Жак пожал плечами:

— Тучи, похоже, надвигаются не очень быстро… Часа два, если повезет…

— Скорее, не больше часа. — Кэтлин посмотрела на работников, которые быстро двигались вдоль рядов. Опытные, ловкие руки с лихорадочной быстротой срывали бутоны, точным движением отправляя их в корзины.

И невольно она почувствовала прилив гордости за этих людей.

— При такой работе они управятся за час.

— Кому, как не им, знать, что означает для тебя потеря урожая. Это наши люди, Кэтлин.

— Да, это наши люди.

Кэтлин подхватила пустую корзину и коротко бросила через плечо Жаку:

— Когда придут рабочие с фермы, оставь двоих себе в помощь. Иначе тебе не управиться… — И, пробежав по рядам, остановилась на не занятой грядке.

Шестилетний Гастон, который стремглав несся мимо с пустой корзиной, на миг задержался рядом с ней. Его маленькое личико сияло от возбуждения.

— Кэтлин, нас забрали с уроков!

— Знаю, Гастон. Нам надо успеть собрать розы до дождя.

— Я соберу больше всех! Вот увидишь. — И он побежал дальше, к своей матери.

Склонившись над кустами, Кэтлин запретила себе то и дело поднимать голову и смотреть на темнеющий горизонт. Едва успев сорвать один бутон, она уже тянулась к другому.

Постепенно воздух стал более плотным и влажным.

Обычно сбор цветов сопровождался веселой болтовней, шутками. Сегодня даже дети работали молча и сосредоточенно.

Где же, черт побери, рабочие с фермы?

Жак шел по рядам, заменяя полные корзины пустыми.

— Кэтлин!

Кэтлин подняла голову и увидела мать, стоявшую рядом со смущенной улыбкой на губах.

— Кажется, я огорчила тебя сегодня утром. И пришла загладить свою вину. От меня, конечно, не так уж много пользы, но и мои руки могут пригодиться. Можно, я буду собирать в твою корзину?

Впервые с того момента, как Кэтлин увидела грозовую полоску на горизонте, на губах ее появилось нечто напоминающее улыбку.

Катрин стояла перед ней в своих белых брючках от Диора и в тонкой шелковой блузке. Волосы ее, как обычно, были тщательно уложены. Ногти покрывал лак модного оттенка. Самое правильное было бы отправить мать домой. Но у Кэтлин язык не повернулся отказать ей.

— В детстве я тоже собирала цветы, — добавила Катрин, и на лице ее появилось просительное выражение.

— Ну конечно, мама. Еще одна пара рук нам не помешает.

Катрин радостно улыбнулась и принялась неожиданно точными движениями срывать цветы и бросать их в корзину Кэтлин.

— Как тут хорошо, правда? Я помню, как отец сажал меня к себе на плечи и нес через поля. Жаль, что тебе не довелось видеть своего деда. Он был такой высокий. И очень веселый…

Порыв холодного ветра пробежал по полю. Кэтлин подняла голову, уже не слыша того, о чем говорила мать.

Темные тучи стремительно надвигались, готовые разразиться дождем.

Жак остановился рядом с Кэтлин и опорожнил ее корзину.

— Моне не отпустил своих рабочих. У них расцвела лаванда. Все заняты ее сбором.

— Черт подери!

Новый сильный порыв ветра качнул головки цветов.

— У нас есть минут пятнадцать? — спросила Кэтлин, прикусив нижнюю губу.

— Десять, — коротко ответил Жак и зашагал дальше. Десять минут. А они собрали лишь четверть урожая!

Слезы подступили к глазам, но, не давая отчаянию захлестнуть себя, она как автомат шагнула к следующему кусту. Секунды летели за секундами. И падающие в корзину бутоны, как песчинки в песочных часах, отмеряли время.

Порывы влажного ветра, насыщенного густым ароматом роз, становились все свирепее. Солнце скрылось за тучами. Только странное золотистое свечение, предвещавшее бурю, застыло над полем.

Первый тяжелый раскат грома прокатился по небу.

Кэтлин продолжала идти вперед. Крупные капли ударили ее по спине. Но она все срывала и срывала бутоны, не в силах остановиться.

Редкие удары капель перешли в непрерывную дробь.

— Кэтлин! — в голосе Жака слышалось участие. — Заканчивай! Давай мне свою корзину.

Кэтлин с немым протестом посмотрела на него.

Золотистая дымка над полем рассеялась. Все погрузилось во мрак. Ветер трепал тронутые проседью волосы Жака. Его рубашка липла к телу, отчетливо прорисовывая каждый мускул.

— Идем, Кэтлин. Ты же знаешь, никто не уйдет с поля, пока ты здесь.

Кэтлин оглядела сборщиков, стоявших у своих грядок. Если она останется здесь, они тоже будут работать, несмотря на дождь. А кому нужны побитые, поломанные ветром и пропитанные дождем розы? Ничего не поделаешь. Надо смириться с неизбежным. Кэтлин выпрямилась.

— Берите корзины! — скомандовала она, пытаясь перекричать раскаты грома. — Мы сделали все, что могли. Спасибо всем!

Мужчины, женщины и дети побежали по рядам, чтобы забросить в кузов то, что успели собрать в последние минуты. А потом они бегом припустились в сторону деревни, лежавшей за холмом.

— Как хорошо мы потрудились, правда? — спросила мать, глядя на пикап.

Наивный вопрос! Катрин и понятия не имела, сколько им не удалось добрать сегодня.

— Пожалуйста, Кэтлин, прибавь шагу! Я не догадалась взять зонт. Теперь придется завтра снова ехать к парикмахеру в Канны.

Кэтлин смотрела, как Жак закрепляет брезент над кузовом пикапа.

— Иди домой, мама. Я поеду с Жаком на склад.

— Ну как хочешь! — Катрин зябко передернула плечами. — Ненавижу слякоть и дождь. Если и в самом деле существует такая вещь, как второе рождение, то я хотела бы родиться персидской кошкой… Скажи, я хоть немного помогла тебе?

Кэтлин через силу улыбнулась:

— Ну конечно, мама. Ты даже не представляешь, как ты поддержала меня. Иди, переоденься побыстрее. Мне совсем не хочется, чтобы ты простудилась.

Катрин кивнула:

— Хорошо. И ты тоже не задерживайся. Я приготовлю чего-нибудь горячего. — И она заторопилась к дому, ступая по земле мягко и грациозно, как та самая персидская кошка, с которой она только что сравнила себя.

Жак, закончив натягивать брезент, спрыгнул с прицепа.

— Не так плохо, как могло быть.

Дождь бушевал уже вовсю. Кэтлин обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на свои розы. Неистовые порывы ветра с корнем выворачивали кусты, прибивая к земле хрупкие головки цветов. Как ни крепилась Кэтлин, но она не могла подавить ощущения страшной потери. Нежная и беззащитная красота гибла у нее на глазах. Красота, которая вошла в ее плоть и кровь, стала частицей ее самой.

— Едем? — спросил Жак, забираясь в кабину.

— Ты управишься и без меня. Я спрячусь под навесом.

Его взгляд задержался на высокой тонкой фигуре девушки. Мокрая от дождя рубашка и джинсы прилипли к телу. Глаза Кэтлин переполняли боль и печаль.

И Жак не стал возражать, понимая, что это бесполезно. Как бесполезны были и слова утешения.

— Если удастся выпустить в продажу твои духи, то мы сумеем покрыть потери, — участливо улыбнулся он. Полоска неровных зубов на загорелом морщинистом лице казалась особенно белой. — Ну а на следующий год мы можем получить еще больший урожай.

Но они оба знали, что большинство кустов после бури погибнет безвозвратно. Придется сажать новые. Что же касается духов, то откуда она теперь возьмет деньги, чтобы протолкнуть их на рынок? Деньги, которые они выручат после продажи, все до последнего франка уйдут на восстановление потерянного. И все же Жак не хочет сдаваться. Не станет опускать руки и она. Им уже приходилось не раз за эти годы терпеть поражение и снова подниматься на ноги. Это всего лишь очередная из проигранных ими битв. Кэтлин кивнула ему в ответ:

— Да, если мы сможем продать духи, то нам удастся заштопать прорехи… — И она отступила на обочину дороги.

Машина, фырча, начала взбираться вверх по холму к каменному складу, а Кэтлин направилась под навес, что стоял на склоне. Она села прямо на промокшую траву и, подтянув к подбородку колени, обхватила их руками. Буря продолжала бесчинствовать, с невероятной жестокостью расшвыривая кусты, обрывая бутоны, смешивая их с грязью. И мутные потоки уносили их вниз, к дороге.

Буря свирепствовала еще с час. Но только после обеда дождь наконец прекратился. Слабое водянисто-лимонное солнце выглянуло из редеющих облаков. Кэтлин, не чувствуя ног, поднялась. Почти половина кустов на полях погибла у нее на глазах.

Но Вазаро всякий раз, несмотря на все обрушивавшиеся на него несчастья, возрождалось. Земля всякий раз набирала соки и оживала вновь и вновь.

Кэтлин наклонилась и набрала в ладонь горсть земли: еще влажной, холодной и все равно… полной жизни. И внезапно она с особенной силой ощутила покой и уверенность, что источала земля, врачуя свежую рану в ее душе. Все будет хорошо. Она справится и с этой напастью. Просто надо стать такой же сильной и несгибаемой, как само Вазаро.

Пальцы ее крепко сжали пригоршню земли.

Это и есть жизнь. Ее жизнь.

— Он здесь, Алекс. — Павел распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская Брайэна Ледфорда в кабинет. — Я тебе нужен?

— Мы вполне сможем обойтись и без тебя, — небрежно бросил Ледфорд, на ходу расстегивая свое роскошное пальто с бобровым воротником.

Павел, не обращая внимания на слова Ледфорда, обратился к другу:

— Алекс?

Тот в ответ покачал головой.

Павел помедлил немного, хмуро посмотрев на Ледфорда, потом пожал плечами и закрыл за собой дверь.

— До чего осторожен, черт! Я и представить себе не мог, что он так печется о тебе. — Ледфорд сбросил пальто на коричневое кожаное кресло и остался в дорогом сером твидовом костюме. — Мой бог! Ну и холодище. Надеюсь, ты оценил мою самоотверженность: выбраться из дома ради тебя в такую непогоду! — Он снял серые кожаные перчатки и размотал голубой кашемировый шарф.

Алекс сразу отметил, как сильно изменился Ледфорд за те пять лет, что они не виделись. И дело было не только в дорогой элегантной одежде. Короткие вьющиеся волосы покрылись проседью, фигура несколько отяжелела, но резкие черты лица оставались все теми же, и веселая усмешка по-прежнему таилась в его светло-карих глазах.

Голос Ледфорда раскатисто загудел в кабинете:

— Ах, мой мальчик! Как я рад снова видеть тебя. Признаюсь сразу: я был не прав, когда мы с тобой говорили по телефону прошлой ночью, и я совершенно напрасно начал злиться. Глупо позволять случайным размолвкам бросать тень на нашу давнюю дружбу.

Он улыбнулся и опустился в глубокое кресло, в то время как Алекс остался стоять напротив него у окна. Скрестив вытянутые ноги, Ледфорд положил к себе на колени серые перчатки.

— Иной раз я не без грусти вспоминал про те деньки в Виргинии и про наши шахматные баталии…

На мгновение Алекс почувствовал, что снова оказался под магическим обаянием Ледфорда, но ему удалось быстро взять себя в руки.

— Боюсь, что не могу сказать о себе того же. Мне ни разу не хотелось вернуть те деньки.

Ледфорд отбросил в сторону кашемировый шарф:

— Чувствую, что ты не в духе. Ну хорошо. Тогда давай сразу перейдем к делу. Что тебе известно?

— Ты один из шайки похитителей произведений искусства. Скорее всего, это хорошо организованное и щедро финансируемое предприятие. — Алекс слегка улыбнулся. — Кражи — лишь составная часть какого-то более грандиозного плана.

Ледфорд одобрительно кивнул:

— Что еще?

Алекс помедлил и, глядя на Ледфорда в упор, отчеканил:

— «Черная Медина».

Ледфорд откинул назад голову и рассмеялся:

— Браво, Алекс! Впрочем, именно этого я и ожидал. Ты один из немногих, кто способен сопоставить разрозненные факты и заметить между ними связь. Уже после наших первых операций я предупредил своего напарника, что ты можешь быть для нас опасен. — Ледфорд покачал головой. — Он не поверил мне.

Алекс почувствовал, как в нем поднимается волна радостного возбуждения. Он попал в самое яблочко, угадав, что эта связь существует:

— Напарник? Стало быть, речь идет не о ЦРУ?

— Я ушел оттуда вскоре после того, как ты хлопнул дверью. И вот теперь занимаюсь более прибыльным делом. — Он оценивающим взглядом обвел кабинет. — Великолепное местечко, Алекс. Как всегда, превосходный вкус. Меня особенно восхитил Ван Гог в холле… Именно что-то в этом роде я и ожидал увидеть. Уединенный домик в горах. Строгость и законченность. Но в отделке и фактуре проглядывает скрытая чувственность. Ты более всего напоминаешь мне человека эпохи Возрождения. — Он пробежал взглядом по книгам на полках. — Замечательная библиотека.

— Разумеется.

Ледфорд кивнул:

— Аналитический мозг нуждается в постоянном притоке свежей информации. Хорошо помню, как ты за несколько минут проглатывал все книги, что поступали к тебе, когда мы еще вместе сотрудничали. — Он посмотрел прямо в глаза Алексу: — Мы ведь был и добрыми друзьями, не так ли, Алекс? Ты любил меня!

— Я был доверчив, поскольку находился в том возрасте, когда хочется верить во всех и вся. — Алекс наклонил голову в знак согласия. — Да, мы были друзьями.

— Рад, что ты признал это. С тех пор как наши пути разошлись, я стал еще интереснее. То время, которое я провел в ЦРУ, послужило мне хорошей тренировкой. И теперь я в расцвете своих сил и способностей.

— Если бы дело обстояло таким образом, тебя бы не было здесь. Ты все еще предсказуем, Ледфорд.

— Только для тебя. У всех людей своя судьба. Моя судьба — ты. — Он улыбнулся. — Я могу выпить?

— Нет.

Ледфорд прищелкнул пальцами:

— Другого ответа я и не ждал. Ты тоже предсказуем. Ты не подашь вина врагу в собственном доме. Порой в тебе проскальзывает нечто средневековое.

Алекс усмехнулся:

— Сначала Возрождение, теперь Средневековье. Выбери что-нибудь одно. Будь более последовательным, Ледфорд.

— Я прав в обоих случаях. Ты столь же блестящий человек и столь же безжалостный, как все эти пресловутые Медичи. И в то же время ты следуешь своему кодексу чести… — Он покачал головой. — Это накладывает известные ограничения. А по-настоящему честолюбивому человеку трудно удерживаться в строгих рамках. До сих пор не могу понять, как тебе удалось, несмотря на то что у тебя связаны руки, так высоко забраться. — Он вскинул брови. — И к тому же ты идешь неверным курсом.

— Может быть, ты просветишь меня насчет того, что можно считать правильным курсом?

Ледфорд издал непонятный звук — то ли засмеялся, то ли поперхнулся.

— Оставь иронию. Я все еще лелею надежду, что нам удастся сохранить дружеский тон в нашей беседе. — Он выпрямился в кресле. — Идти верным курсом — значит уметь приспосабливаться. Менять окраску в зависимости от того, в какой среде ты оказался.

— Некоторые называют это лицемерием.

— Только круглые дураки. А ты не дурак, хотя и тебе случается совершать промашки.

— На что ты намекаешь?

— Взять хотя бы этот звонок Павла в Лувр. Тем самым ты сразу засветился. Сначала я пришел в ярость, а потом даже обрадовался, что ты решил взяться за это дело. Мои чувства к тебе всегда были довольно противоречивыми. — Он наклонил голову, внимательно глядя на Алекса, как бы изучая его. — Тебе известно, какой ты красивый мужчина? Одно время я просто с ума сходил по тебе. — Увидев изумление в глазах Алекса, Ледфорд усмехнулся и стукнул себя по коленке. — Это покоробило тебя? Боже мой! Неужели ты не догадывался?

— Нет.

Ледфорд покачал головой:

— Там подобрали такой здоровый мужской коллектив: один неверный шаг, и меня бы с треском выперли оттуда. Приходилось приспосабливаться.

— И очень ловко.

— Но ты был истинным искушением для меня. Ты будоражил мою чувственность, а утолить жажду я не мог. Ты подавлял меня и своим интеллектом. — Улыбка сошла с лица Ледфорда. — Вот почему я начал ненавидеть тебя.

Алекс облокотился о подоконник:

— А не из-за того, что постоянно проигрывал в шахматных баталиях?

— И из-за этого тоже. Ненавижу проигрывать. Это задевает мою гордость. Мне нечего было противопоставить твоим талантам. — Ледфорд нахмурился. — Но я приспособился. И стал твоим добрым приятелем.

— Который следил за каждым моим шагом, — бесстрастно добавил Алекс.

— Кому-то все равно пришлось бы выполнять эту работу. Но все накопленные сведения так и остались неиспользованными. Они ждут своего часа. Никто лучше меня не представляет, какого масштаба талантами ты наделен, поэтому я всегда ждал, когда же ты по-настоящему развернешься, когда снимешь ногу с тормоза. И этот твой внезапный уход после афганской кампании… — Вспышка гнева промелькнула на его лице. — Когда ты хлопнул дверью, это весьма болезненно отозвалось на мне. Думаю, это Павел рассказал тебе обо всем?

— Да.

— В свое время я возражал против того, чтобы Павла приняли в Управление.

— Без него я не согласился бы работать…

— Ах, дружба… Как это прекрасно. — Ледфорд улыбнулся. — И как долго она длится?

— Тринадцать лет. Мы познакомились в спецназе, как тебе, должно быть, известно не хуже меня. — Алекс отвернулся от окна и посмотрел на Ледфорда. — А ты так и не научился ценить достоинства настоящей дружбы?

— Нет. И пришел только для того, чтобы предупредить тебя: держись от этого дела подальше, Алекс! Ты и представить себе не можешь размаха всей операции. — Ледфорд выпрямился. — Сиди в своих горах и развлекайся решением своих головоломок. Настоящий мир принадлежит тем, кто умеет действовать.

— Это пожелание твоего «напарника»?

Взгляд Ледфорда похолодел.

— Нет. Ему хотелось, чтобы мы достигли соглашения. Он считает, что ты представляешь большую ценность как сотрудник, и не прочь заполучить тебя, — его голос стал вкрадчиво-шелковистым. — Но я не желаю этого. Тебе не удастся снова оттеснить меня во второй эшелон.

— Какая жалость, — поддразнивая Ледфорда, сказал Алекс. — Ты там казался на своем месте.

— Возможно, ты не совсем понимаешь, о чем идет речь. После того как ты ушел из Управления, все, над чем я работал пятнадцать лет, рухнуло. Мне пришлось снова идти на поклон к МакМиллану и начинать сначала. — Кровь прилила к щекам Ледфорда. — Они вышвырнули меня, поскольку я оказался недостаточно сообразительным и не понял, чем ты занимаешься. Одно время я мечтал только об одном: как бы втоптать тебя в грязь, как ты втоптал меня. — Ледфорд не сводил глаз с лица Алекса. — Ты так и не смог понять, почему меня обуревает страсть к Танцующему Ветру?

— Это уникальное произведение искусства…

— Но что более важно — символ высшей власти. В тот момент, когда я осознал этот факт, то понял — вот мой путеводный маяк. Вот кто приведет меня на ту вершину, которой я заслуживаю.

— Иллюзия славы.

— Не иллюзия. А сама суть. Ты уже получил, что хотел. Деньги, безопасность, женщин. Почему ты не хочешь остановиться на достигнутом?

— Потому что таким образом мне удается развеять скуку, которая иной раз одолевает меня в столь уединенном месте.

Ледфорд кивнул, подхватывая на лету:

— Да, помню. Тебя всегда одолевала скука. Скука и любопытство. А ты не забыл детскую сказочку о любопытной кошке? Насколько я помню, у нее печальный конец. — Он взглянул на часы и улыбнулся. — Ну, мне пора. Рад был повидаться с тобой и вспомнить добрые старые времена.

Алекс холодно кивнул:

— Уходишь?

— Шофер и двое моих людей ожидают в гостиной. Мне надо попасть в аэропорт, пока погода не испортилась. — Ледфорд надел пальто. — Я знал, что моя поездка ничего не даст. Тебя невозможно переубедить. А я слишком занятой человек, чтобы зря тратить время.

— Торопишься украсть еще одну «Мону Лизу»?

— Мы оба знаем, что есть только одна «Мона Лиза». — Он натянул кожаные перчатки. — Так же, как и то, что существует только один Алекс Каразов.

Алекс иронически склонил голову:

— Я ожидал оскорблений и упреков.

— Как я уже тебе признавался, мои чувства достаточно противоречивы. И пересиливает то одно, то другое.

Ледфорд неторопливо натягивал перчатки, явно наслаждаясь прикосновениями мягкой, хорошо выделанной кожи к своим ладоням.