— Почему здесь могли дочь Карповой держать? — не понял Миккоев.

Кирилл внимательно смотрел на него. Не похоже, что мужчина фальшивил, выказывая признаки удивления.

— Потому что Карпова за дочерью в ваши края приехала. Пропала у нее дочь… — Он вытащил из кармана фотографию четырехлетней давности: — Карпова Варвара Евгеньевна, не видел?

— Да нет, — покачал головой участковый.

— Может, ее правда здесь прятали?.. Может, в погребе.

— Ну, в погребе.

— Нет здесь погреба. Подклети есть, а погреба нет… А в подклетях держать все равно что здесь. Да и кому держать? Я ведь здесь часто бываю, хожу, смотрю…

— Когда пуля в спине, все равно куда бежать, — качнула головой Ольга. И, глянув на Кирилла, добавила: — А бежала она оттуда, где дочь прятали. Или все еще прячут.

— Искать дочь Карпова отправилась вместе с мужем, — напомнил Кирилл. — Где муж?

— По следу Карповой нужно пройти! — решительно заявил Ганыкин.

Он приподнялся на носочках, подался, собранный и сосредоточенный, как розыскная собака, взявшая след.

— Дерзай! — Кирилл с интересом смотрел на него.

Миккоев сказал, что след Карповой замерз в мокром снегу, но вдруг у Ганыкина чутье невероятной остроты, вдруг он сможет удивить?

— Кто со мной?

Спускаясь по доске, Ганыкин даже не покачнулся, и по заснеженной траве он шел быстро, упруго, как будто знал маршрут от самого старта до финишной черты. Снегопад ослаб, видимость улучшилась, в траве смутно угадывалась дорога, ведущая куда-то в лес в противоположную сторону от поселка. Своей уверенностью Ганыкин создавал вокруг себя энергетическое завихрение, его порыв подхватил и Кирилла, и всех остальных. Он даже подумал о том, что зря скептически относился к Ганыкину. И суток не прошло, как они знакомы, за время пути он наговорил столько глупостей, но это не повод, чтобы судить о нем плохо. Говорили же, что Ганыкин высококлассный опер с массой заслуг. И сейчас он это докажет. Кустарниковое поле закончилось, начался лес, там Ганыкин одной ногой провалился в болотную лужу, скрытую травой и снегом, тут же выбрался без посторонней помощи и продолжил путь. И ведь вывел всех к просеке, за которой смешанный лес переходил в хвойный.

— Вот по этой просеке Карпова и шла! — бодро сказал Ганыкин, хлопнув ладонью по мокрой и грязной штанине.

— Откуда? — хмуро спросила Лежнева.

Похоже, она стала о чем-то догадываться. Так же как и Кирилл.

— Из глубины леса! — Ганыкин показал вправо.

— Здесь везде глубина, — устало хмыкнул Миккоев.

Он в лужу не проваливался, а ноги все равно мокрые по колено.

— И медведи! — Ганыкин вдруг надвинулся на участкового.

— И медведи, — кивнул тот.

— Ни одного не видел! Сколько прошли, ни одного медведя! Ни одного волка!

— Ни одной пропавшей Варвары! — с усмешкой дополнил Кирилл.

Но Ганыкин его как будто не услышал.

— Ты чего нам голову морочишь, капитан? — наседал он. — Здесь Карпову где-то убили! Здесь! И дочь ее здесь где-то прячут! И ты знаешь кто! Знаешь, но покрываешь преступника!

— Ганыкин! — одернула Ольга.

Но оперативник не реагировал, более того, сунул руку под куртку, выхватил пистолет, передернул затвор, а Миккоев направил на него ружье.

— Охолонись, майор! Не знаю я ничего!

— Завел нас черт знает куда! — не унимался Ганыкин.

— Я завел?!

Ганыкин завис, как боксер, пропустивший удар в последнее мгновение боя. Неужели вспомнил, кто кого куда завел?

— Давай обратно! — резко сказала Ольга.

Она почему-то смотрела в заросли можжевельника, над которыми высилась стена из елей и сосен. Но туда же смотрел и Кирилл, ему казалось, что в зарослях кто-то есть, стоит, наблюдает за ними, взгляд тяжелый, пронзительный.

— А как же Варвара? — не согласился с ней Миккоев.

— Так мы ее не найдем, — удивленно глянула на него Лежнева.

— Вправо пойдешь — медведя найдешь, а если влево… — загадочно улыбнулся Миккоев.

— Капитан, ты чего? — Ольга подозрительно глянула на него.

Уж не тронулся ли он умом на нервной почве?

— Я вот смотрю, грязь на штанине товарища майора. Обычная грязь. А у Карповой грязь была не совсем обычная. Красная с розоватым оттенком. Локтем о скалу оперлась, реку, наверное, переходила.

— О скалу, локтем?

— Красная глина, очень древняя, девонской эры. Она у нас красная с розоватым отливом. И только в одном месте. На границе соседнего участка.

— И реку там переходят?

— Ну да, вброд… Возможно, Карпова ваша с Капищей шла.

— Капище?

— Деревня такая. На месте древнего капища. Деревни давно уже нет, а капище есть…

— И кто там кому поклоняется?

— Не знаю… — хмурил брови капитан. — Вряд ли Карпова там кому-то поклонялась…

— Может, за дочку просила?

— За дочку в церкви просят… Не. Передумал. Нечего ей там было делать.

— Может, нам там дело найдется? — спросил Ганыкин.

Кусты можжевельника вдруг шелохнулись, с веток ссыпалось немного снега. Миккоев это заметил, напрягся, вскинул ружье.

— Не знаю, но я туда не поеду.

— Почему?

— Да место не очень, энергия там, говорят, плохая.

— Люди пропадают? — Кирилл завороженно смотрел на подозрительные кусты, но к ним не шел.

А вдруг там медведь? Может, зверь там берлогу себе на зиму готовит или даже спать укладывается.

— Да нет, вряд ли Карпова оттуда… — уверенно повторил Миккоев.

— Но проверить все равно надо.

— Не знаю… На ночь глядя точно не поеду, а завтра с утра… Если начальство скажет, — замялся капитан.

Кусты снова шевельнулись, снега с веток ссыпалось еще больше.

— Уж не медведь ли, — голос Миккоева прозвучал на тон ниже обычного.

И сам он подался назад.

— У тебя же ружье!

Ганыкин с решительным видом расправил плечи, но шагнул не вперед, как ожидалось, а тоже назад.

— Ну да, ружье!

Миккоев пересилил себя, направив на куст ружье, двинулся к нему. Оттуда раздался жуткий медвежий рев, кусты затряслись и затрещали, будто сквозь них, набирая ход, пробирался мощный внедорожник.

— Бежим! — крикнул Миккоев.

— Бежим!!! — повторил Ганыкин и схватил Ольгу под руку.

И снова он смог создать волну, которая захлестнула всех, но заставила идти в обратном направлении. Вернее, бежать. Со всех ног. Медведь только в сказках добрый, в жизни он самое настоящее чудовище.

4

Банька топилась по-черному, стены закопченные, дымом уже не пахло, но слегка щипало глаза. Треть бани занимала печь с котлом в ней, камни крепились толстой непрогораемой проволокой, прикрученной к железным опорным столбам. Кирилл лежал на верхнем полоке, один такой столбик с проволокой от него едва не касался лица — не очень удачное, надо сказать, соседство. Ганыкин, казалось, нарочно лупцевал его банным веником, чтобы он дернул головой и обжег себе щеку.

Устал, остановился, опустил веник, набрал в ковшик воды, плеснул на камни, зашипело, запари́ло. Сруб хорошо держал тепло, в бане жарко, даже дверь приоткрыть захотелось, свежего воздуха вдохнуть.

— Ну как, лейтенант? — И снова веник шлепнул по разгоряченной спине. — Нормально?

— Лучше всех!

— Во-от! Со мной не пропадешь!

Ганыкин размахнулся, но шлепнул не так сильно, как собирался. Окончательно устал, руки уже не держат веник.

— Думаешь, почему медведь отстал? — спросил Ганыкин.

— А он отстал?

Возможно, медведь и не преследовал их, из кустов так и не показался. Просто пошумел немного и успокоился, а они бежали, пока Ганыкин снова не провалился в лужу.

— Отстал! Потому что испугался!

— Тебя?

— Ты, лейтенант, за меня держись, и ничего с тобой…

— Не собираюсь я за тебя держаться! — перебил Кирилл, осторожно поднимаясь. — Тем более в бане!

Увы, долг красен платежом, теперь его очередь охаживать Ганыкина.

А ему бы сполоснуться сейчас да воды прохладной попить, желательно на свежем воздухе. Пиво под запретом, завтра чуть свет выезд, что там за капище, надо глянуть. Вдруг там секта какая-то или хотя бы ее признаки. Эзотерика, помноженная на экзотику, может равняться любому экстриму.

Долг платежом утомил, зато Ганыкин остался доволен.

— Силен, лейтенант, силен!.. Ты банщиком случайно не работал?

Кирилл не ответил, взял ковш, открыл крышку котла, плеснул в тазик кипятка, разбавил холодной водой. Сполоснуться — и на выход, хорошего, как говорится, понемногу.

— Чего так торопишься? — спросил Ганыкин, наблюдая за ним.

— Запарился.

— На холод рвешься?

— В прохладу.

— Так это можно устроить. В клети спальня есть, кровать и все такое. Но печь на другой половине. Так что прохладно.

— А ты что, изучал историю ритуальных жертвоприношений? — сохранив невозмутимость, спросил Кирилл.

— Чего?

— Капища — языческие святилища; знаешь, почему их еще поганищами называли? Потому что там людей в жертву приносили, ага. А сейчас там духи невинно убиенных бродят, злятся, лютуют. Ты вот придешь завтра такой тепленький из теплой постели, как думаешь, что они с тобой сделают? А я себя холодненьким подам, мне точно ничего не будет. А с тобой не знаю…