— Ради бога, Джим, надеюсь, вы знаете, что делаете.

На конце платформы распорядитель соединил нас в пару, поставив меня позади Гроссарта. Ноги у меня были связаны, руки неудобно зафиксированы по бокам, и я превратилась в объемный груз за спиной моего спутника.

Другой распорядитель отсоединил наши воздуховодные трубки от устройства в платформе, и теперь мы дышали через костюмную систему. А потом прошаркали вперед и стали дожидаться своей очереди.

Я спрашивала себя, что я делаю. Я познакомилась в баре с человеком, давшим несколько правдоподобных ответов по поводу первой высадки, но у меня нет ни единого доказательства, что я действительно имею дело с Джимом Гроссартом. Может, когда меня отскребут от дна каньона, выяснится, что это просто местный псих, заранее все спланировавший.

— Мисс? — произнес он, когда мы подтащились к самому краю.

— Что такое?

— Наверное, вам стоит узнать это сейчас. Я не Джим Гроссарт.

— Нет?

— Нет. Я командир корабля Мануэл д’Оливейра. Но разве вы предпочли бы кого-нибудь другого для большого прыжка?

Я подумала о том, что ждет впереди — бабочки в животе уже выделывали фигуры высшего пилотажа, — и решила, что он, наверное, сказал правду. Д’Оливейра был пилотом «Гидры», тем человеком, который спустил крохотный посадочный модуль, хотя аэродинамический тормоз был сорван взрывом, случившимся посреди полета. То была не хрестоматийная посадка, но с учетом альтернативы — стать интересным новым пятном в долине Аргира — д’Оливейра справился очень даже неплохо.

— Вы отлично справитесь, командир.

— Зовите меня Мануэлом, пожалуйста. — Он говорил на американском английском почти безупречно, но с легким романским акцентом. — Скажите, как вы поладили с Джимом?

— О, отлично. Он мне понравился. Разумеется, за исключением того, что он все время поминал какого-то покойника по имени Элвис.

— Да. Простите ему эту маленькую слабость. Учитывая все обстоятельства, он не так уж плох. Думаю, нам мог бы достаться капитан и похуже. Джим объединял нас. И до сих пор объединяет. Кажется, уже наша очередь. Вы готовы, мисс…

— Кэрри Клэй. — Было странно представляться заново, но промолчать казалось невежливым. — Да, я готова.

Мы сделали шаг вперед и прыгнули в отверстие в центре платформы. Я посмотрела наверх — хотя меня привязали к д’Оливейре, поворачивать голову я все же могла — и увидела, как кольцо платформы уменьшается вдалеке. Всего два удара сердца — и мы пронеслись мимо яруса с «Ленивцами», а потом полетели еще быстрее. Ощущение невесомости, конечно, не было для меня совсем уж новым, но это вполне компенсировалось осознанием все нарастающей скорости и близости проносившейся мимо городской стены.

— В этом, разумеется, весь фокус. — Д’Оливейра развернул нас животом вниз, раскинув руки и ноги. — У большинства кишка тонка, чтобы держаться так близко к городской стене.

— Да неужели?

— Но отказываться от этого — большая ошибка, — заявил д’Оливейра. — Если хорошо знаешь город, можно лететь вот так близко, и все будет отлично. Главный просчет в том, чтобы отлетать слишком далеко.

— Действительно.

— Ну да. Непростительная ошибка. — Он помолчал. — Гм… Ничего не замечаете? Мы не ускоряемся. Вы снова обрели вес.

— Как глупо с моей стороны. Я… не заметила.

— Через сорок пять секунд достигается равновесная скорость. Пролетели уже четыре километра, но вы бы даже не догадались, верно?

Теперь мы падали в узкий вертикальный каньон, где с двух сторон нас обступали строения, а с третьей — скала. Д’Оливейра принялся читать мне лекцию о равновесной скорости, которая была бы очень интересна в другое время: о том, как нефтеперегонные заводы нарастили атмосферное давление на Марсе примерно до пяти процентов от земной нормы и этого — воздух не сделался достаточно плотным или теплым, чтобы им дышать, — хватило, чтобы человек в беличьем костюме не падал, словно камень, даже если равновесная скорость все-таки составляла одну шестую километра в секунду, отчего волосы вставали дыбом.

Это было кстати примерно так же, как лекция по анатомии человека на помосте гильотины.

Я снова посмотрела вниз и увидела, что мы приближаемся к последним ярусам на окраине города. Однако стена каньона казалась такой же высокой, как и раньше, а огни на дне — такими же далекими.

— Вам ведь известно, как появился этот город? — спросил д’Оливейра.

— Нет… но вы… сейчас… расскажете мне… как пить дать.

— Все началось с геологов, вскоре после беспорядков. — Он немного скорректировал наше положение и изменил угол атаки, так что мы теперь неслись почти вниз головой. — Они искали окаменелости в горных породах. Восьми километров отвесной стены им было мало, поэтому они углубили основание каньона еще на два-три километра, затем покрыли всю вертикальную плоскость строительными лесами. Понаставили прямо на лесах камералки и жилые модули, чтобы не тратить время, мотаясь вверх и вниз.

Громада здания пронеслась мимо так близко, что его можно было потрогать — во всяком случае, так казалось, — а затем мы полетели вдоль шершавой скалы, из которой кое-где торчали редкие постройки.

— И вот наконец обнаружились останки древних ленивцев, здесь, на Марсе, но в другом месте. Геологи никак не хотели этого пропустить и сорвались с места, побросав все оборудование, только пятки сверкали. — Стараниями д’Оливейры мы обогнули похожий на палец скальный выступ, который иначе проткнул бы нас насквозь. — Когда они вернулись, строительные леса уже были незаконно захвачены. В основном молодежью, скалолазами и бейсджамперами, охочими до новых ощущений. Потом кто-то открыл здесь бар, и не успел никто и глазом моргнуть, как место стало центровым. — Последнее слово он произнес с изрядным отвращением. — Но полагаю, для туристов это не так уж плохо.

— Джим, кажется, ничего не имеет против?

— Нет, но он — не я. Я тоже ничего не имею против того, что мы прибыли сюда, и против того, что люди потянулись за нами. Но разве их должно быть так много?

— Вы ведь не можете нормировать жизнь планеты.

— Я и не хочу. Но когда-то добраться сюда было трудно. Месяцы пути в стесненных условиях. Сколько времени заняло это путешествие у вас, мисс Клэй?

— Пять дней на «Гайавате». — Говорить теперь стало легче: то, что еще несколько секунд назад было ужасом, переродилось в нечто сродни удовольствию. — И я не сказала бы, что условия там стесненные. Можно поспорить насчет декора прогулочной палубы, но если не считать этого…

— Я знаю. Видел припаркованные вокруг Марса туристские лайнеры, сверкающие огнями в ночном небе.

— Но если бы вы не прилетели на Марс, мы никогда бы не обнаружили окаменелых ленивцев, Мануэл. А ведь именно эти фоссилии подсказали, как добираться с Земли на Марс за пять дней. Нельзя же получить и то и другое.

— Я понимаю. И я очарован ленивцами, как никто другой. Просто… неужели обязательно узнавать так много и так скоро?

— Ну, лучше бы вам к этому привыкнуть. Поговаривают, между прочим, о строительстве звездного корабля, который будет лететь гораздо быстрее, чем мы можем себе представить.

Поверхность скалы сделалась теперь более гладкой — на самом деле было трудно оценить скорость падения, — и огоньки на дне каньона больше не казались бесконечно далекими.

— Да, я слышал об этом. Иногда мне даже кажется, что я бы с удовольствием…

— Что, Мануэл?

— Держитесь. Похоже, нам пора тормозить.

Существовало всего два традиционных способа затормозить в большом прыжке: один, менее профессиональный, заключался в том, чтобы шлепнуться о поверхность. Другой, более сложный, основывался на том факте, что нижняя часть стены каньона слегка отклонялась от вертикали. Суть была в том, чтобы падать, пока не начнешь скрести по стене под ничтожно малым углом скольжения, а затем использовать трение для уменьшения скорости. Еще ниже стена загибалась, переходя в дно каньона, и, если сделать все правильно, вы попросту катились по ней и останавливались сами, без значительных травм. Звучало просто, однако на деле все было — как сказал мне д’Оливейра — не просто. Главная проблема состояла в том, что люди обычно боялись оставаться слишком близко к стремительно проносящейся мимо стене, когда она становилась гладкой. Не стоит их за это винить: тут нужны железные нервы и точное знание того, когда можно безопасно упасть. Но если держаться слишком далеко от стены каньона, оттягивая момент встречи с нею, получишь не легкий поцелуй, а хорошее столкновение на высокой скорости под неправильным углом.

Зато, уверил меня д’Оливейра, пока дайверы держатся на расстоянии, вид оттуда лучше.

Он деликатно подвел нас к встрече со стеной, и мы понеслись головой вниз. А затем он использовал в качестве тормоза подкладку пятнадцатисантиметровой толщины на передней части своего костюма; и мы покатили, словно на санках, по почти вертикальному склону. Нижняя часть стены была гладкой — тысячи дайверов до нас отполировали ее до идеального зеркала.

Когда все закончилось — когда мы совершили лишенную достоинства, зато обошедшуюся без увечий остановку, — распорядители вывели нас из опасной зоны. Первым делом они распустили ремни, чтобы мы могли двигаться поодиночке. Ноги у меня тряслись, словно желе.