Алекс Кун

Броненосцы Петра Великого. Архангельск

Предисловие к первому изданию

Публикуемый архивный документ [1] является, с нашей точки зрения, одним из самых интересных и ярких источников по истории внутренней политики и экономики эпохи царствования Петра I. Документ [1] в совершенно новом свете преподносит исторические успехи России на переломе XVII и XVIII веков. Миф о ведущей роли иноземных ученых в беспрецедентном «русском чуде» если и не развеивается им окончательно, то заставляет пересматривать многие события, считавшиеся ранее непреложными. Единственным препятствием на пути кардинального пересмотра событий периода «русского чуда» может стать сомнительность находки документа [1]. Напомню, что документ [1] был найден при переносе бюста основателя Ижорского Императорского завода бригадой строителей. Общее, крайне скверное, состояние капсулы, хранящей документ [1], не навело рабочих на мысль о ценности содержимого, и капсула была выкинута в мусор. При транспортировке мусора на Санкт-Петербургский губернский утилизационный комбинат капсула получила еще большие повреждения. Только по счастливой случайности автоматика сортировки входящего потока мусора на комбинате направила капсулу на конвейер ручной сортировки как неопознанный элемент. Так как на конвейер ручной сортировки предметы попадают достаточно редко, капсула заинтересовала дежурную смену, благодаря чему документ [1] все же попал в руки ученых, правда, в еще более поврежденном виде из-за любопытства дежурной смены и их способа извлечения исторических реликвий.

После счастливого завершения сей практически детективной истории началось кропотливое восстановление и изучение документа [1]. Процесс этот еще не завершен до сих пор, а многие места пока считаются невосстановимыми при современном уровне техники. Однако, признавая значительную историческую ценность документа [1], попытки его полного восстановления будут продолжены. Кроме того, некоторые оговорки в изученном тексте документа [1] позволяют начать работы по поиску недостающих частей и приложений. В продолжении работ по расшифровке и поиску высказал заинтересованность Его Величество, всемилостивейше выделив на эти труды персональный гранд и еще раз подтвердив огромную историческую ценность новой информации по «русскому чуду».

Стоит заметить, что инсинуации наших зарубежных оппонентов, появившиеся в инфосети сразу после публикаций разобранных фрагментов документа [1], связаны не столько с оценками исторических реалий тех лет, сколько с финансами и престижем. Ведь документ [1] ставит под сомнение огромное количество патентов, оформленных в то время на имена заграничных ученых и инженеров, и убедительно доказывает плагиат. А ведь многие патенты действуют до сих пор, принося значительные если не дивиденды, то известность Фамилиям. Однако этот вопрос оставим иным компетентным структурам. Нас интересует сам документ [1] и историческая достоверность его содержимого.

Проведенная экспертиза не выявила нестыковок в описываемых документом [1] событиях того времени. Общие события и исторические личности коррелируются с архивами тех лет и перекрестными упоминаниями в сохранившейся в архиве переписке людей, ссылки на коих имеются в документе [1]. Проведенная нами реконструкция некоторых утерянных фрагментов основана на ссылках из иных архивных документов той эпохи. Реконструкция хотя и является исторически верной, но может быть несколько не полной, теряющей детали, но правдиво освещающей события.

Общая фантастичность самого документа [1] и стиль его написания, кардинально отличающийся от стиля путевых дневников тех лет, не может опровергнуть описываемые события, подтверждаемые иными архивами, но заставляет задуматься о личности автора, ранее считавшегося исторически незначительным.

...
Е. Б. ИВАНОВ, доктор исторических наук, профессор РИУ им. Канта

Предисловие издателя

В основе этой книги лежит инфосетевой текст, подготовленный профессором Ивановым. С первоначальным текстом вы можете ознакомиться по ссылкам на сайте профессора. В связи с несколько специфическим слогом первоисточника коллективом сотрудников нашего издательства была проведена работа по приведению текста к современному языку и системе мер и весов. А также по литературному приглаживанию первоисточника, который местами носит признаки сухой констатации фактов. Опираясь на реставрации профессора Иванова и общий стиль сохранившихся фрагментов первоисточника, были выстроены действия и диалоги, наиболее полно, по нашему мнению, отражающие дух первоисточника, хотя, возможно, и отступающие от его буквы. Также были перегруппированы некоторые разрозненные фрагменты для более полного отражения сути повествования и вставлены интерлюдии, не описанные в первоисточнике, но проясняющие происходящие события. Комментарии к некоторым спорным словам, встречающимся в тексте, носят личный взгляд коллектива сотрудников издательства и не претендуют на научную точность.

Настоящая книга не призвана повторить на пленке всем известный документ из инфосети. Мы старались восстановить не факты истории, а преподнести читателю новый взгляд на события исторического перелома, облаченный в форму художественного произведения.

Мы надеемся, что читатели вместе с нами поймут важность издания этой книги, так как профессор Иванов выполнил благородное дело очищения одного из наиболее заплеванных и важных моментов русской имперской истории конца XVII и начала XVIII века и создал захватывающий труд, который читается с нарастающим интересом.

Из дневника

Сегодня мне повелели вести дневник. Никогда в жизни его не вел, а тут повелели… Буду считать свой первый блин начавшимся. Что обычно пишут в дневниках? О чем помнят, о том и пишут, главное подробно и последовательно. Гуманитарии напишут красиво и связно — что прикажете писать мне, технарю до глубины души? Попытаюсь написать что-то, отличное от справочника, но результат не гарантирую.

Надеюсь, повеление писать с самого начала не подразумевало мои младенческие годы, хотя… тут под какое настроение попадешь, может ведь и опять в опалу отправить (тщательно зачеркнуто. — Прим. ред.). На всякий случай, родился в Ленинграде (город не опознан, но по дальнейшим ссылкам можно предположить, что речь идет о Петербурге. — Прим. ред.), рос, учился, на любимых уроках химии разрабатывал способы, как взорвать любой имеющийся ингредиент, желательно под ножкой стула учителя или, на худой конец, в замке двери класса перед контрольной. Потом еще учился, даже полетать в Лисьем Носу умудрился, потом в Черниговское летное училище поступил, далее был выкинут с третьего курса, как и все курсанты, так как стране пилоты оказались больше не нужны, ну а потом работал. Хорошей работы с неоконченным военным образованием, да еще в то время, найти было нельзя по определению, так что работа была для еды, для души стало увлечение парусами.

Пожалуй, начну отсюда углубляться. Парус — это не средство передвижения, на моторе и быстрее, и дешевле, это состояние души. Попробовав пройтись самостоятельно под парусом один раз, заболеваешь им надолго, если не навсегда. Он дает и эйфорию от тихо журчащей, рассекаемой форштевнем воды с медленно проплывающими мимо берегами. Обеспечивает адреналиновый взрыв, когда в снастях воет ветер и стены воды вырастают со всех сторон. Он может выразить всю гамму эмоций от наслаждения до ужаса, причем сразу, а то и в одно мгновение. На это подсаживаешься, как наркоман на иглу.

Мечтая об отпуске, представляешь, куда пойдешь на этот раз. Ладожское озеро и Онега были пройдены многократно, на обрывистых берегах пролива Кочерги втихушку оставлен автограф для будущих археологов. Самым внимательным образом изучены петроглифы Кольского полуострова и вынесено одобрение древнему охотнику, уже не одно столетие догоняющему кита на камне острова Канозера. Правда, за кем именно охотник гонится и что именно держит наперевес — вызвало массовую дискуссию, так как из видимых черточек понять можно было разное. Но адмирал (руководитель эскадры, в данном контексте предположительно руководитель лодочного похода. — Прим. ред.) сказал «охотник за китом», пусть будет так.

Вот, довспоминался! Опять хочу на Белое море. Чтоб парус хлопал и соленые брызги в лицо. И плевать на сухопутную мошку, которая на берегу способна сожрать бутерброд, пока его до рта доносишь. Плевать на вечный дождь и туман, в котором можно запросто потерять только что снятый мокрый носок. Зато выглянувшее рано или поздно солнце окрасит вершины Хибин в первородные багряные цвета и повесит над горизонтом несколько радуг одна в другой. Сразу хочется идти дальше, увидеть, что же там, в основании радуги.

Вот и шел за радугой и запахом тайги. Знакомые мечтают о солнечных пляжах и дачах — бог им судья. Хорошо, что мы все разные, иначе на Белом море было бы не протолкнуться от парусников — а так в самый раз.

Словом, Белое море, жди меня в июне! Рано, конечно, но хорошо, что вообще летом отпуск дали. Пока суд да дело, было время позаниматься матчастью. Кстати, совсем забыл за этой ностальгией представить верного спутника в радостях и печалях походов тех лет — надувной разборный парусный катамаран Катран. Полностью индивидуальная сборка по собственному проекту, каждую деталь которого делал собственноручно, помогая себе напильником и русским словом.

Когда Катран первый раз набрал ход, преодолев с моей помощью детские болезни любого нового проекта, я был кристально счастлив. Потом мы несколько лет привыкали друг к другу, мерились характерами. Я пытался командовать, а он тихонько делал мне пакости, позже, наоборот, командовать уже пытался он, я привередничал, себе во вред в основном. Но мы притерлись друг к другу, и тогда я отпуск уже не мыслил без Катрана. Вот, собственно, и вся предыстория.

Саму историю поведу, пожалуй, с июня месяца и архангельского берега Белого моря, куда наконец-то доехал в свой долгожданный отпуск. Многие подробности мне уже и не вспомнить за давностью лет. Хотя начал вот записывать, и из памяти так и полезли сценки той жизни. Попробую собрать из них единое повествование, времени у меня теперь много.


Первая походная ночевка, отвык за год от пенки и спальника — не заснуть. Тент палатки похлопывает от усиливающегося ветра. На пляже, уткнувшись острыми форштевнями в крупную гальку, дремлет Катран, сонно переваливая под ветром плохо закрепленный гик с борта на борт. Мне из палатки хорошо слышно, как звякают натягивающиеся снасти, и это тоже мешает уснуть. Решив бросить себя насиловать, выбираюсь наружу, подбираю забытый снаружи пендель, успевший набрать на себя росы, усаживаюсь на него. Белые ночи Белого моря вступают в свои права, читать еще нельзя, собрать лагерь можно вполне. Но лень. Закуриваю. Смотрю, как море начинает наползать на берег, поморы называют это — море вздохнуло. Очень похоже. Огромное живое существо то искристо ласковое, а то и зло ревущее, чаще просто свинцово нахмуренное — вздыхающее два раза в сутки. По выписке, заготовленной мной на этот месяц заблаговременно, пик прилива будет к раннему утру. Пожалуй, не буду ждать второго вздоха, прилягу на отливную грудь первому. Катамаран собран, вещи переупакованы в гермы, собрать лагерь смогу за два часа с ленцой и пивом. Бессонница, усугубленная белыми ночами, — нет смысла откладывать старт. Ветер вот только свежеет, но пока ничего страшного. Достаю вторую сигарету. Собирать лагерь по-прежнему лень, время не поджимает. Ладно, буду последовательным — кусты, котелок, катамаран.

Примус шумит как маленький реактивный двигатель. На этот раз выяснилось, что забыл дома ветрозащиту, ну да это мелочи. Помнится, москвичи, собрав катамараны в Кандалакше, выяснили, что забыли паруса на Иваньковском водохранилище (водоем не опознан. — Прим. ред.) в подмосковном парусном лагере «Крапива» — вот это был экстрим. Ветрозащита — мелочь, пенкой обойдусь.

Первый утренний кофе особо хорош. Возвращает к жизни. Но собирать лагерь лень по-прежнему. Наверное, пошел откат от вчерашней лихорадочной постановки лагеря и сборки катамарана. Буду считать это периодом адаптации, а не плохими предчувствиями. Но на всякий случай пойду под первой полкой рифов на гроте. Раз уж выхожу пораньше, то имею право спокойно «потрамваить» первый ходовой день маршрута.

Увязывать вещи на катамаран дело муторное — мыслями ты уже в море, но суровая действительность цепляет тебя за штаны и тащит назад к обыденности. Кстати, надо будет герму с кухней переложить в корму, как самую тяжелую: волна расходится, а всплытие носами на волну у катамаранов больное место — не любят они по волнам скакать, их стихия резать воду и выжимать ветер.

Все, буду считать, что вещи увязаны и катамаран к походу готов. Строгого маршрута как обычно нет — есть хотелки. Пойду от Архангельска на Кандалакшу через Соловецкие острова, куда же без них. Будет все плохо — сойду с маршрута в Кеми, а будет хорошо, пойду после Кандалакши в сторону Умбы. Поход не на один день, понятно, но за имеющиеся две недели мне таким маршрутом до горла Белого моря не дойти, так что можно просто расслабиться и получать удовольствие.

Прилив на пике, катамаран качает скромная прибойная волна, самое время поднимать паруса. Разворачиваю стаксель с закрутки, он хлопает, наполняясь ветром, и приветственно машет шкотовым углом. Привычно обтягиваю стаксель, вглядываясь в дно, ожидаю момента, когда глубина станет достаточна для опускания руля и шверта. Глубина нарастает стремительно: десяток секунд, и плавники моего Катрана выдвинуты полностью — катамаран становится управляемым и послушным, только несколько тяжеловато висит на руле (яхтенный термин, обозначающий разбалансировку паруса и киля, связанную с неполным или нештатным несением парусов. — Прим. ред.) — это не беда, сейчас присмотрюсь к ветру и буду ставить грот.

Ветер ровный северо-восток, с той стороны на горизонте легкая хмарь, берег плавно уходит за спину, волна с правой скулы немного неприятная, но предпосылок для аврала пока не видно. Доворачиваю носы на ветер и, уравновесив новый курс, закрепляю румпель петлей — сам бросаюсь к мачте поднимать грот.

Если кто спрашивает, почему не делать это на земле, в спокойной обстановке перед отправлением, могу только пожать плечами — на Онеге так и делаю, на Ладоге, бывает, тоже выхожу под полным комплектом. Вот Белое море наглых не любит и учит очень жестко — особенно крейсерские катамараны, которые, в отличие от яхты, будучи перевернутыми, обратно встать сами не могут. Однако и трусов с перестраховщиками Белое море терпит с трудом. Поэтому, выйдя в море, почувствуй его настроение. Получишь благословение от него — не мешкай, раскрывай свои крылья.

Как это почувствовать, не расскажет никто. Просто ты это можешь или нет. Некоторые могут достать языком кончик носа, мне такого не дано, зато чувствую море как большой и единый организм, чувствую его настроение и нескромно пользуюсь этим.

Грот ползет по ликпазу на мачту, фал позвякивает об алюминий при каждом рывке. Вот наверх уползает третий, самый верхний, ряд рифов, подъем продолжаем. Из длинной транспортной сумки, пристегнутой к палубе под гиком, выползает бесконечная змея сложенного змейкой грота, приходится придерживать его коленями, иначе свежий ветер мгновенно вытрясет грот наружу и заставит его хлопать как простыня на веревке. Нелегкое это дело, поднимать грот на ходу в одиночку при ветре и волне. Второй ряд рифов уполз наверх, и вот, наконец, первый ряд появился из сумки. Тебя-то мне, голубчик, и надо. Поднимать парус полностью, чувствую, будет наглостью, а брать второй ряд рифов — уже перестраховкой. Закрепляем грота-фал, закрепляем первый риф-шкот, обтягиваем первый риф-галс — болтающийся снизу неподнятый остаток грота скручиваем и подвязываем к гику. Катамаран несколько увалился под ветер, но грот еще не лег на ванты. Свободно хлопая, он пробует ветер на вкус, радуясь выходу из многомесячного заточения в транспортной сумке.

В одной руке грота-шкот, во второй — румпель, мне бы еще третью руку под стаксель-шкот, ну и заодно четвертую под брасы спинакера. Но пока мутация яхтенных моряков до этого не дошла, приходится зажимать стаксель-шкот коленями — управлять неудобно, но сбросить фал со стопоров в случае чего можно. Поза со стороны кажется не очень комфортной, это действительно так, но, когда катамаран ложится на курс и начинает резать волну, об этом как-то забывается. Вот и у меня начинается ходовая эйфория. Бакштаг правого галса, впереди чистое море, паруса, полные ветра…

Как давно я сегодняшний не испытывал это ощущение. Мне уже не вспомнить, что было тогда с собой из вещей, а вот ощущение катамарана пришло сразу. Вспоминается глубокая зарубка на мачте, чуть выше фаловых стопоров, от соскочившего зубила. Белый узор каната грота-шкота, с вплетенной в него красной нитью, проскальзывающий по ладони. Бурун у пера руля и пенный след на волнах…

* * *

Первый ходовой день, седьмой час вахты. Усталость уже берет свое. Погода продолжает портиться. С гребней волн летит пена и стелется длинными шлейфами. Зверь по имени море нахмурился и засвистел в снастях. Стаксель давно свернут, на гроте взята вторая полка рифов. Где-то на левом траверзе, судя по GPS (неизвестная аббревиатура, предположительно относящаяся к навигации. — Прим. ред.), примерно в тридцати километрах залив Унской губы. Похоже, пора туда прятаться. Доворачиваю на запад и начинаю ломиться сквозь волновую толчею почти на полном фордаке.

Как обычно для Белого моря, погода портится быстрее, чем ты от нее убегаешь. Рискую закрепить руль и броситься к мачте убирать грот. Сбрасываю фалы со стопоров и нещадно пихаю грот в сумку, благо большая часть уже свернута рулоном при предыдущих рифлениях. Грот бьется в руках как крупная рыба. Катамаран, оставшись без тяги, начинает разворачивать лагом к волне. Крайне паршиво. Ложусь на сопротивляющийся грот пузом, прижимая его к палубе, тянусь к стаксель-шкоту. Чуток выпускаю шкотовый угол стакселя из закрутки, искренне надеясь, что ветер распушить закрученный стаксель просто не успеет, но маленький платочек торчащего стакселя сыграет роль флюгера.

Главное, не встать к волне боком. Волна разошлась уже злая, с гребнями. Стаксель стабилизировал Катрана вполоборота к волне, но фал закрутки ползет в стопорах, намекая, что это ненадолго. Лихорадочно уминаю грот в сумку — ткань жалко, совсем еще свежий рип-стоп, но эти мысли на втором плане. Из бокового кармана сумки достаю фаловый угол триселя, дальше по отработанной схеме вздергиваю трисель на мачту пониже и начинаю разгонять катамаран, пока он не приходит в чувство, становясь управляемым. Проблема всех кораблей, что руля они слушаются только на скорости — стоит замедлиться, и рули станут бесполезны.

Последний финт — закручиваю, как можно плотнее, стаксель, в очередной раз кляня себя за леность и отсутствие штормового чехла для штага. Теперь снова можно побороться. Ход есть, значит, и управляемость есть. Мой брезентовый трисель порвать будет непросто даже разыгрывающейся непогоде.

На мне уже давно спасательная шлейка, пристегнутая к спас-концу. Поборемся, зверь по имени море?! Чувствую, ты не на нас злишься, просто мы с Катраном попали под чужую раздачу, нам от этого, конечно, не легче, но пакости лично мне ты делать не будешь — не вырастут неожиданно прямо по курсу скальные клыки, не догонит со спины аномальная волна-убийца. Ты изначально считаешь тех, кто ступил на твое тело, способными справиться с твоим крутым нравом и никаких поблажек никому не даешь — ни возраст, ни чин для тебя ничего не значат. Критерий только один: справился — можешь ходить дальше, не справился — больше не подходи, в случае если первый раз уйти удалось. Мы с катамараном пока справлялись.