— Да ты не тушуйся — прямо проси. Он только порадуется. Говорит, мол, глупые вы бабы — даже поговорить не с кем. Отрада Гордеевна могла бы хорошей собеседницей стать, да не захотела — всякий раз, когда Кощей её навещает, молчит. Может там по делу фыркнуть, ежели что не так, а поболтать о задушевном — ни-ни.

Ага, значит, Кощею не хватало дружеских бесед. Это Василиса тоже запомнила — пригодится.

— Скажи, Анися, а что ещё нужно знать, когда с Кощеем разговариваешь? Ну, чтобы не ляпнуть лишнего и почём зря в немилость не угодить. А то не хотелось бы… — она совсем незаметно кивнула в сторону башни, но Анисья всё поняла.

— Дык, — она начала загибать пальцы. — Привечать мужа, не перечить ему, сбежать не пытаться, на змеек-кощеек не наступать, огнепёсок не дразнить, с другими жёнами в мире жить — не ссориться, не драться. Тут, на самом деле, не так уж и плохо, лет через пять привыкаешь.

— А сколько ты здесь?

— Да уж, почитай, скоро дюжина вёсен будет, как Кощей меня из родного дома забрал.

— Дюжина? — Василиса воззрилась на неё с недоверием. — Сколько же тебе тогда годков было?

— Я уж и не упомню-то, — беспечно отмахнулась Анисья. — Ты не смотри, что молодо выгляжу. Яблоко мне Кощей подарил. Молодильное. Не старею я теперь, как будто настоящая навья баба. Ну или дивья — меж ними, признаться, особой разницы-то и нет. На рожу не схожи, а внутре — одно и то же.

На этот раз Василиса улыбнулась её шутке совершенно искренне.

— Ух, Анися, как я тебе завидую! Хотела бы я тоже не стареть и не умирать!

— Дык это, Васён, дело наживное. Будешь хорошо себя вести — сама вскоре яблочко получишь в награду, и сестрице твоей вечная молодость перепадёт. Вы Кощею уж очень нравитесь. Прежде не бывало такого, чтобы он сразу двух невест из одного дома приволок.

Анисья хотела добавить что-то ещё, но тут зеркальные двери распахнулись, ударил незримый колокол, и в покои вошла мрачная… ну, наверное, злыдница. Хотя, может, и упырица — кто их разберёт? Лицом синюшная, глаза навыкате, когти длиннющие, вся кожа в пятнах, в ушах — волосня, на носу бородавки, и зубы острые. Ну чисто баба Яга из сказок, да только не старуха, а молодуха.

— Князь Кощей велел невестам поскорейше к пиру одеваться. Сегодня вечером свадьба! — её голос был похож на скрип несмазанных дверных петель, аж мороз пробирал.

— Вот, я же говорила! — Анисья всплеснула руками. — А мне, между прочим, цельный месяц ждать пришлось, пока обо мне вспомнили.

— Ох… уже? — из рук Василисы выпала чашка (к счастью, не разбилась).

По правде говоря, она предпочла бы, чтобы Кощей о ней и вовсе не вспоминал. Но как тогда узнаешь, где его смерть запрятана? Нет, тут уж придётся прикинуться верной женой, стать приятной собеседницей, улыбаться и сиять, а не по углам прятаться. И хоть больше всего сейчас ей хотелось забиться за портьеру и кричать от ужаса, она встала, расправила плечи и требовательно топнула ногой:

— Ну, и чего стоишь, дура зубастая? Кто меня наряжать будет?!

Глава восьмая. Кощеева свадьба

Анисья была права — сама Василиса ни за что бы не разобралась с этими нарядами. В деревне-то всё просто было: рубаха да сарафан, а тут шаровары шёлковые на завязках надень, сверху — рубаха тоже шёлковая с рукавами аж до полу, потом парчовое платье — без рукавов и длиной чуть ниже колен, чтобы, значит, и штаны было видно, и короткие сафьяновые сапожки. Потом ещё три накидки сверху — две длиною в пол, а третья так вообще хвостом волочится. И тяжеленные все — так просто не побегаешь. Цвета всё красные да оранжевые — будто огненные сполохи. Таких ярких тканей Василиса отродясь не носила.

— Тут на свадьбу усех в красное рядят, — Анисья помогла ей вдеть серьги с рубиновыми цветами. Мочки больно оттянуло, но подруга погрозила пальцем. — Терпи, не вздумай снять. У меня после свадьбы и уши болели, и шея — ожерелье-то тоже тяжеленькое. А уж браслеты — так и вовсе ну чисто кандалы.

— Зачем вообще такое носить? — Василиса, вздохнув, поморщилась.

— Для красоты, — проскрипела злыдница, рывком затянув на ней пояс так, что пришлось шумно выдохнуть. — Так князю нравится. А мы все должны делать то, что нравится нашему господину.

М-да, тут и не поспоришь… Ладно, придётся один вечерок потерпеть. Зато потом она это всё точно носить не будет — вон другие же жёны не таскают на себе по пуду золота каждый день?

Анисья расплела Василисины косы, вздохнула с завистью:

— Какие густые! Эх, мне бы такие!

— Ой, нет ничего проще. Хочешь, волшебный гребень тебе подарю? Вообще-то, Кощей его моей сестре прислал, но, я думаю, она против не будет. У меня ещё совсем недавно совсем жидкие косёнки были, но причесалась — и вон, смотри, что выросло?

— Правда дашь? Не обманешь? — Анисья ахнула, хлопнув в ладоши. Её светло-голубые глаза загорелись, на бледных щеках появился лёгкий румянец. — А когда? Дык после свадьбы, наверное, да? Сейчас-то тебе, небось, не до того… Ох, Васёна, добрая у тебя душа.

— Да не такая уж и добрая, — Василиса немного смутилась. — Знаешь, я ведь много глупостей натворила в жизни.

— Дыкть никто не совершенен, — отмахнулась Анисья. — Помяни моё слово, здесь тебе ещё не раз придётся наступать на горло своей песне. Хорошим человеком легко быть, когда тебя все любят, холят и лелеют. А тут, чтобы выжить, и врать приходится, и юлить. Чай Навье княжество — не рай.

Василиса пожала плечами. Она понимала, что в том деле, которое они с Марьяной задумали, без лжи не обойтись. Но ежели ворогу лютому врёшь — это же вроде можно?

Злыдница закрепила на её голове корону, похожую на переплетение золотых ветвей. Голых, без листьев, зато украшенных ягодами из сердолика.

— Готова невеста, — проскрипела она. — Красотинушка, так бы и съела.

— Что?! — вскинулась Василиса, гневно вскинув брови. — А ну как я Кощею за такие слова нажалуюсь.

— Простите, госпожа, — злыдница опустила взор и втянула тёмные когти. — Я это… ну, не в том смысле.

— Смотри у меня!

Василиса попыталась сделать шаг и чуть не упала, запутавшись в полах верхнего халата. И кто только придумал делать их такими длинными?

Злыдница щёлкнула пальцами, и в залу влетели две летучие мышки. Ударившись оземь, они обратились в двух темноволосых девиц, закутанных в струящееся чёрное тряпьё. Их губы были истошно-алыми, из приоткрытых ртов торчали острые клыки, на белой как полотно коже проступали синие вены. Глаза казались такими тёмными, будто радужки в них вовсе не было — только зрачки.

— Упырицы понесут шлейф, — пояснила злыдница, пятясь и кланяясь. — Ежели госпожа не против.

— Пущай несут, — Василиса поправила замявшийся рукав.

От мышачьих девиц-упыриц, вставших за её спиной, резко пахнуло могильной затхлостью и влажной землёй. Ну да, а чем должно было? Розами? Они, небось, и спят в гробах, и кровь неугодных Кощею людей на завтрак пьют…

При одной мысли об этом Василисе стало дурновато. Хорошо, что она сегодня почти ничего не ела, а то ведь могло бы и совсем худо сделаться…

Анисья погладила её по спине.

— Крепись, родненькая. Теперь вам самим дойтить надобно. Я б поддержала, но мне с вами никак нельзя. Нас с Алатаной и Отрадой Гордеевной на праздник позже позовут, так уж заведено.

Сжав зубы, Василиса кивнула и пошла к выходу, стараясь идти медленно и плавно. Проходя мимо двери, глянула в начищенную зеркальную гладь — и не узнала себя. На неё смотрела какая-то чужая девица. Красивая, но… несчастная. Эх, сколько же дней она ещё там, в Дивнозёрье, проплакала в подушку, мечтая, что вот бы у неё были такие косы, как у Даринки. И такое же смазливое личико, чтоб не только люди — уличные коты, и те в восхищении оборачивались. Что ж, теперь это всё у неё было, а счастье… счастье тоже осталось в Дивнозёрье — в отцовой избе да в пропахшей травами хижине бабки Веданы.

Упырицы, кстати, в зеркале не отражались — как и учила старая знахарка.

Прежде Василиса думала, что, увидев кровососа али ещё какое чудище, непременно завизжит и убежит. А вишь ты — устояла. Может, потому, что некуда было бежать. А гонять их от себя чесноком да серебряными оберегами тоже было ни к чему — не нападают же. Наоборот, выслужиться пытаются перед Кощеевой невестой…

Ещё Василисе подумалось, что, какой бы сильной и красивой она ни была, внутри всегда останется та маленькая невзрачная Васёнка, которая будет плакать от страха, но её никто не услышит. С этой мыслью она отвернулась от зеркала, сделала ещё шаг вперёд — и едва не налетела на Марьяну.

— Ох, — та захлопала глазами. — Васенька, ты ли это? Не признала тебя — значит, богатой будешь. Думаю, что за царевна такая мне навстречу плывёт, будто лебёдушка.

— На себя посмотри! — Василиса нашла в себе силы улыбнуться.

Марьяну, конечно, тоже разодели к праздничку.

— Жаль, ваш батюшка не видит. То есть наш батюшка, — вовремя опомнилась бывшая работница. — Эх, не поведёт он нас под венец под белы рученьки, не одарит словом отцовским, напутственным…

— Да, небось, схоронил уж нас да оплакал, — Василиса закусила губу, чтобы не дать волю слезам. Не дождётся Кощей поганый, не увидит больше её слабости. Вон Отрада Гордеевна вечно стоит с каменным лицом — ничегошеньки не прочитаешь. Надо бы с неё пример взять.