Ему это не удалось, но пантера при виде бегущих к ней с криками мальчишек отступила назад, потом повернулась и кинулась к лесу. Собаки стали ее преследовать.

От звериного запаха, оставленного пантерой, и вида задранной козы Кунту затошнило. Темная кровь текла из свернутой шеи козы, язык вывалился, глаза закатились, а живот был распорот — и это было хуже всего. Кунта увидел в животе козы нерожденного козленка, который все еще медленно пульсировал. Рядом лежала собака-вуоло с разодранным боком. Собака скулила и пыталась подползти поближе к Кунте. Кунту вырвало. Он повернулся к Ситафе, не зная, что сказать.

Сквозь слезы он видел, что мальчишки собрались вокруг него и смотрят на раненую собаку и мертвую козу. Потом все разошлись. Остался только Ситафа. Он обнял друга. Оба молчали, но вопрос повис в воздухе: как сказать отцу? Потом Кунта взял себя в руки.

— Ты присмотришь за моими козами? — спросил он Ситафу. — Я должен отнести шкуру отцу.

Ситафа отошел и заговорил с другими мальчишками. Двое быстро подняли раненую собаку и унесли ее. Кунта сделал Ситафе знак, чтобы он отошел в сторону. Встав на колени перед мертвой козой, Кунта резал и тянул, и снова резал, как это делал отец. Наконец он поднялся, держа в руках влажную шкуру. Нарвав травы, он закидал ею тушу козы и зашагал к деревне. Как-то раз он уже позабыл про коз на пастбище и поклялся никогда больше этого не делать. Но это случилось снова. И на этот раз погибла коза.

Ему так хотелось, чтобы все оказалось просто кошмарным сном. Вот сейчас он очнется — и поймет, что ничего не произошло. Но в его руках была влажная шкура. Ему хотелось умереть, но он знал, что его позор оскорбляет предков. Аллах наказывает его за похвальбу, думал Кунта. Он опустился на колени лицом на восток и стал молиться о прощении.

Поднявшись, он увидел, что ребята из его кафо сгоняют всех коз и готовятся покинуть пастбище. Они собирали хворост в вязанки. Один мальчик нес раненую собаку, а две другие собаки сильно хромали. Ситафа увидел, что Кунта смотрит на них. Он опустил свой груз и зашагал в его сторону, но Кунта сделал ему знак присоединиться к остальным.

Каждый шаг по козьей тропе приближал Кунту к концу — концу всего. На него накатывало чувство вины, он дрожал от страха. Его выгонят из деревни. Он не увидит больше Бинту, Ламина и старую Ньо Бото. Он будет скучать даже по урокам арафанга. Кунта вспомнил бабушку Яйсу и своего великого деда, имя которого покрыл позором. Он вспомнил знаменитых дядьев-путешественников, которые построили свою деревню. Он думал о бедной козе. Она всегда была проказливой и вечно норовила отбиться от остальных. Он думал о нерожденном козленке. Он думал обо всем, чтобы не думать о самом страшном: о своем отце.

Голова у него закружилась, и он остановился, замер, не дыша, глядя вперед. К нему бежал Оморо. Никто из мальчишек не мог ему сказать. Откуда он узнал?

— С тобой все хорошо? — спросил отец.

Язык Кунты прилип к небу.

— Да, — ответил он.

Но Оморо уже ощупывал его живот — поняв, что кровь на дундико не Кунты, он вздохнул с облегчением.

Выпрямившись, Оморо взял шкуру и бросил ее на траву.

— Садись! — приказал он, и Кунта сел, дрожа всем телом.

Оморо сел рядом.

— Ты должен кое-что знать, — сказал отец. — Все совершают ошибки. Когда мне было столько же дождей, сколько и тебе, мою козу задрал лев.

Приподняв свою рубаху, Оморо обнажил левое бедро. Бледный грубый шрам поразил Кунту.

— Я учился, и ты тоже должен учиться. Никогда не бросайся к дикому зверю. — Он внимательно посмотрел в лицо Кунты: — Ты меня понял?

— Да, отец.

Оморо поднялся, взял козью шкуру и зашвырнул ее далеко в кусты.

— Это все, что я хотел сказать.

Кунта плелся в деревню следом за Оморо. Он шел с опущенной головой. Но чувство облегчения было сильнее чувства вины. А еще сильнее была любовь, которую он испытывал к отцу в этот момент.

Глава 22

Кунта достиг своего десятого дождя. Его ровесники из второго кафо уже заканчивали обучение — с пяти дождей они занимались по два раза в день. Когда настал день выпуска, родители Кунты и других мальчишек собрались на дворе арафанга. Они сияли гордостью и сидели даже впереди старейшин. Кунта и остальные мальчишки сидели на корточках перед арафангом, а алимамо молился. Потом арафанг поднялся и посмотрел на мальчишек, которые тянули руки, вызываясь отвечать. Первым он выбрал Кунту.

— Чем занимались твои предки, Кунта Кинте? — спросил арафанг.

— Сотни дождей назад в земле Мали, — уверенно ответил Кунта, — мужчины рода Кинте были кузнецами, а их женщины делали горшки и ткали ткани.

Каждый правильный ответ собравшиеся встречали громкими криками удовлетворения.

Потом арафанг задал математический вопрос:

— Если у павиана семь жен, а у каждой жены по семеро детенышей и каждый детеныш съедает по семь земляных орехов в течение семи дней, то сколько орехов украдет павиан с поля?

После судорожных расчетов, записанных пером на дощечке из хлопкового дерева, первым дал правильный ответ Ситафа Силла. Восторженные крики родителей заглушили недовольные стоны других мальчишек.

Потом мальчики писали свои имена по-арабски, как их научили. Арафанг собирал дощечки и показывал их родителям и другим жителям деревни, чтобы все убедились: дети получили должное образование. Как и другим ребятам, Кунте было очень трудно читать буквы — даже труднее, чем писать. По утрам и вечерам, когда арафанг безжалостно лупил их по пальцам, все они думали только об одном: вот бы написанное было так же легко понимать, как язык барабанов. Барабаны понимали даже малыши в возрасте Ламина. Это было так просто, словно кто-то невидимый стоял рядом и выкрикивал слова.

Арафанг поднимал выпускников одного за другим. Наконец подошла очередь Кунты.

— Кунта Кинте!

Все глаза устремились на него. Кунта ощущал огромную гордость за своих родителей, сидевших в первом ряду, и за своих предков, покоившихся на кладбище за деревней, — в тот момент он сразу же вспомнил любимую бабушку Яйсу. Поднявшись, он прочел вслух стих с последней страницы Корана. Закончив, он прижал книгу ко лбу и произнес:

— Аминь.

Когда с чтением было покончено, арафанг пожал каждому ученику руку и громко объявил, что их обучение завершилось, мальчики переходят в третий кафо. Все собравшиеся захлопали в ладоши и закричали от радости. Бинта и другие матери быстро сняли покрывала с принесенных мисок и калабашей, наполненных вкусной едой, и выпускная церемония превратилась в настоящий пир.

На следующее утро Оморо поджидал Кунту возле загона с семейными козами. Указав на молодого козла и козу, Оморо сказал:

— Это подарок тебе к окончанию школы.

Кунта не успел поблагодарить, как Оморо уже повернулся и ушел — словно он дарил коз сыну каждый день. Кунта изо всех сил старался сдержать свою радость. Но когда отец скрылся из виду, он заорал так громко, что его новая собственность подпрыгнула и бросилась бежать — а за ней и все остальные. Когда Кунта всех переловил и пригнал на пастбище, его товарищи уже были там — и все хвастались своими новыми козами. Козы стали для них священными животными. Мальчишки вели своих коз туда, где росла самая нежная трава, представляя, каких крепких козлят они произведут на свет, а те своих козлят, пока у каждого из мальчишек не появится целое стадо, такое же большое и ценное, как у их отцов.

До следующей луны Оморо и Бинта оказались в числе тех родителей, которые пожертвовали третью козу арафангу, в благодарность за обучение сына. Если бы они были побогаче, то отдали бы даже корову, но они знали: арафанг понимает, что это им не по силам — как не по силам всем жителям бедной деревни Джуффуре. Некоторые родители — рабы, не имевшие и того — вообще ничего не могли предложить, кроме собственных рук. В благодарность они отработали на полях арафанга целую луну, и он с удовольствием принял их дар.

Луны складывались в сезоны, прошел очередной дождь, и вот мальчишки из кафо Кунты уже принялись учить кафо Ламина искусству управления козами. Долгожданное время приближалось с пугающей скоростью. Дня не проходило, чтобы Кунта и его товарищи с тревогой и радостью не думали о празднике урожая, после которого мальчики третьего кафо — от десяти до пятнадцати дождей — должны были отправиться куда-то далеко и через четыре луны вернуться оттуда настоящими мужчинами.

Кунта и все остальные старались вести себя так, словно их ничего не беспокоит и не тревожит. Но думали они только об одном. Они жадно ловили каждый знак и каждое слово взрослых, которые дали бы понять, что ожидает их впереди. В начале сухого сезона, когда несколько мужчин на два-три дня покидали Джуффуре, а потом возвращались, не говоря ни слова, мальчишки начали нервничать — особенно после того, как Калилу Контех услышал, что его дядя говорил о необходимости ремонта ююо — деревни, где мальчики становились мужчинами. Деревня эта стояла заброшенной почти пять дождей со времени окончания последней церемонии. Еще больше волновались отцы: совету старейшин предстояло выбрать кинтанго, старейшину, который будет проводить ответственную церемонию. Кунта и другие мальчишки не раз слышали, как их отцы, дядья и старшие братья почтительно говорили о кинтанго, который руководил ими много дождей назад.