— Привет.

— Привет, Кунта.

Они продолжали смотреть друг на друга. Глаза Ламина сияли гордостью, но Кунта почувствовал ту же боль, какую сам ощутил в хижине Ньо Бото. Он чувствовал, что младший брат не понимает, как теперь с ним себя вести. Кунта думал, что они оба ведут себя неправильно, но мужчине необходимо уважение, даже от собственного брата.

— Твои козы выросли, — сказал Ламин. — И у них будут козлята!

Кунта обрадовался. Значит, скоро у него будет четыре, может быть, даже пять коз, если у какой-нибудь козы родится двойня. Но он не улыбнулся и не выказал удивления.

— Это хорошие новости, — сказал он даже спокойнее, чем собирался.

Не зная, что еще сказать, Ламин замолчал и побежал назад к стаду, подзывая собак-вуоло, чтобы те загнали разбредающихся коз в загон.

Бинта помогала Кунте переезжать в новую хижину с напряженным, недовольным выражением на лице. Он уже вырос из старой одежды, сказала она, но потом уважительно добавила, чтобы он зашел к ней снять мерки, когда у него будет время в перерыве между важными делами. Тогда она сошьет ему новую одежду. Поскольку вещей у Кунты не было — только лук, стрелы и праща, Бинта бормотала: «Тебе нужно то», «Тебе нужно это». В конце концов она собрала все необходимое — лежанку, несколько мисок, стул и молитвенный коврик, который сплела ему, пока он отсутствовал. Увидев каждую новую вещь, Кунта одобрительно ворчал, как всегда делал отец. Так он показывал, что не возражает, если это окажется в его доме. Заметив, что сын чешет голову, Бинта предложила поискать блох, но он резко отказался, не обращая внимания на ее недовольство.

Заснул Кунта лишь около полуночи — слишком о многом ему нужно было подумать. Ему казалось, что он успел лишь закрыть глаза, как петухи разбудили его, а потом раздался протяжный крик алимамо, созывавший мужчин в мечеть. Впервые ему и его товарищам будет разрешено присутствовать на молитве вместе с другими мужчинами Джуффуре. Быстро одевшись, Кунта взял новый молитвенный коврик и поспешил в мечеть. Его приятели тоже шагали рядом со склоненными головами и зажатыми под мышкой ковриками — словно поступали так всю жизнь. Они вошли в священную мечеть за старшими мужчинами деревни. Внутри Кунта и его товарищи в точности копировали поведение старших, стараясь читать молитвы не слишком громко и не слишком тихо.

После молитвы Бинта принесла ему завтрак в новую хижину. Поставив миску с дымящимся кускусом перед Кунтой (тот снова одобрительно заворчал, не желая выдавать свои истинные чувства), Бинта быстро ушла. Кунта ел без удовольствия, терзаемый подозрением, что мать втайне посмеивается над ним.

После завтрака он и его приятели взялись за новую работу — стали глазами и ушами деревни, причем сделали это с таким энтузиазмом, что взрослые мужчины лишь усмехались. Женщины шагу сделать не могли, чтобы кто-то из новых мужчин не потребовал предъявить ему их горшки для проверки. Слоняясь возле чужих хижин и ограды, они находили сотни мест, требующих починки и не отвечающих их высоким стандартам. С десяток мужчин вытаскивали ведра из колодца и тщательно пробовали воду, надеясь обнаружить признаки засоления, или грязи, или еще чего-нибудь, что следует исправить. Они ничего не обнаружили, но все же вытащили из колодца рыбок и черепаху, которые поедали насекомых, и заменили их другими.

Короче говоря, новые мужчины были повсюду.

— Они надоели, хуже блох! — проворчала старая Ньо Бото, когда Кунта пришел на ручей, где она полоскала белье, и он быстро свернул в другую сторону.

Кунта изо всех сил старался держаться в стороне от тех мест, где могла быть Бинта, твердя себе, что, хотя она его мать, он не должен проявлять к ней особого отношения. Напротив, он должен быть с ней суров, если это будет необходимо. Ведь она — женщина.

Глава 27

Деревня Джуффуре была так мала, а кафо новых мужчин так велик, что Кунте уже казалось, что практически каждая крыша, стена, калабаш и горшок были проверены, почищены, отремонтированы и заменены буквально за мгновение до его появления. Но это его скорее радовало, чем огорчало. У него было больше времени для обрабатывания небольшого надела, выделенного ему советом старейшин. Все новые мужчины выращивали собственный кускус или земляные орехи — для пропитания и продажи тем, кто вырастил слишком мало, чтобы прокормить свою семью. В обмен можно было получить то, что было нужнее еды. Юноша, который хорошо обрабатывал свой надел, успешно торговал и разумно распоряжался козами — возможно, менял десяток коз на телку, которая вырастала и начинала давать телят, — мог хорошо продвинуться и стать состоятельным человеком уже в двадцать пять — тридцать дождей. А тогда можно было уже по-думать о жене и собственных сыновьях.

За несколько лун после возвращения Кунта так повзрослел, что начал питаться самостоятельно и заключил несколько выгодных сделок, добыв себе в хижину все необходимое. Бинта обижалась и ворчала даже в его присутствии. Она твердила, что у него столько стульев, плетеных ковриков, мисок для еды, фляг и всяких других вещей, что в хижине не осталось места для него самого. Но Кунта снисходительно молчал, не обращая внимания на ее недовольство, потому что теперь спал на отличной лежанке из плетеного тростника, на упругом бамбуковом матрасе, который мать пол-луны делала специально для него.

В обмен на урожай со своего надела он получил несколько амулетов-сафи. В хижине были и другие ценные духовные обереги: душистые вытяжки из разных растений и настои коры, которыми Кунта, как все мандинго, каждую ночь перед сном натирал лоб, предплечья и бедра. Считалось, что эти настои защитят мужчину во сне от злых духов. Кроме того, настои были душистыми, а Кунта уже начал думать о своей внешности.

Он и его приятели по кафо стали задумываться еще и о том, что раньше их совсем не беспокоило. Когда они ушли становиться мужчинами, в деревне оставались тощие и глупые маленькие девочки, которые играли точно так же, как и мальчишки, да еще и глупо хихикали при этом. Прошло всего четыре луны, они вернулись мужчинами и увидели, что девчонки, росшие вместе с ними, резко изменились. Куда ни глянь, везде ходили эти девчонки, покачивая округлыми бедрами и грудями, похожими на манго. Они трясли головой и руками, хвастаясь новыми серьгами, бусами и браслетами. Кунту и его приятелей раздражало не то, что девчонки ведут себя так глупо. Их злило, что девчонки обращают внимание исключительно на мужчин дождей на десять старше их самих. На новых мужчин девушки брачного возраста — четырнадцать-пятнадцать дождей — даже не смотрели, а если и смотрели, то начинали хихикать и фыркать. Подобное поведение вызывало у парней отвращение, и они решили не обращать внимания ни на девушек, ни на старших мужчин, которых их ровесницы пытались соблазнить откровенными авансами.

Но по утрам Кунта просыпался и обнаруживал, что его пенис тверд, как большой палец. Конечно, он твердел и раньше, даже когда Кунте было столько же лет, сколько и Ламину. Но теперь ощущения стали совсем другими, острыми и глубокими. И Кунта не мог удержаться, чтобы не сунуть руку под покрывало и не сжать свой пенис. Он постоянно думал о том, что обсуждали другие парни — пенис нужно засовывать в женщин.

Как-то ночью ему приснился сон — Кунте с детства снились сны, и вообще он рос мечтателем, что давно заметила Бинта. Ему снилось, что он наблюдает за серубой на празднике урожая и вдруг к нему подходит самая красивая, самая черная девушка с самой длинной шеей. Она бросает свою головную повязку, чтобы он ее подобрал. А когда он подбирает ленту, девушка бежит домой с криком: «Я нравлюсь Кунте!» А потом родители девушки дают им разрешение пожениться. Оморо и Бинта тоже не возражают, и отцы договариваются о достойной цене за невесту. «Она красива, — говорит Оморо, — но я не знаю ее истинной цены в качестве жены. Сильна ли она? Хорошо ли работает? Умеет ли вести дом? Хорошо ли готовит и присматривает за детьми? И главное — чиста ли она?» На все вопросы он получает утвердительный ответ, цена оговорена, и свадьба назначена.

Кунта построил красивый новый дом, обе матери приготовили изобильное, вкусное угощение, чтобы произвести наилучшее впечатление на гостей. В день свадьбы собираются взрослые и дети; кругом куры, собаки, попугаи и обезьяны. Всех привлекает игра музыкантов, которых нанял Кунта. Когда появляется процессия с невестой, певец начинает восхвалять две семьи, которые решили соединиться. Самые громкие крики раздаются, когда подружки невесты резко вталкивают ее в новый дом Кунты. Улыбаясь и махая всем, Кунта следует за ней и задергивает шкуру на двери. Когда она садится на его постель, он поет ей знаменитую старинную песню любви: «Мандумбе, твоя длинная шея очень красива…» А потом они ложатся на мягкие выделанные шкуры, она нежно целует его, и они обнимаются — крепко-крепко. А потом происходит то самое, что Кунта не раз представлял себе по чужим словам. И это оказывается еще лучше, чем ему говорили. Ощущение нарастает, нарастает — и вот он взрывается.

Очнувшись, Кунта долго лежал, не двигаясь, пытаясь разобраться с тем, что произошло. Потом сунул руку между ног и ощутил теплую влагу на себе — и на постели. От страха и тревоги он вскочил, схватил тряпку и начал судорожно вытираться. Потом он долго сидел в темноте. Страх сменился смущением, смущение — стыдом, стыд — удовольствием, а удовольствие — гордостью. Случалось ли такое с его приятелями? Ему одновременно хотелось, чтобы это было и чтобы этого не было, потому что такое случается, когда юноша действительно становится мужчиной. И ему хотелось быть первым. Но Кунта знал, что никогда не узнает, потому что о таком никому не рассказывают — он и сам не расскажет. В конце концов, утомленный и возбужденный, он лег и быстро заснул — на этот раз без снов.