем другим, но воображение сильнее меня. — Странно рассказывать, как сэкономила несколько тысяч, когда вы завалили тот конец комнаты, — я указываю на диван напротив, — пакетами на пару сотен тысяч.

— Там всего лишь одежда.

— Я бы лучше свой пиджак нашла, я его оставила вчера на лавочке и больше не видела. — Я поднимаюсь на ноги. — Вы завтракали? Марина принесла поднос, она никак не может поверить, что мне не сложно спуститься в столовую.

Я обхожу кровать, на ощупь нахожу поднос и осторожно перебираю посуду.

— Вы пьете какао?

— Это тоже вопрос из списка? — он усмехается.

— Нет, это формальность. Вам в любом случае достанется какао, потому что кофе я уже начала.

— Кроме напитков тебе ничего не приносят?

— Кто-то голоден? — подшучиваю, смелея. — Есть омлет и овсянка.

Я подхожу к нему, чтобы отдать чашку, и чуть промахиваюсь, на мгновение соприкасаясь коленкой с его бедром. Легкое касание неожиданно обжигает меня, то ли из-за неожиданности, то ли… черт его знает почему. Я отступаю назад и следом чувствую, как мужчина накрывает ладонью чашку. Он едва трогает ее пальцами, проверяя температуру, и только после тянет к себе.

Странно. Никогда бы не подумала, что он будет осторожничать с кипятком.

— Он уже остыл, — подсказываю.

— Это ты к чему? — его голос вновь натягивается как струна.

— Что… Ни к чему, просто.

— Марина что-то говорила обо мне?

— Только то, что вы ее младший брат.

Я отпускаю ручку чашки, оставляя ее в ладонях Хозяина. Насчет Марины я боюсь сболтнуть лишнего, чтобы ей не досталось от резкого характера брата, я возвращаюсь к кофе и затихаю на пару минут. С ним по-другому никак, это не разговор, а минное поле. Мне точно придется повесить красные флажки на опасные темы.

— У меня тоже есть младший брат. Его зовут Кирилл, он перебрался в Москву в прошлом году. Бросил институт из-за мотогонок, нашел спонсора для выступлений и, мне кажется, чаще ночует в гаражах, чем дома.

— Замолчи.

…

…

Мои мысли даже не формулируются в слова из-за шока. Я застываю на месте с поднесенной к губам чашкой и пытаюсь убедить себя, что ослышалась. Но эхо короткого грубого слова стоит между нами, как вспышка той самой разорвавшейся мины, на которую я все-таки набрела и не осознала, как именно.

— Не надо со мной как с идиотом, — роняет Хозяин. — Не надо ни жалости, ни этой бредовой психологии для прокаженных.

Он рывком поднимается на ноги, а я инстинктивно пячусь от него.

— Что ты хотела увидеть? — Он отшвыривает чашку в сторону и выдыхает с разочарованием. — Что еще придумала Марина?

Хозяин что-то цедит со злостью, я едва разбираю, но, кажется, он повторяет слово “мотогонки” и добавляет мата. Он дергает правый рукав рубашки и отрывает пуговицу, расслабляя манжет. Потом подхватывает мою ладонь и с силой наталкивает на свою плоть.

Боже… На нем нет живого места.

— Полегчало? — спрашивает он, опаляя воздух, которым я дышу. — Или нужно раздеться и показать всё? А потом что? Скажешь, что пустяк?

Я мотаю головой.

— Что, круче татуировок? — он издевается, поймав больной раж.

— Скажу, что вы продержались пятнадцать минут. Целых пятнадцать минут мне не было страшно наедине с вами.

Я выхожу из спальни, оставляя Хозяина наедине с собой. Он может думать что угодно, это он завелся из-за какого-то неосторожного слова, а я не имела в виду никакой потайной смысл. Марина слова мне лишнего не сказала, зря он решил, что я знаю больше положенного, его сестра удивительно честный и порядочный человек. Она пообещала ему молчать и будет мучиться, но ничего не расскажет.

А что говорить ей? В плюс или в минус записать последнюю встречу с ее братом?

Я спускаюсь на первый этаж и первым делом поворачиваю в ванную комнату. Привожу себя в порядок: мысли — холодной водой, а тело — теплой. Хотя выбросить из головы последние фразы, которые звучали в черной комнате, не так просто. А труднее всего отрешиться от его прикосновения. От того, что скрывается под плотной рубашкой со специальной подкладкой.