Василиса тихонько шмыгнула носом. Не любо ей было, что Ванюшку по её милости в подлецы да пьяницы записали. Да что уж теперь? Не признаваться же в содеянном?

Марьяна пьяниц ух как не любила! Говорят, жених у неё был — хороший парень, только до бражки слабый — однажды опосля гулянки упал в лужу да и захлебнулся в двух шагах от родного дома. С тех пор Марьяна на других парней не смотрела и замуж так и не вышла, хотя многие сватались. Теперь-то уж поздно невеститься — в двадцать семь годков. Но Марьяна ничуть не унывала, словно никогда и не хотела стать мужней женой. На язык она была остра, руками обладала сильными и ловкими — в таких работа сама спорилась. А готовила — м-м-м, пальчики оближешь! Самые лучшие пироги в Дивнозёрье пекла! Даже у матушки покойной такой румяной корочки не получалось.

Даринка, заслышав про Ванюшкино пьянство, совсем скисла, и Василиса всё-таки не сумела удержать язык за зубами. Хотела — да не смогла.

— Ты прости меня, сестрица Даринушка, — она случайно слишком сильно сжала холку Пушка, и тот недовольно вякнул. — Не виноват твой Ванька, любит он тебя больше всего на свете. Это моих рук дело, я его сон-травой опоила.

— Ты? Да как же ты могла?! — ахнула Даринка, заламывая руки. — А ещё сестра называется! Зачем так плохо поступаешь?

— А затем, что жизнь ему хочу сохранить. Хороший у тебя жених, сильный, а всё ж таки не богатырь, — проворчала Василиса, отводя взгляд, будто боялась, что посмотрит ей сестра глаза в глаза да и увидит там всю неразделенную любовь к Ванюшке. — Пришла я, понимаешь, на двор, заглянула в окошко, а он сидит и ножик точит. Это чтобы супротив Кощея, значится, с ножом идти. А этот гад бессмертный же! Погиб бы твой Ванюша ни за что ни про что.

— Ой, — всплеснула руками Даринка. — Об этом я как-то не подумала. Глупая я… Спасибо тебе, Васенька.

Бабка Ведана вновь неодобрительно цокнула языком и так многозначительно громыхнула железным противнем в печи, что Василиса поняла — ежели она сама сейчас не сознается во всём, не смолчит старая ведьма. Да и ей самой было тошно тайну хранить: невысказанные слова нутро огнём жгли.

— Не благодари меня, Даринка. Не заслужила я. Ведь это я Кощея в Дивнозёрье привела, ветрам на судьбу пожалилась и вот сдуру накликала беду. Не того хотела, клянусь! Но вышло как вышло. Прости меня, если сможешь.

Даринка промолчала, ни словечка не сказала. А вот Златка глянула на Василису так, будто бы вмиг всё поняла. Да, к счастью, тоже ругать не стала. Только вздохнула:

— Дура ты, Васька. Ну да слезами горю не помочь. Бабушка Ведана, на тебя одна надежда. Как нам с Кощеем проклятым сладить, чтобы дорогих сестёр ему не отдать?

— А никак, — старуха вытерла мокрые руки о передник. — Знала бы, давно бы извела его, супостата треклятого. Мамку он мою уволок, когда я ещё малой козявкою была, и с тех пор её никто не видывал. Эх, выведать бы, где его смерть запрятана…

— Я непременно узнаю! — пообещала Василиса, приложив руку к груди, где часто-часто билось глупое сердце. — Только как тебе весточку потом подать-то, а?

— Птички божии везде летают — и в Яви, и в Диви, и даже в Нави. Договоришься с какой-нибудь пичужкой, пусть записочку передаст, — беззубо прошамкала ведьма и, вздохнув, добавила: — А ты, значит, твёрдо решила идти за Кощея? Не будешь пытаться сбежать да под кустом схорониться?

— Не-а, — Василиса мотнула головой так, что непривычно тяжёлые косы хлестнули её по спине. — Сама же сказала: я кашу заварила. Стало быть, мне и расхлёбывать. Прошу тебя, только Даринку спрячь. Хоть в мышку её преврати, хоть в зайчишку.

— В зайчишку не могу. Хотя, вообще-то, есть одно зелье… — задумчиво протянула бабка Ведана, глядя в прокопченый потолок. В свете сальных свечей её морщины казались ещё глубже и исчерчивали щёки, словно русла пересохших рек. — Да только всё одно оно не поможет. Разве что кто-то согласится замест Даринушки к Кощею пойти, ею прикинувшись. Тогда личину я сделаю. Но дело это опасное: коли почует навий супостат обман, непременно озлится. Может, сразу прибьёт, а может, долго мучить будет. Говорят, собаки у него цепные злющие, а подвалы каменные — тёмные и глубокие. Много людей там ни за что ни про что сгинуло.

— Ой, мамочки, тогда мне конец, — Даринка втянула голову и обхватила себя руками за плечи. — Да кто ж на такое пойдёт-то по своей волюшке?

— Я пойду, — Марьяна решительно стянула с головы платок, обнажив русые косы.

Все взгляды обратились к ней, и смелая работница гордо вскинула подбородок:

— Что вы на меня так смотрите-то, будто ушам не верите? Даринушке ещё жить и жить, счастье своё с любимым строить. А мой любимый давно в могилке лежит и сердце моё унёс с собой в сыру землю. Но ежели я могу ещё людям пригодиться да добро сделать — я готова. Такова моя благодарность за то, что приютили погорелицу, работу дали, не обижали никогда и в семью приняли, как родную. Так что не отговаривайте — всё решено.

Даринка, зарыдав, бросилась Марьяне на грудь, и та обняла её обеими руками. Суровый голос работницы вмиг потеплел:

— Ну-ну, не реви, дурёха малая. Всю рубаху мне слезами умочила. Чай не на погост провожаешь, а на развесёлую свадьбу. Те, кто говорил, мол, Марьянка никогда замуж не выйдет, — пусть шапки свои слопают да локти искусают. Ещё как выйду! За самого князя — не за калику перехожего.

Хотела Василиса сказать, что уж лучше бы на погост, чем к Кощею в жёны, но смолчала. Только во рту от вины, словно от крови, стало солоно. Теперь ещё и Марьянина жертва оказалась на её совести…

Бабка Ведана хрустнула костяшками, разминая руки:

— Что ж, быть посему. От каждой из вас мне понадобится прядь волос. Сделаю две куколки. Пока они целы будут, личина не спадёт. Так что берегите их как зеницу ока. Ясно?

Марьяна с Даринкой закивали, а Златка, вскочив, засучила рукава:

— Может, помочь тебе чем, бабушка?

— А помоги, — согласилась ведьма. — Тёмная ночь на дворе, а я к старости слаба глазами сделалась. Будешь мне иголку в нитку вдевать да бусины подбирать. Ученицы-то у меня нет боле!

— Как это нет! — возмутилась Василиса. — Вот же я! Жива-здорова!

— Ты — Кощеева невеста, — сказала бабка, как отрезала. — Будто не знаешь, что сговорённая девка ни тому, ни этому миру не принадлежит. Неча тебе колдовать, отколдовала уже своё.

Если бы не мурчащий и яростно трущийся о её руку Пушок, тут Василиса уж точно заревела бы навзрыд. Вот оно, настоящее горе-то! Даже Кощею условия ставить не так страшно было, как лишиться ведьминской силы и бабкиного благословения. Уж этого — она надеялась — у неё никто не отнимет. У Златки всегда был ум, у Даринки — пригожая мордашка, ясные глаза и косы в руку толщиной, а у Василисы что? Только колдовские травки да заговоры. А теперь и того не осталось… Красота желанная появилась, да только счастья не принесла. Ванюшка её такой даже не увидит, всё проспит. А ежели и увидел бы, ничего бы не поменялось, потому что не за длину кос он Даринку полюбил и не за щёки румяные. Любят вообще не за что-то — просто сердце разрешения не спрашивает…

Пока Василиса куксилась да сокрушалась, бабка со Златкой быстренько с куколками управились: скрутили тело и голову из тряпок, намотали лоскутков на руки и ноги, каждой прядь волос внутрь положили, лица вышили улыбающиеся, хитрые, платья бусинами разукрасили, из ниток косы заплели — красиво получилось, богато. Бабка Ведана окропила кукол водицей заговорённой, пошептала что-то, а потом увела Даринку с Марьяной к себе в комнату. Мол, не для чужих взглядов эти чары.

Они вернулись в горницу, когда небо за окном уже начало потихоньку светлеть. На первый взгляд ничего не изменилось. Только теперь Марьяна улыбалась застенчиво и смотрела исподлобья (сестру за этот взгляд в детстве дразнили «козочкой»), а вот Даринка стояла, уперев руки в бока и гордо вскинув голову. Ну чисто Марьянина стать. Как хорошо, что Кощей их обеих раньше не знал, поэтому обмана не заподозрит. С чего бы ему?

— Я теперь всегда так буду выглядеть? — Даринка в чужом обличии со вздохом глянула на свои руки — все в мозолях и цыпках от домашней работы.

— Только пока Кощей не уйдёт, — бабка Ведана потрепала её по русой макушке, поправила выбившийся локон у виска. — А потом придёшь ко мне, я волосы Марьянины из твоей куколки достану, и прежний облик вернётся.

Она повернулась к Марьяне и погрозила ей пальцем:

— А ты, смотри, не доставай заклад.

— Да я уж себе не враг, — молвила Марьяна певучим Даринкиным голосом. — И с первого раза всё поняла.

Она подошла к Василисе, взяла её за руку и сжала ладонь крепко-крепко:

— Ну что, сестрёнка, давай надерём этому Кощею его тощую задницу! Узнаем, где его смерть запрятана, уморим чёрта бессмертного и вернёмся домой героями. А то — пф! — богатырей всем подавай! И без них справимся, верно?

И Василиса улыбнулась — впервые за этот ужасный день. В её сердце малой искоркой разгоралась новая надежда. Эх, вот бы Марьянины слова да богу в уши!