Итак, я занялся стиркой. Если в двух словах, то я решил просто замочить в щелочной воде грязные вещи, а потом прополоскать их и развесить у печки. Эй отнеслась к идее с воодушевлением, но я знал, что это ненадолго и уже через час она начнёт ныть и отлынивать. К этому времени Заноза уже помогла Льду мыть картошку (её терпения хватило на полторы штуки), попыталась обработать раны Булочки вместе с Врачом, но лишь отвлекала собаку игрой, и, наконец, встала у меня над душой. «Вода слишком холодная», «возьми ведро побольше», «три усерднее» — её слова зудели у меня над головой похлеще надоедливых мух. Я молился, чтобы Эй поскорее надоела игра в прачечную. Но она не отлипала. Даже сбегала ко Льду и с трудом притащила кастрюлищу кипящей воды, а потом выплеснула в кадушку, чуть не обварив себе ноги. Я сухо поблагодарил и продолжил полоскать вещи. Видимо, это было моей ошибкой. Удели я Занозе чуть больше внимания, возможно, она бы отстала от меня и принялась снова одолевать Льда. Но я не сильно люблю общаться, особенно когда занят делом. И… буквально через секунду Эй уселась в кадушку для стирки, не раздеваясь, заявив, что как раз помоется и постирается. И попросила её тоже хорошенько прополоскать. Честно говоря, сначала я растерялся, чем привёл Эй в безумный восторг. Она начала молотить по воде руками, а потом в меня брызгаться. Тогда я решительно взял ведро с чистой водой и вылил ей на голову. Эй завизжала, словно кошка, которой наступили на хвост. Я и забыл, что вода была ледяной. Вернее, меня-то это никогда не беспокоило. На этот дикий вопль прибежали все: Врач, Булочка, Лёд. Последний вскричал: «Ты хотел её утопить?» — и обвиняюще ткнул в меня алюминиевой ложкой. «Сама попросила её отмыть». — Я пожал плечами и отошёл от Эй. «Да мало ли что она просит!» — Лёд рывком выволок Эй из кадушки, а потом прошипел: «Выйдите все отсюда». Мы с Врачом и Булочкой гуськом вернулись в жилой вагон. Дверь за нами громко захлопнулась. Ну подумаешь, холодная вода. Я всегда такой моюсь и не ору. Я вспомнил обомлевшее лицо мокрой и притихшей Эй. Она ведь не предполагала, что я подключусь к её игре, изображая заботливую банщицу? На что вообще был расчёт? Хотя, вероятно, её стратегия была направлена на кого-то другого. Минут через десять в вагон вошёл Лёд, неся на руках Эй, закутанную по самую шею в тряпьё. Он устроил её у печки, принёс её вещи и развесил под потолком на верёвке. А после бросил мне: «Иди, достирывай». Я кивнул. Закончив с делами, я вернулся к своим спутникам. Они молча хлебали вонючее варево. Без особого энтузиазма я присоединился. «Завтра утром едем дальше», — объявил Лёд. Никто не ответил. Я лишь покрутил в миске морковь, которая с одной стороны была сырой, а с другой — переваренной. В путь так в путь. Мне всё равно не нравится эта пустая деревня. Лишь одна мысль мне не давала покоя: «Почему дед, собирающий кости мертвецов, оставил гнить посреди комнаты хозяина книг? Или же в мешке было что-то другое? Зря я не проверил». Вслух я решил сказать:

— Я всё думаю, почему этот старик жил один и как он умудрился запасти столько еды?

— А я знаю, — оживилась Эй. — Он мне сам сказал. Ещё прошлым летом в деревне было пять жителей. Дед, его жена, их соседка и два мужика. Они возделывали огороды, собирали запасы на зиму. Но морозы наступили лютые, и стало понятно, что до конца зимы еды на всех не хватит. Конечно, старики были под угрозой — в честной борьбе за еду им было не победить. И тогда бабка навела на всех порчу!

Лёд закашлялся, подавившись своей бурдой, а я ехидно спросил:

— Тогда почему же выжил только старик?

— А колдовство — это обоюдоострый меч! — вскинула брови Эй. — Как любовь! Вызывает последствия в двух направлениях. Вот её тоже… того… — И она шмякнула по лавке ладонью так, что мы все вздрогнули.

— Да их всех убил дед, — прочистив горло, отозвался Лёд. — Но кто же в таком признается? А тела спрятал.

— Только не книжника, — пробормотал я, — он до сих пор в доме лежит.

— Судя по его виду, умер он не летом, а намного раньше, года на три, а то и четыре, — проговорила Эй, между делом вылизывая свою миску. — О! Я поняла. Это чтобы он не испытывал могильные муки, а навеки оставался со своими любимыми книгами. Это был сын деда. Или друг.

— Какая у тебя каша в голове! — Лёд легонько ткнул Эй пальцем в лоб. — Но видно, тот книжник был действительно особенным. Вот его никто и не трогал. А может, про него просто давным-давно забыли, не до него было. Его дом на краю, говорите? И, кроме книг, ничего ценного в комнатах нет? Скорее всего, это забытый покойник. Таких теперь в каждом городе можно найти.

Это было логичное объяснение, а главное — успокаивающее. Но всё же немного грустное. Неважно, был собиратель книг чьим-то любимчиком или забытым и никому не нужным чудаком, — кости вряд ли об этом расскажут.

Завтра мы покинем это место, а я навсегда забуду того старика, больше не позволю себе напрасно терзаться и переживать. В конце концов, мы сами конструируем свою реальность и решаем, каким деталям и фактам придавать значение, а что — игнорировать или подвергать сомнению. И только на этих страницах будет храниться память о нём, как дань жизни, которую я отнял. Этого будет достаточно. Кроме вас, мои читатели, никто больше не узнает о злобном деде. Разве что несчастная Булочка, верная и добрая. Или люди из будущего, которые найдут его останки. Возможно, им хватит духа заглянуть в мешок. Но я об этом уже никогда не узнаю.

Тень

Запись двадцатая

Я даже не знаю, с чего начать, плохой из меня рассказчик. Я честно пытался писать регулярно, но последние события настолько меня измотали, что одна мысль о том, чтобы перенести всё это на бумагу, вызывала липкое отвращение. Я и сейчас буквально заставляю себя выводить каждую букву, периодически грызя карандаш. В романах прошлого часто можно наткнуться на мысль «Мир прекрасен», но это абсолютно не так. Мир уравновешен, каждому из нас в равной степени достанется и радостей, и горестей. А сосредотачиваться лишь на светлой стороне жизни — всё равно что не замечать собственную задницу. Хотя, не скрою, в своих записях я стараюсь быть оптимистом, этаким парнем, которому всё по плечу. Но, пробежавшись взглядом по страницам, я ужаснулся, как много на них вытанцовывает хвастливых «Я». Как будто весь мир стремительно сжимается, устремляясь ко мне со всех отдалённых концов, чтобы сойтись в одной-единственной точке — Тени, который судит обо всём, исключительно взирая с собственной колокольни. Удивительно. Наверное, именно так каждый из нас воспринимает реальность. Это даже чем-то похоже на сито или звёздное небо, смотря как оценивать.

Мои записи слишком примитивны. Они — лишь тени моей реальной жизни: плоские, лишённые красок, ароматов и ощущений. Вернее, это субъективно воспринимаемая мозгом реальность, убого переосмысленная и бездарно вылитая на бумагу.

Извините, я пишу ерунду, чтобы отойти от главного, но никуда не деться.

Помните, мы мечтали найти город с новой библиотекой? Честно говоря, в моей голове даже всплывали наивные картинки, похожие на яркие фотографии из старых туристических путеводителей и буклетов риел-торов. Красивые здания, ухоженные улочки, счастливые, нарядные прохожие. Но в реальности всё выглядело так, словно в мои мечты смачно высморкались Боги: грязные развалины, вонючий мусор и оборванные люди, проповедующие мизантропию. В первом же крупном поселении наш поезд забросали какой-то ерундой живущие на станции люди. Лёд решил, что разумнее будет остановиться как можно дальше от встречающих. Путешествие надежды всё упорнее вгоняло в отчаяние. Хотя Эй веселилась: она едва не выпала из вагона, когда кинулась к двери, чтобы швыряться вещами в ответ. Так как Заноза схватила первое, что попалось под руку, а именно — две моих книги, я даже немного огорчился, увидев, как Лёд героически ухватил её за рукав куртки и затащил обратно. Лучше бы книги ловил. Ну а через пару минут поезд ужасно заскрежетал, меня пробрало до костей, на миг я даже отчётливо вспомнил, как дед грыз своими гнилыми зубами орехи, пощёлкивая челюстью. Звук был очень похож. Лёд бросился к управлению. От экстренного торможения все попадали, Булочка в ужасе завизжала. Громадная куча мусора преградила наш путь, шлейф от неё обволакивал колёса поезда, хрумкая и звякая. Почему Лёд не заметил эту громадину раньше? Наш вагон затрясло, и я порадовался, что мы ехали со скоростью умирающей черепахи, иначе как пить дать перевернулись бы. Эй на одном дыхании выпалила все известные ей ругательства, а это был достойный список, поверьте. Врач застонал — он не успел ни за что ухватиться и влетел лбом в скамейку. Но удар был не смертельный, насколько я мог судить из своего угла. Шишкой обойдётся. Я же успел схватиться за поручень и заодно прижать к себе Эй. Ещё несколько секунд поезд скользил вперёд, но потом фыркнул и окончательно остановился. Эй злобно оттолкнула меня, даже не сказав спасибо, и ринулась ко Льду, продолжая его проклинать. Как будто это он собственноручно устроил свалку посреди железнодорожных путей, чтобы её позлить.