— В музее ты получил тяжелейшие ранения, — сказал Харкер. — Виктор восстановил тебя.

Восстановил. Новое воспоминание: тот день, когда отец разрешил ему впервые прочитать свои записи. Люк сидел у камина и разглядывал диаграммы человеческого тела: снятая кожа, открывающая внутреннее устройство; слои тканей и мышц, двести шесть костей, составляющих скелет, карта вен. Столько незнакомых терминов: лёгочная механика, мозговое кровообращение, переливание крови… Люк читал до поздней ночи, пустившись вместе с отцом в путешествие по человеческой анатомии. Все эти шаги — один за другим — привели Виктора к его величайшему творению.

— Значит, я чудовище? — спросил Люк. — Как Джон?

Люк поднял голую руку и внимательно рассмотрел её. Его кожа была желтоватой, а из кисти торчало четыре странных металлических штыря, уже обросших кожей. Он скорчил гримасу. Рука уже чесалась.

— Операция прошла лучше, чем можно было ожидать, — сказал Харкер. — Твой отец отдавал все силы, чтобы восстановить тебя, Люк. Пока не… пока не умер.

— Ты должен знать, — сказал Харкер, — что при падении почти весь твой скелет был разбит. Прокол лёгкого, внутреннее кровотечение, череп сломан в нескольких местах. Кора мозга повреждена.

Люк посмотрел на себя. От пупка в сторону бока тянулся красный горизонтальный шрам. Ещё один звездообразный шрам размером с кулак — прямо посередине груди. Он коснулся сморщенной кожи и снова услышал тихий звук, с которым в его грудь вонзился египетский кинжал.

Он стал ощупывать лицо, пытаясь понять, что изменилось.

— Давай я помогу, — сказала Эвелин. Она по широкой дуге прошла мимо него к столику, стоявшему возле вертолёта, и взяла в руки блестящую дощечку.

«Планшет», — подумал Люк.

Эвелин медленно подошла к нему и перевернула планшет в руках, и на экране Люк увидел своё лицо, как в зеркале. Лицо было того же желтоватого цвета, что и остальная кожа.

— К сожалению, с волосами у нас мало что получилось, — сказала Эвелин.

Люк нахмурился. Его тёмно-русые волосы торчали беспорядочными прядями во всех направлениях.

— Я пошутила, — сказала Эвелин, опустила планшет и робко улыбнулась. Люк не смог заставить себя улыбнуться в ответ.

— Твоя кожа такого цвета из-за вещества, в котором хранилось твое тело, — сказал Харкер. — Цвет со временем сойдёт.

Люк надул обе щеки, пытаясь понять смысл их слов. Его руки дрожали от шока, а мозг переполнялся мыслями. У него было столько вопросов. Сто пятьдесят лет! Получается, сейчас… двадцать первый век?

— Почему вы так долго ждали? — спросил он. — Почему только сейчас?

— Твой отец, прежде чем умереть, сделал все операции, — сказал Харкер, — но не хотел оживлять тебя, не убедившись, что функции твоей нервной системы — память, характер, умственные способности — полностью восстановились. Именно над этим мы и работали.

— «Мы»?

Харкер показал на Эвелин, потом на себя.

— Нам понадобилось очень, очень много времени. Десятилетия исследований и экспериментов.

Люк вспомнил, как лежал в карете на руках у отца, и проглотил комок отчаяния в горле.

«Это не конец», — сказал Виктор. Люк задумался над этими словами. Неужели даже в тот момент отец надеялся, что снова увидит сына?

— Когда он умер? — срывающимся голосом спросил Люк.

Харкер вздохнул.

— Виктор просто исчез после твоей смерти. Я не слышал от него ничего несколько недель. Оказалось, он был здесь, в лаборатории, работал днём и ночью. Наконец, наверное, через месяц после происшествия в музее, я получил от него письмо, в котором он просил прийти в Саутваркский собор, в склеп ангела на кладбище, которое сейчас над нами. Он сказал, что очень болен и ему недолго осталось.

Харкер ненадолго замолчал.

— Когда я пришёл, было уже поздно. Он умер от лихорадки, но мы все знали, что на самом деле его убило горе.

«Горе из-за меня, — подумал Люк, закрывая лицо руками. — Из-за того, что я тайком пошёл с ним, а не остался дома, как мне наказали».

Перед глазами мелькали картинки. Страх на лице отца, выбежавшего из Египетской галереи. Гримаса, исказившая его лицо, когда он вбежал под магический купол, чтобы сразиться с прислужниками Санахте. Отчаяние, с которым он смотрел на Люка, стоявшего на подоконнике.

«Это я виноват, что он умер. Никак иначе сказать нельзя».

Люк представил, как его отец стоял за операционным столом, экспериментируя с методами воскрешения — ночь за ночью, постепенно слабея из-за того, что не ел и не спал.

Люк отвернулся, чтобы остальные не увидели его страдальческой гримасы. Выдержать это было слишком тяжело. Сначала Виктор потерял жену, мать Люка, а потом и сына. Он умер в одиночестве, и даже Джона не было рядом с ним.

— Но я нашёл тебя, — продолжил Харкер. — Ну, твоё тело.

— Именно этого хотел Виктор, — тихо сказала Эвелин. — Вернуть тебя к жизни.

Люк покачал головой.

— Не понимаю. Если он знал, что никогда больше не увидит меня живым, зачем всё это было нужно?

— Вот зачем, — сказала Эвелин.

Она протянула ему сложенный лист пергамента. Люк взял выцветшую бумагу и сразу понял, что на ней написано — ещё даже до того, как развернул. Когда-то этот лист висел в раме на стене отцовского кабинета, и Люк знал его содержимое наизусть.

Декларация Бессмертных. Клятва сражаться с силами тьмы и защищать свет.

— Он умер, сжимая её в руках, — сказал Харкер.

Взгляд Люка пробежал по именам Бессмертных и их подписям. Едва разборчивые каракули отца, идеальный округлый почерк Харкера. Остальные — Джек Докинз, он же Доджер, Разиэль и Аврора Кейдж. Последним шёл простой крестик, который поставил Джон.

Нет, не последним. Внизу было написано новое имя.

Л. Франкенштейн. А под ним — место для подписи.

Харкер достал ручку из кармана синего халата и протянул её Люку.

— Теперь ты один из нас, — сказал он. — Если, конечно, хочешь.

Люк сжал кулаки, пытаясь сдержать слёзы. Один из них? Он? Бессмертный? Но что это значит, если отца больше с ними нет? Как они могли так с ним поступить — вырвать из лап смерти только для того, чтобы сказать, что единственного человека, которого он любил, больше нет?

— Люк? — сказал Харкер.

Он прыгнул вперёд. Его кулак с тихим лязгом врезался в корпус вертолёта, оставив на нём вмятину. Боли он снова не почувствовал. Люк с удивлением посмотрел на костяшки пальцев: под его кожей явно не обычные кости, а что-то намного прочнее.

— Что вы со мной сделали?

— Знаешь, мы бы не отказались от «спасибо», — пробормотала Эвелин. — Большинство людей были бы благодарны, если бы могли не чувствовать боль.

— Эви! — укоризненно воскликнул Харкер.

Она сложила руки на груди и нахмурилась.

— Люк, — продолжил её отец, — я понимаю, что тебе очень тяжело. Придётся ко многому привыкнуть…

Голос вампира звучал где-то далеко-далеко на задворках сознания Люка. Откуда они могли знать, как он себя чувствует? Они не теряли сразу всего, что когда-то знали. Их не резали на куски, после чего сшивали обратно. Они не просыпались в незнакомое время, в незнакомом теле и с мыслями, которых сами не понимали.

Люк хотел просто уйти. Побыть одному. Подумать. Он уже разглядел вдали за вертолётом металлическую дверь. Должно быть, это выход.

Он бросился туда, снова поражаясь собственной скорости.

— Люк, не ходи туда! — крикнул Харкер.

Люк собирался уже толкнуть дверь, но она с шипением открылась сама, направляемая невидимым механизмом. Он влетел в маленькую комнатку с кнопками, мигавшими на стене.

«Лифт...»

— Говорила тебе, надо подождать, — сказала Эвелин.

Они бежали к нему. Люк нажал на самую верхнюю кнопку, и дверь начала закрываться.

— Люк, это небезопасно! — крикнул Харкер. — Всё совсем не так…

Двери закрылись перед ними, и Люк почувствовал, как под его ногами слегка дрогнул пол.

Через пару секунд двери снова открылись — за ними была полная темнота. А потом, через мгновение, зрение внезапно вернулось к нему. Его глаза различали разный уровень тени в строгих монохромных тонах. Они что-то сделали не только с его силой, но и со зрением? Он вышел из лифта в узкий коридор. Впереди была простая деревянная дверь с защёлкой. Люк откинул защёлку и открыл дверь.

Его сразу окружил свежий ночной воздух. Огромное серое здание возвышалось над ним, с высокими шпилями, массивными опорами и тёмными витражными окнами.

«Саутваркский собор».

Люк развернулся и увидел, что вышел из непритязательного вида мавзолея с осыпающейся каменной кладкой. На верхушке стоял крылатый ангел.

Он пошёл по пустынному кладбищу, радуясь, что выбрался из помещения. Они же точно врут ему… «Сто пятьдесят лет? Они меня что, за дурачка держат?» Он ускорил шаг. Впереди виднелись уличные фонари — ярко-оранжевые. Какой газ даёт пламя такого цвета? Дорогу ему перегородил забор с шипами наверху. Он схватился за крестовину и легко перепрыгнул её, почти беззвучно приземлившись с другой стороны. Его губы расплылись в улыбке. Даже вампир не смог бы так.

Он стоял на мощёной улице позади какого-то огромного складского здания со стеклянными стенами.

— Люк? — услышал он голос Эвелин с кладбища.