— А я вот… — дар речи снова подводит, нервно развожу руками, скидывая капюшон и, вспомнив как два часа прождала его под дождем на лавочке, нахожу в себе силы разозлиться.

Какого лешего он смотрит на меня так, словно я ему по гроб жизни обязана?

Ладно, обязана, но ведь это Макс меня кинул, а не наоборот. С какой стати я должна перед ним оправдываться?

— Твоя мать сказала, что ты на свидание ушла. Вижу, оно прошло продуктивно, но объясниться все же придется, — добивает Красавин, и схватив меня за руку, куда-то тащит.

Не успеваю опомниться, как оказываюсь в салоне его Ауди на переднем пассажирском сиденье. Макс заводит двигатель, чтобы включить обогрев, не сводя с моей физиономии нервирующего тяжелого взгляда.

Вроде бы молчит, а ощущение, что кричит, не жалея матерных слов. Меня буквально припечатывает и размазывает в сопли. Прячу руки в рукава, сердце гулко бухает в груди, перед глазами пляшет калейдоскоп разноцветных точек, лицо горит лихорадочным румянцем, а под кожей — ледяной озноб.

— Так и будешь молчать? — Макс прерывает гнетущую тишину, бьющую по нервам статическими разрядами.

Напряжение зашкаливает, он требует, чтобы я что-то сказала… а если мне нечего… нечего ему ответить? Если внутри ледяная пустыня и промозглая осень?

— Я прождала до одиннадцати часов, потом поехала к друзьям за город. Вечеринка вышла из-под контроля. Эту ночь я провела в отделении полиции, — механическим простуженным голосом перечисляю свои злоключения.

Я отлично понимаю, как выгляжу со стороны и предпочитаю не приукрашивать правду. Зачем? Мы друг другу никто, чтобы придумывать оправдания.

— Я, смотрю, жизнь тебя ничему не учит, — положив руки на руль, Макс криво усмехается, глядя в унылый полумрак октябрьского утра. — Все так же болтаешься по сомнительным вечеринкам и встреваешь в неприятности?

— Выходит, что так, — не спорю я. Опять же — зачем? — Все могло сложиться иначе, если бы ты позвонил и предупредил, что опоздаешь.

— Сейчас я думаю, что это даже к лучшему, — хмуро констатирует Красавин.

Меня передергивает от его эгоистического похуизма и самонадеянности.

— К лучшему? — ледяным тоном переспрашиваю я. — Что хорошего в том, чтобы заставить меня ждать два часа под дождем? Ты знаешь, сколько раз за это время я набрала твой номер? А сколько килобайт сообщений отправила?

— Не знаю, Варь, — передергивает обтянутыми черной косухой плечами. Повернув голову, с укором смотрит на меня. — Я выронил телефон в аэропорту. Торопился на рейс. Обнаружил пропажу уже в самолете. Извини, но новый купить не успел. Кто же знал, что тебя потянет на подвиги после всего двух часов ожидания.

— Всего? — сиплю я, сжимая пальцы в кулаки. — Я промокла до нитки. Думала, что-то случилось. Как дура, мониторила твой рейс.

— Я прилетел позавчера, — ошарашивает меня Красавин.

— Позавчера? — не верю собственным ушам.

Почему он перенес рейс? Хотя какая, к черту, разница, если…

— За два дня ты не нашел времени, чтобы купить телефон? — цежу сквозь зубы, ощущая, как ядовитая обида сковывает горло невидимой петлей.

— Было как-то не до этого, Варь.

Его взгляд стекленеет, красивые губы сжимаются в тонкую линию. Макс тянется за пачкой сигарет в бардачке и, опустив стекло, жадно прикуривает. Никотиновый яд расползается по салону, глаза предательски слезятся. Нет, все рыдания потом, дома, в ванной под шум воды.

— Признайся, что ты снова обо мне забыл. Я просто не понимаю, Макс… Зачем это было? Звонки, переписка? Ты заскучал на карантине? — брошенные на эмоциях вопросы повисают в воздухе.

Красавин снова отрешенно смотрит в одну точку, по всей видимости не собираясь опровергать мои подозрения. Едкий дым горчит на языке, словно я сама до тошноты накурилась. Мне физически плохо, ноет все тело, особенно в области груди, и дело вовсе не в простуде.

Когда-то я просила его не меняться, но это все равно произошло. Мир так устроен, жизнь не стоит на месте, она кружит нас в своем диком танце, заставляя двигаться вперед или назад.

Не во времени… нет. Вернуться в прошлое не способен никто, но застрять в нем — легко. Глядя на сегодняшнего Макса, я понимаю, что он отпустил многое, но ничего не забыл. Между нами больше нет Агнии Даниловой, но я по-прежнему чувствую разделяющую нас непробиваемую глухую стену.

— Я так ждала эту встречу… — обреченно бормочу я.

— Так ждала, что сейчас сидишь в мужской толстовке на голое тело? — ухмыльнувшись, произносит Красавин. — Быстро же ты утешилась, Варь.

Каждое слово жалит, как укус кобры. Яд расползается по телу, парализуя мышцы. Не могу принять, что все это реально… Мы же так красиво расстались. Несмотря на всю мою боль и разорванное в клочья сердце — мне не в чем было его обвинить.

Но вот он снова передо мной. Совсем другой, незнакомый, далекий и давно уже не мой. Если свобода и подарила ему крылья, то они сумрачно-черного цвета и вряд ли способны поднять в небеса. Обожжённый пустыней принц с ледяным сердцем, которое я не смогла отогреть. Наверное, потому что холодным оно было только для меня… Для той другой он горел, пока она не спалила его дотла.

— Прости, Варь. Я не имею право что-то тебе предъявлять, — глухо произносит он. — Просто я думал… — тряхнув головой, он горько ухмыляется, выпуская очередную порцию удушливого дыма. — Ладно, закрыли тему. Жизнь твоя, и тебе решать, как и с кем проводить свое время. Парень, одолживший тебе толстовку… Он — кто? Случайная связь или…

— Или, — сморгнув набежавшие слезы, перебиваю я и вызывающе задираю подбородок.

Как же легко он записал меня в шлюхи! Так же безапелляционно, как в нашу первую встречу.

— Влад — постоянный. Мы давно в отношениях. Ты его уже видел однажды.

— Тот ботан в очках? — едко ухмыляется он, смерив меня изучающим взглядом.

— Он больше не похож на ботана, — неожиданно для самой себя вступаюсь за зубного фея.

— Ага, теперь он похож на лоха, которому ты собиралась наставить рога со своим бывшим парнем, — язвит Красавин. — Скажи, Варь, а «давно в отношениях» — это после меня или вовремя?

Снова больно бьет, не рассчитав силу. Откуда ему знать, что за какие-то пять минут он прокрутил мое сердце в фарш?

Боже, я опять его оправдываю….

— После, Максим, — устало отвечаю я.

— Ну хоть на этом спасибо.

— И я не собиралась наставлять рога с бывшим, — добавляю с нажимом. — Это твои домыслы.

— Врешь, — глядя мне в глаза, хмыкает Макс. — Во всём врешь.

— Тогда какой смысл вести беседы с заядлой лгуньей? — с обидой парирую я.

— Ты права — никакого. Беги домой, Варь, — небрежным кивком головы, он указывает на дверцу машины с моей стороны. — Рад был повидаться, — последнее звучит, как смачный плевок в душу.

— Извини, но я того же не скажу, — проглотив горький комок, смотрю в льдистые глаза, запечатлевая в памяти любимый образ. — Почему ты прилетел раньше? — не удержавшись, спрашиваю я.

Сердце надрывно бьётся в клетке из ребер, в глазах собираются слезы. Прежде чем уйти, я должна знать, что заставило его забыть обо мне.

— Мой отец умер. Я перенес рейс, чтобы успеть на похороны, — глядя в сторону, севшим голосом произносит Макс.

Внутри все обрывается, я каменею, перестаю дышать и чувствовать. Тупая боль атакует затылок, за грудиной печет и царапает. Меня с головой накрывает лавиной скорби и сожаления. А еще стыда за свое глупое поведение.

Господи, я недавно размышляла, что хуже ситуации не бывает. Оказывается, бывает. В миллиард раз хуже. У меня нет слов, я словно рыба, выброшенная волной на каменистый берег.

— Это ужасно, Макс, — выдавливаю едва слышно, дрожащими пальцами накрывая его сжимающую руль ладонь. — Соболезную вашей утрате… Если бы я знала…

— Ты не знала, Варь, — опустив голову, он смотрит на мою руку поверх своей. — Все нормально. Я справлюсь. Маме сейчас тяжелее всех… Отец всегда казался несокрушимым и сильным. Та самая надёжная стена, о которой мечтают многие женщины. Они по-настоящему были счастливы.

— Что случилось? — дребезжащим голосом спрашиваю я.

— Обширный инфаркт, — глухо отзывается Макс. — А еще Маша сегодня… нет уже вчера родила дочь.

— Твой отец станет ее ангелом хранителем. Как назвали девочку?

— Ева.

— Красивое имя. Маша в порядке? — намеренно отвлекаю Макса от тягостных мыслей.

Я была совсем маленькой, когда умер отец, мало что тогда осознавала, но моя жизнь сделала крутой поворот «не туда» именно после его смерти. Мама… она не справилась и нашла утешение в алкоголе. Боль потери — самое страшное чувство и несмотря на то, что я его не испытывала в полной мере, видела, как оно разрушало многих, даже самых сильнейших. Агния Данилова — печальный тому пример.

— Маша в больнице. Роды начались раньше срока, но врачи заверяют, что всё под контролем.

— Забота о внучке поможет твоей маме переключиться, — крепче сжимаю мужские пальцы. — Надеюсь, Машин муж будет не против.

— Солнцев не будет против. Мама сегодня выедет в Москву. Побудет с ними до девятого дня.

— Это правильно, — киваю я. — Вам сейчас нужно максимально сплотиться и держаться вместе. Когда ты возвращаешься в Париж?