Селдон немного растерялся, но довольно быстро собрался с мыслями:

— Очень может быть, что математическая проработка заняла бы немыслимо долгое время, даже если бы в распоряжении ученого был компьютер величиной с Галактику, работающий на гиперпространственных скоростях. К тому времени, когда добьешься ответа на поставленный вопрос, пройдет достаточно много лет для того, чтобы ответ потерял всякий смысл — жизнь неизбежно внесет свои поправки.

— Но почему не упростить этот процесс? — резко спросил Клеон.

— Ваше Императорское Величество… — Селдон почувствовал необходимость перейти на официальный тон, поняв, что Император явно не в восторге от его ответов и дружелюбие правителя мало-помалу убывает. — Представьте себе способ, которым физики изучали субатомные частицы. Этих частиц — неисчислимое множество, и каждая движется или колеблется по-своему, непредсказуемо, но оказывается, в этом хаосе существует свой внутренний порядок. Так родилась квантовая механика, способная ответить на правильно поставленные вопросы. Изучая общество, мы помещаем людей на место субатомных частиц, но тут возникает дополнительный фактор — сознание человека. Частицы движутся бессмысленно, а люди — осознанно. Если же учитывать разнообразие поведения и порывов, сложность расчетов возрастает настолько, что никакого времени на них не хватит.

— Ну а у сознания не может быть такой же внутренней упорядоченности, как у бессмысленного движения частиц?

— Не исключено. Проведенные мною расчеты показывают, что порядок лежит в основе абсолютно всего, каким бы беспорядочным тот или иной процесс ни казался на первый взгляд. Но, увы, как отыскать этот внутренний порядок, эти закономерности? Представьте себе: двадцать пять миллионов миров, каждый — со своими особенностями, традициями, культурой, каждый оригинален и не похож на другие, и в каждом — миллиарды людей, каждый из которых мыслит по-своему, и все миры взаимодействуют, и варианты этих взаимодействий поистине неисчислимы! Словом, как бы ни был в теории возможен психоисторический анализ, его практическое осуществление представляется невероятным.

— Вы сказали «психоисторический»? Что это значит?

— Я назвал теоретическую оценку вероятности будущего «психоисторией».

Император спрыгнул со стола, пересек комнату, развернулся, вернулся к столу и остановился перед Селдоном.

— Встаньте! — приказал он.

Селдон вскочил и посмотрел на Императора снизу вверх — ведь тот был немного выше ростом. Селдон нервничал, но старался не отводить взгляда.

После паузы Клеон сказал:

— Эта ваша психоистория… Если бы ее удалось осуществить на практике, польза вышла бы немалая, не так ли?

— Просто фантастическая! Знания о том, что ждет нас в будущем, пускай даже в самом обобщенном виде, стали бы новым, невиданным руководством к действию — такое средство еще никогда не попадало в руки человечества. Но, конечно же…

Селдон не договорил.

— Ну? — нетерпеливо поторопил Клеон.

— Ну… дело в том, что за исключением ограниченного числа людей, ответственных за принятие решений, результаты психоисторического анализа не должны быть известны никому.

— Никому?! — удивленно воскликнул Клеон.

— Это совершенно очевидно. Позвольте, я попытаюсь объяснить. Если психоисторический анализ будет осуществлен и результаты его станут достоянием общественности, весь спектр людских эмоций и реакций тут же нарушится. А психоисторический анализ, основанный на эмоциях и реакциях, которые должны бы проявляться без знания о будущем, таким образом становится бессмысленным. Понимаете?

В глазах Императора вспыхнули веселые искорки, он рассмеялся и воскликнул:

— Великолепно! — И при этом так хлопнул Селдона по плечу, что тот слегка покачнулся. — Да как же вы не понимаете? — продолжал радоваться Клеон. — Неужели не видите? Нет никакой нужды предсказывать будущее. Нужно просто выбрать подходящее будущее — приятное и полезное — и обнародовать предсказание. Тогда всяческие эмоции и реакции, которых вы так боитесь, изменятся таким образом, что предсказанное будущее непременно настанет. Не лучше ли создать радостное будущее, чем предсказывать дурное?

Селдон нахмурился:

— Я вас понял, сир, но это точно так же невозможно.

— Невозможно?

— Ну, как минимум непрактично. Не понимаете? Если нельзя взять отсчет от людских эмоций, то нельзя сделать и обратного. Нельзя вести отсчет от будущего и определять, какие именно эмоции и реакции людей к такому будущему приведут.

Клеон расстроился окончательно. Брезгливо поджав губы, он спросил:

— Ну а ваш доклад — или как там он у вас называется, — что от него толку?

— Это чистая математика. Математиков он заинтересовал, но я… у меня и в мыслях не было, что у моих выкладок может быть практическое применение.

— Просто омерзительно! — сердито буркнул Клеон.

Селдон растерянно пожал плечами. Больше всего на свете он сейчас сожалел о том, что выступил с докладом. Что с ним станется теперь, если Императору взбредет в голову, что его одурачили?

А вид у Клеона был такой, что, похоже, все к тому и шло.

— И все-таки, — недовольно продолжал Император, — что, если бы вы все же сделали предсказание будущего, с математическим подтверждением или без оного, — такой прогноз, который помог бы государственным деятелям в управлении этими самыми людскими реакциями?

— Почему я? Зачем вам я? Государственные деятели вполне могут справиться с таким прогнозом сами, без моей скромной помощи.

— У государственных деятелей так не получится. Они то и дело выступают со всяческими заявлениями. Им мало кто верит.

— А мне-то с какой стати должны поверить?

— Вы — математик. Вы рассчитаете будущее, а не проинтуи… нет, такого слова, кажется, не существует, но вы меня поняли, конечно.

— Но я не сумею сделать этого!

— А кто об этом узнает? — тихо спросил Клеон, с прищуром глядя на Селдона.

Оба молчали. Селдон понял, что угодил в западню. Получив от Императора столь недвусмысленный приказ, имел ли он право и возможность отказаться? Откажется — угодит в тюрьму, а то и на плаху. Будет суд, конечно, но на справедливость уповать нечего.

Он глубоко вздохнул и сказал:

— Ничего не выйдет.

— Почему же?

— Если бы меня попросили предсказать нечто туманное, в самых общих чертах, нечто такое, что могло бы произойти уже после жизни нынешнего поколения, а может быть, и после жизни следующего, я мог бы сделать это, но, с другой стороны, кому какое будет дело до этого предсказания? Разве озаботит хоть кого-то несметное богатство и высочайшее наслаждение, если они отдалены на сто, на двести лет? Чтобы добиться результатов, — продолжал Селдон, — мне пришлось бы предсказывать вещи более насущного, злободневного характера, более приближенные к нашему времени. Люди способны ответить только на такого рода предсказания. Но раньше или позже, а скорее всего — раньше, нечто из предсказанного мной не сбудется, и тогда конец моей карьере прорицателя. Никто мне больше не поверит. Да и ваша популярность пошатнется. Но самое худшее — никто и никогда не отважится поверить в психоисторию как в науку, никто не станет поддерживать, даже если в будущем математикам удастся приблизить ее достижения к реальности.

Клеон опустился в кресло и с усмешкой уставился на Селдона:

— И это все, на что вы, математики, способны? На то, чтобы доказывать, что то-то и то-то невозможно?

Селдон ответил тихо и обреченно:

— Но ведь это вы, сир, требуете невозможного.

— Дайте-ка, голубчик, я вас испытаю. Допустим, я бы у вас спросил, не паду ли я в один прекрасный день жертвой покушения. Что бы вы мне ответили с помощью вашей математики?

— Моя математическая система не дала бы ответа на столь конкретный вопрос даже в том случае, если бы психоистория работала на все сто. Вся квантовая механика в мире не способна предсказать поведение одного отдельного электрона — в ее силах лишь предугадать усредненное поведение множества электронов.

— Вы лучше знаете свою математику, чем я. Ну, давайте, выдайте мне научную догадку. Так убьют меня или нет?

Селдон тихо проговорил:

— Это ловушка, сир. Либо скажите мне, какого ответа вы от меня хотите, и я вам дам его, либо позвольте говорить свободно, но обещайте, что я останусь цел.

— Говорите, что хотите.

— Вы даете мне честное слово?

— Хотите получить подтверждение в письменном виде? — съехидничал Клеон.

— Нет-нет, что вы… Вполне довольно вашего устного заверения, — промямлил Селдон с упавшим сердцем. Он отлично понимал, что честному слову — грош цена.

— Считайте, что я дал вам честное слово.

— Ну что ж… тогда я могу сказать вам следующее: за четыре последних века более половины Императоров пали жертвой террора. Из чего я могу сделать заключение, что вероятность вашей гибели составляет приблизительно один к двум.

— Любой дурак мог бы дать такой ответ, — презрительно хмыкнул Клеон. — Тут математик не нужен.

— А я вам как раз и твержу все время, что моя математика совершенно не годится для решения практических вопросов.