— Нет, конечно! Самоубийство — тяжкий грех. Слушай, ты сможешь найти для меня человека, которого можно было бы нанять преподавателем в эту чёртову школу? Скажи, что я хорошо плачу.

— Не «чёртову», а святого Брендана Клонфертского, — важно зачитал Клиффорд, шелестя страницами письма. — Это известный пророк и мореплаватель, между прочим. Эй, приятель, выше нос! Я завтра же займусь поисками, а ты пока поезжай, разберись с бумагами. Посидишь в деревне пару месяцев, попьёшь молочка…

— Уж лучше ирландского виски.

— Тоже неплохой выбор. Говорят, в Ирландии все коровы дают виски вместо молока. В общем, полюбуешься местными красотами, подышишь свежим воздухом. После нашего пыльного Лондона это может оказаться весьма полезно для здоровья. Как минимум, поможет улучшить цвет лица.

— А что не так с моим цветом лица? — не понял Эверетт.

Зять ободряюще хлопнул его по плечу:

— Прости, дружище, но в последнее время выглядишь ты неважно. Понимаю, эта история с долгами сводит тебя с ума. Обещаю, что наступит день, когда мы сожжём все расписки твоего папаши и напьёмся на радостях. И это случится уже скоро — после твоего возвращения из Ирландии.

Он раскурил трубку и выпустил в воздух кольцо сизого дыма, потом предложил табак гостю, но Эверетт отказался.

— И почему я всегда тебя слушаюсь? — он тяжко вздохнул, уже в который раз за этот беспокойный день.

Клиффорд в ответ насмешливо прищурился, сразу став похожим на лиса: в его светло-карих глазах часто мелькала какая-то хитринка.

— М-м-м… потому что я муж твоей сестры? Потому что я твой друг? Или, может быть, потому, что я просто умный?

— Наверное, всё вместе, — Эверетт отсалютовал ему стаканом. — Ох, ну и дельце заварилось. Слыхал я, в тех краях англичан не особенно жалуют.

— Ерунда! Ты же наполовину ирландец. Представься средним именем, раздай беднякам по паре монет, выкати слугам бочонок эля, чтобы выпили за упокой души профессора Фокса, пару раз улыбнись кому надо, и вот вы уже друзья навеки.

— На словах-то оно просто… — буркнул Эверетт, хотя, признаться, от утешений ему изрядно полегчало.

— Останешься с нами отобедать?

— С удовольствием. Спасибо, друг. Пойду я, поговорю с матушкой. Должно быть, она уже оправилась от потрясения и теперь желает меня видеть.

— Роберт прав, ты непременно должен поехать в Трали! — мать лежала на кушетке под плюшевым пледом с голубыми кистями. От слёз у неё разыгралась сильная мигрень, поэтому служанка принесла пузырь со льдом, чтобы положить на лоб. Пузырь постоянно сползал, и Эверетту приходилось то и дело его поправлять. — Отнеси от меня цветов на могилку. Папа был хорошим человеком, что бы там ни болтали злые языки. Жаль, что я смогла послать ему весточку лишь после смерти Пола. Сколько драгоценного времени было упущено…

— Так вы переписывались? — изумился Эверетт, подаваясь вперёд вместе со стулом. Ножки со скрипом проехались по начищенному паркету, мать вздрогнула.

— Да, но только последние два года, — она промокнула глаза шёлковым платком. — Знаешь, мы много говорили о тебе. Он даже писал, что заочно любит своего драгоценного внука, хотя и знает его — то есть, тебя, — только по моим рассказам. Он обращался ко мне прямо как детстве — Крошка Мэлис! А ещё — малютка-фея. Помнишь, я рассказывала тебе про фейри?

Эверетт кивал в такт её словам, но, признаться, слушал не слишком внимательно. Когда мать углублялась в воспоминания, это всегда было всерьёз и надолго, а большую часть её историй он давно выучил наизусть. Например, семейную легенду о том, что их фамилия прежде звучала вовсе не Фокс, а О'Шиннах, что всё равно означает «лис», только по-ирландски. Но О'Шиннахам пришлось переименоваться на английский манер — в противном случае дедушку Джеймса (а на самом деле, конечно Шеймуса) вряд ли ожидало блестящее будущее в лучшем британском университете.

Ещё мать много рассказывала о зелёных холмах, которые видела лишь однажды в детстве, но полюбила всей душой. Она знала множество историй о фейри — маленьких человечках, умевших превращаться в болотные огни и заманивавших путников в волшебную страну, из которой непросто вернуться. Рассказывала, как фейри воровали младенцев, оставляя в люльке горелое полено вместо ребёнка, как тайком доили коров и таскали у нерадивых хозяек масло прямо из маслобойки, как танцевали на лесных полянах в канун старых праздников вроде Бельтайна, в дни, когда истончались границы между миром смертных и чудесной страной.

В детстве Эверетт очень любил эти сказки, но горько разочаровался в них, когда старый Тэйлор (священник из школы святого Архангела Габриэля, куда Эверетта отдали в тринадцать) сказал, что никаких фейри не бывает, а если бы те и существовали, то считались бы самыми настоящими бесами, восставшими против Господа. Некоторое время напуганный Эверетт еженощно молился о том, чтобы никогда не встретиться со страшными бесами-фейри, а потом, повзрослев, просто перестал в них верить.

— Я так хочу домой… — жалобный голос матери заставил его вернуться к реальности.

— В Ирландию? — Эверетт ужаснулся: неужели горе повредило её и без того слабый женский рассудок? Если им придётся ехать вместе, путешествие грозило сильно затянуться, что никак не входило в планы.

— Нет, что ты! В наш старый дом в Хэмпстеде. Там я прожила большую часть жизни, родила тебя и Эмму, и именно там хотела бы умереть.

— Вам ещё рано думать о смерти, матушка, — мягко, но не без упрёка отозвался Эверетт, нарочно не замечая её тяжких вздохов. — Вы ещё молоды и полны сил. А ваше временное недомогание связано с нервным потрясением и ипохондрией. Пусть Роберт вызовет вам доктора.

Но в этот самый миг он дал себе мысленное обещание: если дело с этим ирландским наследством выгорит — непременно выкупить особняк на Уэлл-Уолк и вернуть мать домой. Она и без того настрадалась. Да и самому Эверетту давно пора браться за ум — в конце концов, содержать мать — его наипервейший долг, а вовсе не забота Роберта Клиффорда.

— Всё будет хорошо, — он поправил пузырь со льдом и убрал со лба матери непослушную прядку волос. — Помнишь свою старую комнату с голубыми обоями? Клянусь, она снова будет твоей! И ещё заведём тебе канарейку, как ты и мечтала.

— Твой отец был против…

— Его, к счастью, больше с нами нет. Отдыхай, — Эверетт поцеловал мать, попрощался и вышел из комнаты.

Ей нужно было принимать лекарство, беречь себя и набираться сил.

Сам же Эверет собирался воспользоваться полученным приглашением отобедать с Робертом и Эммой, а после вернуться к себе. Ведь уже завтра ему предстоял неблизкий путь — через бурные воды на зелёные острова, за нежданным ирландским наследством.

Эверетт никогда ещё не путешествовал так далеко и долго, поэтому был весьма обеспокоен и, кажется, взял с собой слишком много вещей. Уже в дороге в его голову закралась мысль, что в диком захолустье графства Керри вряд ли понадобится парадный костюм и три смены шёлковых рубашек. Разве что лорд-мэр пригласит его на приём? Если, конечно, в Трали вообще есть лорд-мэр.

Ранним утром он выехал из Лондона в Ливерпуль, где на следующий день сел на корабль до Корка (ужасная вонючая баржа, странно, что на ней возят людей, а не скот), а, переночевав там, нанял почтовую карету, запряжённую парой гнедых лошадей, — таких же толстых и ленивых, как и их пропахший табаком и элем погонщик.

До Трали оставалось чуть меньше полусотни миль, а Эверетт уже всем нутром ощущал каждую кочку и рытвину на проклятой ирландской дороге. Он чувствовал, как в желудке бунтуют съеденные с утра омлет из трёх яиц с беконом, овсяная каша и два тоста с яблочным джемом, и вслух клялся, что никогда больше не будет ругать английские дороги. Ведь по ним хотя бы можно ездить, не боясь распрощаться с завтраком.

После стольких дней пути ему больше всего на свете хотелось умыться, переодеться и оказаться в удобной широкой кровати — без сволочных клопов! Эверетт надеялся, что в дедовом особняке в Ардферте такая возможность ему представится. Не может же в этом забытом богом краю быть вообще всё плохо?

Колымага тащилась так медленно, что в Трали они прибыли только на следующий день. Наверное, где-то по дороге даже случилась остановка: лошади показались Эверетту другими, хоть и похожими на вчерашних. Но он, похоже, всё проспал, свернувшись внутри кареты и спрятав голову под подушку. Так что теперь вдобавок ко всем прочим невзгодам у него жутко разболелись спина и шея.

Бросив вознице несколько монет, он вышел из экипажа, размял затёкшие ноги и отправился в соседнюю таверну. Войдя, Эверетт решил, что лучше будет немного выпить перед обедом, и дал себе зарок больше никогда не отправляться в путешествие по ужасным ирландским дорогам, не захватив с собой бутылочку старого доброго виски, — похоже, только так их и можно было преодолеть без существенных потерь.

Местная выпивка обладала чудесными свойствами. После первого стаканчика Эверетт решил, что жизнь несомненно налаживается, после второго Трали показался вполне милой деревушкой (карта называла это место городом, но Эверетт поспорил бы с этим утверждением), третий стаканчик (плюс ароматный пастуший пирог) окончательно примирил его с миром вокруг. В конце концов, небо было ясным, майское солнце сияло вовсю, и дождя не ожидалось. Чего ещё желать?