Долго ждать Грету не пришлось.

— Извини за опоздание, Том.

Я повернулся в ее сторону. На этой станции с низкой гравитацией ее походка отличалась особой легкостью, а приглушенный свет выгодно оттенял изгибы талии и бедер. Она села и наклонилась ко мне с видом заговорщицы. Лампа на столе превратила ее лицо в рельеф из ярких золотых пятен и красных теней, омолодив лет на десять.

— Ты не опоздала. И в любом случае мне было чем полюбоваться.

— Сейчас лучше, чем днем?

— Это еще мягко сказано, — ответил я, улыбнувшись. — Ты права: сейчас здесь гораздо лучше.

— Могу здесь всю ночь сидеть и просто смотреть. Иногда так и делаю. Только я и бутылка вина.

— Я тебя не осуждаю.

Голографическую синеву купола теперь сменили звезды — полное небо звезд. Ничего подобного я не видел на любой другой станции или из другого корабля. Здесь были яростно пылающие бело-голубые звезды, бриллианты на черном бархате. И ярко-желтые самоцветы, и мягкие красные штрихи, словно растушеванный пальцем след воскового мелка. Были ручейки и реки не столь ярких звезд, похожие на косяки бесчисленных неоновых рыбок, застывших на моментальной фотографии. И огромные расплывающиеся кляксы зеленых и красных облаков, пронизанные жилками и окаймленные нитями прохладной мглы. И еще скалы и горы охряной пыли, настолько богатые трехмерными структурами, что напоминали щедрые мазки масляных красок. Сквозь пыль фонариками светили красные и розовые звезды. Там и тут я видел крошечные подмигивающие точки рождающихся солнечных систем. Это были пульсары, которые вспыхивали и гасли, наподобие бакенов, и диссонансные ритмы их вспышек задавали всей этой картине размеренный темп, наподобие смертельного медленного вальса.

Казалось, это зрелище содержит слишком много деталей, ошеломляющее изобилие оттенков, и тем не менее, куда бы я ни взглянул, везде находил что-то новое, будто купол ощущал мое внимание и концентрировал все свои усилия в той точке, куда устремлялся мой взгляд. На мгновение меня охватила слабость: я ухватился за край стола, будто хотел удержаться от падения в бездну, простиравшуюся у меня над головой.

— Да, именно так это действует на людей, — улыбнулась Грета.

— Это прекрасно.

— Ты хотел сказать «ужасно»?

Я вдруг понял, что не знаю, какой из ответов выбрать.

— Настолько огромно… — пробормотал я через какое-то время.

— Само собой, все это ненастоящее, — пояснила Грета. Она приблизилась, и теперь ее голос звучал тише. — Купол сделан из «умного» стекла. Оно повышает яркость звезд, чтобы человеческий глаз смог увидеть разницу между ними. Сами же цвета реальны. Все остальное, что ты видишь, тоже показано весьма точно, если не считать того, что определенные участки спектра смещены в видимый диапазон, а масштаб некоторых структур изменен. — Она стала показывать знакомые объекты. — Это край большого темного облака в созвездии Тельца, из-за него выглядывают Плеяды. Это волокнистая структура Локального Пузыря. Видишь открытое скопление?

Она подождала, пока я отвечу:

— Да.

— Это Гиады. Вон там Бетельгейзе и Беллатрикс.

— Я впечатлен.

— На то и рассчитано. Такое зрелище стоит кучу денег. — Она немного отодвинулась, и на ее лицо вновь упала тень. — Ты себя хорошо чувствуешь, Том? Похоже, что-то не дает тебе покоя.

Я вздохнул:

— Просто услышал очередной прогноз от твоего приятеля Колдинга. Этого вполне достаточно.

— Жаль!

— Есть и еще кое-что. Это гложет меня с той минуты, когда я выбрался из капсулы.

Подошел манекен. Я предоставил Грете заказать что-нибудь для меня.

— Можешь со мной поделиться, — сказала она, когда манекен удалился.

— Это нелегко.

— Значит, что-то личное? Катерина? — Она помолчала. — Извини. Мне не следовало вмешиваться.

— Нет, не Катерина. Во всяком случае, не совсем. — Но, уже договаривая эти слова, я знал, что в каком-то смысле речь пойдет о Катерине и о том, сколько минует времени, прежде чем мы увидимся вновь.

— Продолжай, Том.

— Прозвучит это глупо, но… но я до сих пор гадаю, все ли здесь со мной откровенны. И не только Колдинг. Ты тоже. Когда я выбрался из капсулы, то чувствовал себя точно так же, как и в тот раз, когда слетал к Разлому. Пожалуй, даже хуже. И не мог отделаться от ощущения, что пролежал в капсуле долго. Очень долго.

— Иногда такое случается.

— Я знаю разницу, Грета. Можешь мне поверить.

— Так что ты этим хочешь сказать?

Проблема состояла в том, что я не был уверен в своих выводах. Одно дело — испытывать смутное подозрение по поводу того, сколько я пробыл в капсуле. И совсем другое — обвинить мою хозяйку во лжи. Особенно такую гостеприимную хозяйку.

— У тебя есть хоть какая-то причина лгать мне?

— Прекрати, Том. Сам-то понимаешь, о чем спросил?

Едва я поделился своим подозрением, как и мне оно показалось абсурдным и оскорбительным. Очень захотелось повернуть время вспять и начать разговор сначала, избежав этой оплошности.

— Прости. Глупость ляпнул. Просто спиши это на сбитые биоритмы или найди еще какую причину.

Она подалась вперед и взяла меня за руку, как уже делала утром. Только сейчас не выпускала ее.

— Ты правда чувствуешь себя не в своей тарелке?

— Увертки Колдинга мне не помогают, уж это точно.

Официант принес вино и поставил на столик. Бутылка звякнула от прикосновения его изящных стеклянных пальцев. Он наполнил два бокала, я глотнул из своего.

— Может, если бы рядом был кто-нибудь из моей команды, мне было бы легче. Да, ты сказала, что не стоит будить Сюзи и Рэя, но это было до того, как однодневная задержка превратилась в недельную.

Грета пожала плечами:

— Если хочешь их разбудить, никто тебе не помешает. Но не думай сейчас о делах. Давай не будем портить замечательный вечер.

Я взглянул на небо. Оно стало ярче, обретя безумную мерцающую насыщенность, достойную кисти Ван Гога.

Даже взгляд на звездный купол пьянил и наполнял восторгом.

— Да что может его испортить? — спросил я.

Кончилось все тем, что я перебрал лишнего и переспал с Гретой. По поводу Греты судить не берусь, что тут сыграло главную роль — вино или охлаждение ее отношений с Марселем. Во всяком случае, обольстительницей стала она, ведь именно ее замужество не удалось. Я всего лишь беспомощная жертва. Да, я поддался соблазну, но в этом нет моей вины. Я был один, вдали от дома, эмоционально уязвим, а она этим воспользовалась. Размягчила меня романтическим ужином, а капкан уже был взведен.

Хотя, если честно, все это лишь жалкое самооправдание. Если мой брак действительно настолько крепкий, то почему я не упомянул Грету в сообщении домой? Пощадил чувства жены? Да нет, теперь-то я отчетливо понимал, что умолчал о Грете по совершенно иной причине. Уже тогда я знал, что мы наверняка окажемся в одной постели.

Проблема заключалась лишь в том, что у Греты на уме было совсем иное.

— Том, — сказала Грета, пробуждая меня легким толчком. Она лежала рядом обнаженная, опираясь на локоть. Бедра были прикрыты мятыми простынями. Свет в комнате превратил ее тело в абстрактную фигуру из молочно-голубых изгибов и темно-фиолетовых теней. Проведя черным ногтем по моей груди, она сказала: — Тебе надо кое-что знать.

— Что?

— Я солгала. Колдинг солгал. Мы все солгали.

Я был еще слишком сонный, и ее слова меня лишь слегка встревожили. Я смог лишь повторить:

— Что?

— Ты не на станции Саумлаки. И не в секторе Шедар.

Тут я проснулся окончательно.

— Повтори.

— Маршрутная ошибка оказалась гораздо более серьезной, чем мы тебе сказали. Она унесла вас далеко за пределы Локального Пузыря.

Я стал искать в душе гнев, хотя бы негодование, но испытал лишь головокружительное чувство падения в бездну.

— Насколько далеко?

— Гораздо дальше, чем ты считаешь возможным.

Следующий вопрос был очевиден:

— За Разлом Орла?

— Да, — подтвердила она. — За Разлом Орла. И очень далеко.

— Мне нужно знать все, Грета.

Она встала, потянулась к халату:

— Тогда одевайся. Я покажу.

Все еще ошеломленный, я побрел следом за Гретой.

Она снова привела меня в купол. Тут было темно, как и накануне вечером, лишь маячками светились лампы на столах. Я предположил, что освещение на станции Саумлаки (или как ее там?) подчиняется лишь прихоти своих обитателей и вовсе не обязано соответствовать какому угодно циклу «день-ночь». Но все же не очень-то приятно обнаружить, что им управляют настолько произвольно. И если Грета может выключать освещение, когда ей вздумается, неужели никто не станет возражать?

Но возражать здесь было попросту некому. Компанию нам составлял лишь стеклянный манекен, стоявший наготове с салфеткой, переброшенной через согнутую руку.

Мы сели за столик.

— Хочешь выпить, Том?

— Спасибо, нет. Я сейчас не в настроении. И на то есть кое-какие причины.

Она коснулась моего запястья:

— Моя ложь — во спасение. Я не могла открыть тебе правду, всю и сразу.

Я отдернул руку:

— Разве не мне об этом судить?.. Так в чем заключается твоя правда?