Девушки нигде не было видно.

Без пальцев на ногах я бегаю довольно странно, хромаю, но скорость всё равно достойная. Увидев на снегу цепочку следов, я без труда вычислил направление. Слава богу, она не ушла далеко. Кутаясь в одеяло Врача и беспрестанно оглядываясь, девушка бежала куда глаза глядят.

— Пойдём со мной! — выпалил я, как только с ней поравнялся. — Я живу в библиотеке.

Она резко остановилась. Задумалась.

— Я нормальный, — зачем-то сказал я, понимая, что из моих уст это слово звучит странно.

Незнакомка улыбнулась. До этого момента мне всегда казалось, что улыбка дана человеку, чтобы к себе располагать, но, видно, у неё два полюса, как у магнита. Я отшатнулся.

— Ладно, идём к тебе, — сказала она, заматываясь в одеяло плотнее. — Здесь ужасно холодно! Я уже совсем заледенела!

После пары секунд отчаянной внутренней борьбы я молча взял её за руку и потянул за собой.

— Руки жуть ледяные! — проговорила она, стуча зубами.

— Я не чувствую холод, — пробормотал я. — Буду рад, если скажешь мне, когда они согреются. Будешь моим термометром.

Девушка напряглась, но промолчала.

— Я не обижу тебя, уйдёшь, когда захочешь, — ответил я.

Она лишь кивнула. А потом внезапно потеряла сознание.

Оставшуюся дорогу мне пришлось волочить её на себе.

Молитесь, чтобы у неё не было неведомой чумы, мои дорогие читатели.

Ведь она уже несколько часов не приходит в сознание.

Мне как-то страшновато. В крайнем случае подкину её обратно Врачу.

Зачем мне сломанный термометр? (Если что, это шутка.)

Тень

Записки Врача

Если бы кто-нибудь услышал, как часто я встречаюсь с ликами смерти, то просто не поверил бы. Люди пришли в этот мир, чтобы умереть, но до последнего полагают, будто найдут способ избежать единственного финала. Omnes una manet nox! [Всех ожидает одна и та же ночь! (лат.)] Она тоже бестолково твердила гнусавым голосом похожую чушь: «Отстань, я в порядке!» Я лишь молча забрал её к себе, чтобы оказать помощь. Ещё одна безнадёжная, пришедшая на Землю — краткую остановку перед конечной станцией «ничто». Вероятно, как и все, она надеялась на чудо, думала остановить поезд или хотя бы не замечать стук колёс. Мрут-умрут… Я с первых секунд возненавидел её за то, что она так постыдно смертна, хоть и молода. Я даже не хотел смотреть на неё. Но мои глаза против воли останавливались на её осунувшемся, покрытом веснушками лице, которое я ещё долго потом не мог вырвать из памяти. Последовательность Фибоначчи сводила меня с ума! Шифр Бога! Кажется, именно тогда, мысленно пытаясь пересчитать все её нелепые рыжие брызги на бледном носу, я понял, где можно нащупать заветный стоп-кран. Мне надо было успеть произвести расчёты до того, как он придёт, чтобы её забрать. Наверное, он уже бежит по её следу, подобно ошалелой собаке, время от времени припадая к укрытой снегом земле. Откуда я о нём знаю? Только мужчина мог оставить на теле женщины такие следы. Когда я нашёл её на рельсах, она сказала, что поезда опять начали ходить и скоро прибудут сюда. Удивительно! Надо спешить и обязательно записать свои мысли, ибо vox audita perit, littera scripta manet [Услышанный голос умирает, написанная буква остаётся (лат.).].

Дневник Тени

Запись третья

Похоже, из-за моей речи она считает меня умственно отсталым. А сама даже читать, поди, не умеет, пыталась топить печь книгами, как бестолочи. Думал, прибью её, но сдержался. Ещё спорила: «У тебя их и так много, дай одну для растопки». Щепок наколи. А книги не тронь. Много книг не бывает. С последней записи прошла пара дней, а мне кажется, сто лет. Оказывается, жить с женщиной сложно. Она почти поправилась, мой кашель тоже стал проходить. Я дал ей вещи из своих сундуков — огромную, но тёплую куртку, целые ботинки и ещё кое-что по мелочи на первое время. Забавно, что у неё тоже нет имени или она просто не хочет мне его говорить. Попросилась пожить в библиотеке до весны. Это разумно, учитывая погоду. Я назвал её Эй, мне легко выговаривать эти две буквы, а ей всё равно. Эй раньше жила с матерью в городке, похожем на наш, но там совсем не осталось еды, а ещё появились огромные стаи собак, нападающие на людей. Поэтому они с матерью решили найти место для жизни получше, но по дороге женщина умерла, а Эй нашёл и спас Врач. Кстати, вчера вечером я видел, как он бродит под окнами библиотеки.

Узнал, что его пациентка у меня, и теперь следит? Жутковато. Кстати, эта история о прошлом Эй мне кажется странной, похоже, она её наспех придумала, лишь бы не говорить мне правду. Когда Эй её рассказывала, она хоть и выглядела уверенной, но в её широко распахнутых глазах слишком хорошо читалось удивление, словно она сама не готова поверить в то, что мелет её язык. И потом, если они с матерью шли в поисках лучшей жизни, где тогда их вещи? Еда? Или они просто вышли одним зимним утром в рваных тряпках и побрели в неведомую даль, взявшись за руки? Я предположил вслух, что Врач мог забрать себе её пожитки, но Эй ответила, что у неё с собой ничего не было. А мать умерла примерно месяц назад, её тело она присыпала снегом и пошла дальше. Без одеяла. Без ножа и еды. Как она вообще до нас добралась? Врушка. Думает, если я плохо говорю, то и соображаю так же. Ну что ж. Это интересная загадка (я надеюсь). Мне теперь есть чем занять свою голову. Время всегда оголяет правду, остаётся лишь ждать и внимательно наблюдать.

Тень

Записки Врача

Пламя адово превратило и здание, и книги в пепел. Но что толку рыдать и проклинать судьбу? Omnia orta cadunt! [Всё, что возникло, погибнет (лат.).] Мой дом выстоял. Я забрал и девушку, и юношу к себе. Огонь пощадил их тела, а значит, я снова могу работать. Если бы они только твёрдо следовали истине, выбитой в великой книге тайн — Nulli tacuisse nocet, nocet esse locutum! [Молчание никому не вредит, вредит болтливость (лат.).] Их крики заставляют меня нервничать и терять ход мыслей. Зачем человеку дана устная речь? Она лишь отпугивает робкие идеи, готовые влететь в человеческую голову. Если так продолжится, я вырву их языки! Я дал ему карандаш, а тетрадь у него уже была — единственное, что он успел спасти из огня. Пусть лучше пишет, чем кричит, epistola non erubescit [Бумага всё стерпит (лат.). // Все это тот самый феодализм, которого не знала Московская Русь, и не потому, что не находились подобные характеры, — нашлись бы! А потому, что было слишком трудно, слишком сурово было. И страна, земля попросту не могла позволить подобных капризов власть имущих. Бежали и в Орду, бежали и на Запад, но тут уж становились безусловными врагами Руси, и счет шел другой, и отношение к беглецам другое, что выказалось позднее на участи князей суздальских. ]. А с ней я сам разберусь. И вина её вовсе не в том, что она позволила пламени превратиться в разбушевавшегося демона преисподней. Почему никто не видит истины? Нет никакого смысла обвинять её в поджоге библиотеки и призывать к ответу. Нет надобности ей оправдываться! К чему все слова? Dis aliter visum, dis aliter visum [Боги судили иначе (лат.).]. И теперь я буду её судьёй.

Дневник Тени

Запись четвёртая

Я готов был убить Эй! У меня до сих пор трясутся руки и бешено колотится сердце. Ну почему я оставил её без присмотра! Она попросилась помыться, и я натаскал снега в большой железный чан, развёл под ним огонь. Сперва я хотел остаться, но потом решил не усложнять себе жизнь и вышел прогуляться. А когда вернулся, библиотека была охвачена огнём! Эй сидела на снегу и заворожённо смотрела, как разрушается мой дом, да вся моя жизнь! Мне казалось, я слышал не просто треск: то стонали и визжали от боли несчастные книги — мои драгоценные друзья. Пламя безжалостно терзало их страницы. Нет, я не могу вспоминать об этом без слёз! Я попытался спасти хотя бы свою любимую книжку «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Я так старался — кидал снег, искал проход к своей комнате. Но всё было напрасно. Дым, огонь, скрип ломающихся потолочных балок. Я уже почти сдался, решив умереть вместе с книгами, но Эй выволокла меня, задыхающегося, из библиотеки. Тут же словно из ниоткуда появился Врач, вместе они отвели меня в его жилище. Я сильно накричал на Эй. Пару раз даже думал ей врезать, но рука не поднялась. Я так и не понял, почему произошёл пожар. Со слов Эй выходило, что сильный ветер распахнул окно, и пламя само перекинулось сначала на пыльные портьеры, а затем и на стеллажи с книгами. Она едва успела одеться, а обувалась уже на улице, — огонь словно несся за ней по пятам. Эй клялась, что ей привиделся голодный огненный лев, выпрыгнувший из какой-то книги. Какой дивный бред! Я столько лет жил в библиотеке, и только с появлением непонятной девицы картинки в книгах начали оживать и творить непонятно что! И — какое совпадение! — кроме неё, этого никто не видел и больше не увидит, так как пожар уничтожил все иллюстрации! Боги! Я опять хочу её придушить! Врач сунул мне карандаш. Видимо, его ужасно злит наша ссора. Пожалуй, завтра утром надо подыскать новое жильё, мне не нравится, как он перебирает инструменты и смотрит то на меня, то на Эй. Хотя её я с собой брать не собираюсь. Зачем мне сумасшедшая?

Тень