— Как доска Уиджи! — воскликнула я. — Если бы он мог раскрыть имя убийцы, передвигаясь от буквы к букве.

— Убийцы? — улыбнулся Доггер. — Почему вы думаете, что бывший хозяин этого отличного экземпляра мертв?

— Формальдегид! — похвасталась я. — Запах формальдегида. Этот палец отрезали от забальзамированного трупа.

— Мне было интересно, заметите ли вы, — сказал Доггер. — Хорошая работа.

— Какие выводы можно сделать, Доггер? — поинтересовалась я. — Я уже обратила внимание на ухоженный ноготь и отсутствие мозолей.

— И правда, — подтвердил Доггер, наклоняясь еще ниже. — Мы также отметим очень легкую вмятину в форме полоски в области пястно-фалангового сустава.

— Имеешь в виду в месте среза? — переспросила я.

Доггер кивнул.

— Это значит, что тут не хватает кольца.

— Конечно же! Мне следовало заметить. Неужели кто-то отрезал палец, чтобы украсть кольцо?

— Такие случаи упоминаются, — сказал Доггер, — в заголовках бульварных газет и в фольклоре. Есть много историй, в том числе средневековых, как воры раскапывали могилы богатых женщин в поисках драгоценных колец и тем самым заставляли мертвых леди восстать.

— Похороны заживо! Ты думаешь, в этом было дело?

— Возможно, — ответил Доггер. — Не стоит сбрасывать этот вариант со счетов. Но, если придерживаться фактов, можно быть уверенным в том, что у нас здесь безымянный палец — тот, на котором носят кольцо. Поперечный срез явно демонстрирует две маленькие выделяющиеся грани, пересекающиеся с третьей пястной костью.

Я глубокомысленно покачала головой и спросила:

— Что-нибудь еще?

— Замужняя женщина, — сказал он.

— Замужняя, потому что носила кольцо? — взволнованно спросила я.

— Да, — подтвердил Доггер. — И женщина, потому что кости хрупкие. Замужняя женщина, прекрасно игравшая на классической гитаре.

Я пришла в крайнее изумление.

— Классическая гитара?

— Именно, — сказал Доггер. — Взгляните на ноготь. Он сточен под косым углом к краю. Профессиональные исполнители, насколько мне известно, подпиливают свои ногти под углом к большому пальцу для удобства игры на гитаре. И, судя по тому, что этот ноготь аккуратно подпилен слева направо, а не наоборот, как обычно, мы можем заключить, что она левша. Кстати, — добавил он, — я вижу, что вы уже взяли отпечаток пальца.

Я кивнула.

— Отлично, — продолжил он, беря в руку мертвый палец и внимательно рассматривая его. Ущипнул кончик под самым ногтем: — Ага, ожидаемое уплотнение кожи. Следствие регулярной игры на струнах. Не мозоль и не очень заметное, но тем не менее его можно увидеть и нащупать.

Он протянул мне палец. Я потрогала. Точно, как Доггер и сказал: заметное уплотнение на мягкой коже.

— Испанка! — воскликнула я, в первый раз обратив внимание на легкий оливковый оттенок кожи.

— Отлично, — заметил Доггер, и я искупалась в лучах его одобрения.

— Не то чтобы это нам чем-то помогло, — добавила я. — В этом мире очень много леди-испанок.

— Это так, — согласился Доггер. — Но в Англии их не так много, а среди них еще меньше тех, кто играет на гитаре, а за последние месяц или два в Бруквуде была похоронена, скорее всего, одна.

— В Бруквуде? — воскликнула я.

— На Бруквудском кладбище в Суррее, — уточнил Доггер.

— Откуда ты знаешь?

Хотя на Доггера это не похоже, в этот раз он явно водит меня за нос, я уверена.

— Ты шутишь, — добавила я.

— Вовсе нет, — возразил Доггер, рассматривая отрубленный палец. — В последнем выпуске журнала «Граммофон» был опубликован некролог мадам Адрианы Кастельнуово, знаменитой импресарио. Она училась у известного гитариста Андреса Сеговия и сделала много замечательных переложений на гитару пьес позднего Алессандро Скарлатти. В моей небольшой коллекции есть несколько ее записей. В августе состоялась ингумация мадам Кастельнуово в Бруквуде.

— Доггер, ты меня поражаешь, — сказала я, умолчав о том, что обожаю людей, имеющих в своем словарном запасе слово «ингумация». Оно происходит от двух латинских слов (in — «в» и humus — «земля») и означает действие помещения в землю, сиречь погребение. Подходящее слово, поскольку оно точно обозначает то, что происходит, и при этом не ассоциируется с червями, личинками, жижей и тому подобным. Лично меня очень занимает свойство вещества растворяться, притягивая влагу из воздуха, но я понимаю, что не все разделяют мои увлечения.

Не всех вдохновляет перспектива превращения человеческих сердец и мозгов в кашу.

— Итак, — подытожила я, — первым официальным действием агентства «Артур У. Доггер и партнеры» будет поездка в Бруквуд? — Видимо, да, — подтвердил Доггер, заворачивая палец в салфетку. — Вы знаете, что у лондонской компании «Некрополис» есть собственная железная дорога? Во всяком случае до бомбежки была. От Ватерлоо до сих пор время от времени ходит их поезд.

Почему я никогда об этом не слышала, удивилась я. Кто мешал мне узнать об этом?

— Железная дорога для мертвых? — уточнила я, не в состоянии сдерживаться.

— Именно, — подтвердил Доггер.

Оказалось, что мы можем уехать в Бруквуд только завтра. Обстоятельства удерживали нас дома, и самым обременительным стала необходимость отскрести Фели от кровати и привести ее в порядок, чтобы она наконец уехала в свадебное путешествие. План заключался в том, чтобы ранним вечером отправить ее в Лондон, откуда она должна была сесть на корабль на континент. Дитер собирался свозить ее во все музыкальные храмы Германии и потом провести две недели в Вене, посещая Венскую оперу и место рождения Моцарта.

Фели продолжала рыдать в три ручья в спальне и теперь отказывалась впускать даже милейшего доктора Дарби, поэтому казалось маловероятным, что моя сестрица выйдет хотя бы в туалет, не говоря уже о памятных местах Вольфганга Амадеуса Моцарта.

Дитер был вне себя от расстройства. Он умолял, уговаривал, обнимал, утешал и кудахтал над Фели, но ничто не помогало. Она отказывалась общаться, только издавала время от времени пронзительные вопли.

— Она перенесла тяжелый шок, — сказал доктор Дарби. — Я часто такое видел.

Я ужасно хотела расспросить его, где и когда, но изо всех сил сдерживалась.

В углу толпились викарий с женой, Дитер и его родители. Дитер имел вид человека, у которого на глазах только что освежевали его кошку.

— В подобных случаях время — лучший лекарь, — разглагольствовал викарий. Эти слова могли утешить кого-то, но не Дитера.

— У меня билеты, — сказал он. — Мы купили их несколько месяцев назад. Сомневаюсь, что я могу их поменять.

Бедолага Дитер! Мне хотелось расплакаться в знак сочувствия к нему. Что я могу сделать для облегчения его страданий?

— Я с ней поговорю, — внезапно решила я. Сделала несколько шагов к двери, и тут меня схватил за руку доктор Дарби.

— Постойте-ка, — тихо сказал он и добавил: — Что вы на самом деле видели в торте? Нет смысла отрицать, я видел вас за столом.

— Ничего, — ответила я. — В торте не было ничего особенного.

Отчасти это правда. В торте и правда не было ничего особенного, во всяком случае после того, как я завернула отрубленный палец в салфетку и спрятала в карман.

Я отвела доктора Дарби в сторону со словами:

— Она пережила такой стресс. Сначала отец, потом помолвка, а теперь свадьба. Я обратила внимание, что в последнее время она сильно нервничает. Я думала, мы отправим ее в медовый месяц раньше, чем она сорвется. — Я ободряюще похлопала доктора по руке. — Поэтому я и хочу подняться и поговорить с ней.

— Что ж… — начал он, но я не дала ему сказать больше ни слова и с уверенностью, которую на самом деле не чувствовала, удалилась. Надеюсь, я выглядела убедительно.

Я не стала утруждать себя стуком и просто ввалилась в спальню Фели, как будто я — добровольная пожарная бригада Бишоп-Лейси.

Фели распростерлась на викторианской кушетке под окном, прикрывая глаза запястьем и горько всхлипывая в шелковый носовой платок.

— Вставай, Фели, — скомандовала я. — Постыдилась бы. Вставай и иди к гостям. Тебя все ждут. Ты не можешь так обращаться с людьми. Что бы сказал отец?

Я сделала паузу, чтобы она прониклась моими словами.

— Там был… э-э-э… человеческий палец… в… о! Это…

— Это была сосиска, — отрезала я. — Мы с Даффи пошутили. Извини, если мы тебя расстроили.

Попозже я попрошу у господа прощения за откровенную ложь. Он мне простит, а Даффи нет.

— Сосиска, — повторила я. — Старая обветрившаяся сосиска.

Я вознесла безмолвную молитву призраку покойной мадам Кастельнуово, где бы она нынче ни была. Сосиска, да уж!

Рыдания стали чуточку тише. Фели поверила? Трудно понять.

— Я сказала, что у тебя расстройство желудка из-за вина, — продолжила я. — Все отнеслись с пониманием.

— Как ты посмела! — зашипела Фели. — Как ты посмела! Теперь все сплетницы в деревне будут перемывать мне кости!

Наконец она стала похожа на саму себя.

— Иди уже, — сказала я, уперев руки в бока и пытаясь выглядеть внушительнее. — Тебя жених ждет.

Фели промокнула глаза влажным платком.

— Из-за тебя я испортила макияж.

— Ой боже мой, — сказала я. — Он был испорчен до того, как ты ушла наверх. Фотографии все равно уже сделаны, так что какая разница. Улыбайся, несмотря ни на что. Езжай в Вену. И не возвращайся, пока у тебя характер не улучшится.