Глава 4

Маршрут построен

— Нет, пожалуйста, не надо!

Истошные визги то ли человека, то ли свиньи доставляют практически физическое удовлетворение. В моей левой руке осталось несколько прядей бирюзовых волос, которые свисают сквозь пальцы победными лентами. Правая прижимает к полу кричащую голову. В тело проникает амок [От немецкого amok — слепая агрессия и жесткость], течет по венам, распространяется. Остановиться нет сил. А по-честному, как и обещала тебе, Фантом, вести свой рассказ — и желания. Меня прошибает током отмщения. Я безвольный наблюдатель, а тело мое перешло в авторежим. Защитить свое и выгрызть из вражеских лап, чего бы это ни стоило.

Голова с бирюзовыми волосами впечатана в пол хрупкой рукой с обшарпанным кофейным маникюром, в руке сосредоточена вся злость, подкрепляемая вспышками: «Я хотела, чтобы тебя не было». Глаза наливаются кровью и цвет белков сливается с цветом красных теней на веках, лицо приобретает румянец и пробивается сквозь слой пудры. Мне все приятнее чувствовать всхлипы и подергивания под ладонью. Трепыхайся, пташка. Ты больше не будешь прежней. Глубокий короткий вдох через нос и такой же короткий выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Самая клевая медитация из всех, что довелось попробовать. Глаза метнулись обследовать комнату и я поняла, что сцена экзекуции продолжается минуту, а тянется вечность. На меня смотрят три пары ошеломленных глаз, из ванной уже выбежал Арчи, он прикрывает срам пожелтевшим от сотни стирок полотенцем, а комнату заливает криками, которые почти заглушают тусу наверху.

— Нет! Не надо!

Удовольствие мигом сменяется стыдом и страхом ответного наказания свыше. Моя уверенность в собственной правоте пошатнулась, ее сбили глаза людей, находившихся рядом. Одна пара глаз растеряна, вторая бездушна, третья плачет навзрыд, еще одной паре глаз повезло и они закрыты, затерялись где-то в бесконечности пьяного сознания. Пятая пара изучает рельеф деревянного паркета. Шестая видит происходящее в кровавых очках.

Я резко расцепила пальцы, напоследок слегка придав ускорения бирюзовой голове. Я все еще прерывисто дышу и мне хочется наклониться к жертве, прошептать на ухо самое гадкое, уничтожающее, гнусное, что только возможно. Именно то, чего она заслуживает сегодня. В свой двадцатый день рождения. Юбилей, мать его. Она срывает мне планы: голова не упускает момента ослабления хватки и пятится назад быстро, рывками, пряча свое хрупкое тело в стене и темноте. Кажется, ее рыдания искренни. Ох, ты умеешь быть честной? Да. Я добилась своего, пусть и путем разрушения.

— На этом все, тварь. С днем рождения.

Голос звучит спокойно, даже ласково и это пугает. Я только что чуть не покалечила человека, впечатала его в деревянный пол и заставила захлебываться в собственных слезах, слюнях, крови и соплях. Я надавила на шею так, что ее руки окоченели. Теперь моя очередь превращать тебя в камень. На тонкой шее даже сквозь темноту можно разглядеть синеющие следы от пальцев, по лбу течет струйка крови, а точеный нос опух, исказив лицо до неузнаваемости. Настоящий кайф — чувствовать, как она сокрушается под моими руками. Ее крик музыка для моих ушей. Я передумала, мне ни капли не стыдно.

Теперь к плачу добавились монотонные причитания Руса: «что-же-делать-что-же-делать», а вокруг всего этого — давящая тишина. Я не до конца догоняю, о чем причитает Рус, но мне уже и не важно. Вещи одна за одной устремляются в рюкзак. Я запихиваю в него все, что попадается на пути. И не забыть купальник, он был в прикроватной тумбочке. Я рыскаю по ящику, но не нахожу его. Времени нет. Магия тирании не должна рассеяться, я должна успеть уйти, пока они не в себе. Пока я не в себе. Раньше, чем я увижу оправившуюся от побоев Венеру. Удары судьбы заживают на ней как на собаке, а я хочу запомнить ее такой: страх в глазах, опухшее лицо, сальные волосы, засохшие сопли и едкий запах пота.

Рус пытается меня остановить, молит остаться. Он ползает на коленях, пока Зоря и Арчи стоят у стены как истуканы. Он бьет себя по голове, резкими рывками прореживая каштановую шевелюру. Он поднимается наверх, спросить, все ли хорошо с Венерой, потом плюет ей в лицо, называя причиной всех несчастий. Он спускается вниз и швыряет посуду. Чувак, ты не в испанском кино. Все куда прозаичнее. Посуда пластиковая, а в комнате ни одного каталонского жеребца. Ровно, как и ни одной горячей красотки. Я уничтожила последнюю, кого по ошибке можно было причислить к их породе. Рус включает воду в раковине и поливает голову ледяной влагой. Потом возвращается и угрожает: если я выйду из этой двери, то больше его не увижу. Ты сошел с ума, мой человек. У тебя никогда не получалось быть злым.

— Теперь ты сам по себе. Наслаждайся.

Наполняя рюкзак и, слушая истошный храп Хохла, спящего на самой чистой из всех кроватей в номере, я все думала, как чиста моя голова сейчас. После трех бутылок крепкого вина, побоев, реванша и амока. Как же она чиста. Странная штука адреналин. Зрение стало орлиным, я слышу всхлипы у стены наверху, слышу речитатив что-же-мне-делать-что-же-мне-делать, сливающийся в кашу. Он исходит от того, кого еще пару недель назад я считала моим навсегда. Моим человеком. Вот и пришло оно, зловещее ПОСЛЕ. Краем глаза я наблюдаю за Арчи и Зорей. Они почти не двигаются. Их глаза пусты. Это презрение? Испуг? Смятение? Способны ли вы на такую гамму чувств? Таким людям, как они, требуются четкие инструкции. Что говорить, что думать? Ни в одной легенде, ни в одной книге, которая так сетует за связь с Космосом, Богами и Вселенной, нет ответа, так? Разрыв шаблона, как любит говорить Арчи. Он один из тех, для кого принципы — основа мироздания. Что за принципы? Не так важно. Они меняются вместе с ветром и вместе с тем остаются недвижны. Сказать по правде, я удивлена, что ты не оттащил меня от феи, Арчи. Почему ты этого не сделал?

Он все ограждал ее от угрозы, но в решающий момент сдался. Неужели его так напугала разъярянная женщина? Женская агрессия. Существо из древних сказаний. Она пробивается сквозь асфальт. Хранительницы очага, шлюхи, тихони, настоящие женщины и нимфы — все они пали. Остались в рекламе порошка и на страницах женских романов. Новые женщины не приняли правила игры. Они впитали в себя всех и сразу. Теперь они сжимают сердца домохозяек, не пожелавших снять фартук. Они дергают за нити и приоткрывают путь тем, для кого быть женщиной не значит больше, чем иметь дыру между ног. Они агрессивны, дерзки, пылки. Они пьют и ругаются. Они управляют и разрушают. Они атомные бомбы.

А может, Арчи просто не успел натянуть штаны, не выронив то, что он прячет в заднем кармане. Можешь не прятать, я знаю, что это дурь.

Рюкзак собран. Последний взгляд на Руса, который закрыл лицо руками и не находит, что сказать. Его трясет от плача, он вытирает сопли руками — это больше не он. Ничего я не смогла доказать. Молчаливая сцена, еще одна попытка увидеть, если не одобрение, то хотя бы понимание. Нет. Ничего из этого. Ну что ж.

Дверь хостела закрылась и я оказалась в свежести прибрежного ночного города. Улицы украшены огоньками, которых раньше я и не замечала. Еще раз обернулась назад, туда, где все закончилось так бестолково. Горит одно единственное окно — того номера, в котором я была еще пару минут назад. Думаю, остальные постояльцы уже уснули, в том числе и гости зала йоги. Видимо, они разошлись в тот самый момент, как я отпустила голову Венеры из железной хватки. Это я запомнила точно. Крики Венеры прекратились вместе с ритмами скандинавской музыки наверху. Еще десять минут я собирала вещи и наблюдала за истерикой Руса, вот и выходит, что весь дом уснул как раз тогда, когда мой день по-настоящему только начался.

Самое тяжелое — сдержать руки. Не кинуться в объятия. Сдержать ноги. Не начать все заново. Этот корабль не развернуть, он слишком неповоротлив. Наблюдать за криками, стенаниями, страданиями Руса было невыносимо. Но и простить я, увы, не могу. Не измены физической, нет. Измены разума. Измены души. Ответом на мои мольбы стало молчание, тайна и просьба понять. Я не поняла. Прости.

Комок слез потихоньку рассасывается и падает в живот. Теперь он будет со мной вечно? Пусть это все будет сном, пожалуйста. Я так давно не спала. А теперь и не хочется. Еще пара мгновений, уставившись в окно. Обычно в окно смотрят изнутри, в направлении улицы. Теперь все наоборот. Тени снуют туда-сюда. Вот и продолжается жизнь. Но теперь без меня.

Меня ждет долгая дорога и я уже знаю, куда пойду — туда, где все началось.

Отыскать вокзал не доставило труда. В таких маленьких городках все находится на расстоянии вытянутой руки, а спроектированы они так, что даже, если захочешь потеряться, у тебя ничего не выйдет. Ноги сами вынесли меня на дорогу, освещенную лампочками, а впереди маячил яркий белый шар — фонарный столб, над которым светились буквы АВТВКЗЛ. Несколько букв почему-то отказывались гореть. Сочтем это изюминкой южного прибрежного города. Я взяла билет в один конец до города на границе с Украиной. Да, с пересадкой, но какая разница, когда спешить некуда? Я встречусь с тем, что называю домом. По-настоящему его уже давно у меня нет.