А когда-то, очень давно, я сидела у тебя на коленях. Тесный бусик [Мини-автобус по типу Transporter], в котором уместилось человек десять-двенадцать. Внутри галдеж и громко играет Пантера [Pantera — американская метал-группа]. Мы едем по южному мегаполису, протискиваясь сквозь поток полудня.

— Откройте окно, дышать невозможно! Слышь, — беззлобное, но напористое обращение к водителю, и в машине открываются все окна разом. Чуткость с привкусом рок-н-ролла.

Дешевое пиво покрыло пол миниатюрного автобуса. Спереди доносятся пение и человеческий лай. Лето впорхнуло в открытые окна, а взамен в атмосферу выплескивается густой дым сигарет Данхилл.

Салон дышит табаком и свободой. Это наша вторая кожа. Лица расплываются в молодых пьяных улыбках. Впереди будущее. Злое и дурманящее.

— Чуваки. Вы вообще понимаете? Мы сейчас едем на концерт, где нас ждут. Ждут, понимаете? Если я достану руку из-под твоей задницы, друг, то произнесу тост! За рок-н-ролл, пьянство и свободу, мать их!

— Воистину, чувак!

Я держу в руках пластиковый станки с дешевым вином, волосы выкрашены в огненно-рыжий и начесаны — как в ГДР. Я оглядываюсь на тебя, смотрю прямо в бездонные глаза-океаны и ловлю твою хитрую улыбку, которую я давно раскусила.

По-моему, тогда я догадалась, что мы счастливы. И за это нас ждет расплата.

Обрывки. Клочки бумаги. Старые инструкции, важные документы. Мы роемся в старых билетах в перевернутой коробке, которая свалилась на меня с верхней полки. Уже не важно, что я искала и зачем. Нам смешно и мы толкаем друг друга, сидя на мягком ковре. Я бы и не подумала бы достать билеты и вспомнить каждый полет, если бы не предчувствия.

В нашей квартире все пропитано нами. Каждый угол помнит наши взрослые детские игры — признаки всепоглощающей, безусловной любви. Ты можешь быть дурачком, самым странным на этой планете, в этой комнате и, в то же время, уверенным — ты любим.

Стройные ряды корешков книг выстроились в алфавитном порядке. В те дни, когда работа не поглощает без остатка, мы садимся лицом друг к другу на кровати или полу, подминая ноги под себя, и читаем-читаем-читаем. Взахлеб, со смехом и слезами. Вместе. Тела, пропитанные эмпатией. Души, заполненные отзывчивостью. Самый тихий шепот, который не услышит один, почувствует на коже другой. Я молилась этому единству. И знала: расплата близко. Ближе. Горячо.

— Смотри, что нашла! Смотри! Это в том году было. А это мы отдыхали летом, помнишь?

Билеты пахнут миром. Не просто бумажки, а билет в воспоминания. Берешь в руки и мигом в аэропорту. Приятная усталость в шее от нескольких часов в неудобном кресле и предчувствие позднего ужина в незнакомом городе.

Предчувствие. Оно и привело меня туда, где мы сейчас. В то сейчас, где я любуюсь спокойствием. Билеты в воспоминания о последней поездке. Она была побегом. Наивное одобрение обернулось навязчивым присутствием третьего. Мне бы этого не хотелось. Свободные нравы — это хрень, которую придумали те, у кого атрофировалось чувство собственничества и самоуважения. Какая, к черту, свобода? Это миф, придуманный рабами. Свободные нравы — миф, придуманный аморалами. Один пьяный поцелуй, вымоленный слезами и восхищением. «Как хорошо, что мы есть. Как хорошо, что есть жизнь». И ее лицо уже возле меня, она насилует меня ртом, и мне страшно. Страшно, что так и надо. Ведь надо? Страшно, что оттолкнув — обижу. Обижу?

К горлу подкатывает. Я боюсь, что меня вырвет и делаю вид, что мне нужно отдышаться от такой страсти. В комнате находится Рус, он наблюдает за этим и мотает головой из стороны в сторону, укоризненно, но без злобы, глядя на меня. Я вижу этот вопрос: «Ну и зачем?». Я пожимаю плечами и шепчу: «Прости. Она бы обиделась». Он цокает, но кивает. Еще пара бутылок в межвременном пространстве. Я не знаю, когда мы, но уже с минуту наблюдаю за тем, как она, раздетая, ползет к моему человеку. Он оцепенел. Я оцепенела. Вспышки сменяют картинки. У меня кружится голова. Прежде от вина такого не было. Я мотаю головой, пытаясь прогнать плохой сон. Пьяный предательский калейдоскоп. Лица. Ступни. Льется вино. Это не моя бутылка.

Я не помню ничего, что было между поцелуем и кадром с розовой задницей в бирюзовых трусах. Все в тон ее волосам.

Сучка, слезь с моего человека. Мне хочется вопить, но из меня вырывается лишь сиплый стон, на который гостья оборачивается. Таких гостей на двери вешают в назидание тем, кто превысил лимит гостеприимства. Я вижу ее жадное лицо, она стоит на четвереньках, обернувшись на меня. Ее рука уже сползает к штанам, к ремню — моему ремню. Это я его подарила. Это меня бросает в жар каждый раз, расстегивая его. Глаза стервы блестят. Я знаю, ты слышишь мои мысли, мразь. Остановись.

Ее лицо искажает издевательская ухмылка, она смотрит прямо мне в глаза и расстегивает штаны. Мой человек лежит как вкопанный и не может пошевелиться. Я вижу, что он жив, он в сознании, его живот раздувается на вдохе и опадает на выдохе, но он нем. Его глаза стеклянны, а он обращен в живой камень.

У меня нет сил оставаться в сознании, я сижу на той же кровати, упершись спиной в стенку, но не могу пошевелиться. Никакой фантастики, это просто алкоголь. Или нет? Прежде у меня не бывало такой реакции, и не может быть — во мне течет кровь Колхиды, разбавленная тысячелетним вином Галилеи. Это достаточное оправдание алкоголизма? Вспышка меркнет, и последнее, что я вижу перед нездоровым сном — это озорные огоньки в зрачках блудницы и ее волосы-змеи, опутавшие моего человека. Ну и причудится. Спать.

— Она просилась полететь с нами, прикинь? — Рус перебирает билеты, читая надписи и сортируя их по датам. Я хмурюсь. Мне вообще не хочется о ней говорить, — Странная история. Я себя чувствую изнасилованным. Но и… мне стыдно. Я не понимаю, что чувствовать.

Рус мотает головой, как я в тот день, отгоняет мысли, но их выходит лишь взбаламутить.

— Мне это не нравится. Да и она мне не нравится. Слишком навязчивая. Я все помню. Ты прикинь, я вообще не была в сознании, мне кажется. Я не хочу чтобы она была рядом с нами.

— Прости. Это я виноват, — Рус замолкает, теребя билеты в руках и с громким выдохом выдает, — Но она так обижается, если я ей не отвечаю. И говорит, что сожалеет, что это произошло. А потом просит прийти пораньше на репетицию. Но я не хочу оставаться с ней наедине. Что-то я не понимаю.

Конечно, меня грызла ревность. Вот он, Демон-искуситель, который был в пути так долго. Я его ждала. Слишком долго ждала. Слишком долго готовилась. Он не придет, можно расслабиться. Бах! А вот и он. Теперь, когда я знаю его, ему не уйти. Ревность откусывает от меня кусочки, но я леплю их на прежнее место:

— Нет, ты не виноват. Я там была и у тебя не было шансов. Как и у меня. Не хочу ее видеть.

— Да, я знаю. Но, что поделать. Мне приходится пересекаться. И концерт никто не отменял. Мы будем жить все вместе три дня. Думаю, справимся.

Я понимала все — вложенное и не произнесенное. Русу не обязательно подбирать слова для своих чувств — мне все известно. Известно, что где-то в глубине он закапывал желание обладать другой женщиной. Он отгонял назойливые мысли, вложенные в его голову против воли. Во снах он видел ее, а просыпаясь придвигался ближе ко мне — безмолвно извиняясь. И я не винила его за суррогат чувств, насильственно засевший в сознании. Она поселилась и в моей голове.

Закрывая глаза, я видела злополучную задницу и размазанную по лицу помаду, красную струю желчи в мутном бокале и едкий смех. Превращение жены-единомышленника в параноидальную девицу. Тревога твердила: продуманная атака, берегись. Она была права.

— Я ведь как увидела Руса, сразу подумала, что было бы классно с ним переспать.

Вот такое признание. Делай с ним что хочешь. Мне нечего скрывать.

И тем самым она усыпила мою бдительность. Если это самое страшное: всего лишь мысль, всего лишь желание; если ты запросто это признаешь; если ты так наивна и проста — то чего мне бояться? Но паранойя не давала покоя. А заглушала я ее вином и неуклюжим юмором. Ну, как умею.

— Имя еще такое. Венера. Это же надо, назвать девочку как заболевание. Дурында ее маман.

— Ой, и правда. Смешно.

Смешно. Нам было смешно. Сидя на теплом, мохнатом ковре. Перебирая билеты. Лаская друг друга. Едва слышный шепот на ухо:

— За тебя умру.

— За тебя тоже. [Отсылка к строчке из песни «Тоже» малоизвестной российской группы «Нет Неба», авторство Д. Орехов]