5

— Мне и вправду понравилось.

Я поднял взгляд. Очередная встреча самодеятельного клуба литературного творчества во время большой перемены только что закончилась, и я быстро заталкивал свою тетрадь обратно в рюкзак. Я думал, что все уже разошлись, но одна девчушка задержалась и теперь стояла возле дверей класса.

— Твой рассказ, — произнесла она чуть медленнее. — Мне он и вправду понравился.

— О… спасибо.

Комплимент вызвал у меня неловкость, не в последнюю очередь потому, что поступил от девчонки. Она была миниатюрная, с черными как смоль волосами, которые выглядели так, будто их коротко остригли ножницами где-нибудь в кухне, и под школьной блузкой на ней была простая футболка.

«Дженни… Чамберс?»

Единственное, что я про нее знал, — это как ее зовут. В той мере, в какой я ее вообще замечал, казалось, что она существует где-то на периферии школы, точно так же, как мы с Джеймсом.

— Спасибо. — Тетрадь наконец пролезла в рюкзак. — А по-моему, так полное говно.

— Милый способ отвечать на комплимент.

Похоже, мой ответ ее больше позабавил, чем задел.

— Прости, — отозвался я. — Очень приятно такое от тебя слышать. Хотя сама знаешь, как это бывает. Никогда не остаешься доволен тем, что сделал.

— Зато есть стимул сделать еще лучше.

— Наверное, да. Мне твой тоже очень понравился.

— Правда?

Вид у нее был слегка скептический. Должно быть, она решила, что я сказал это исключительно из вежливости и на самом деле не помню этот ее рассказ. Наша учительница английского, миз [Миз — госпожа; нейтральное обращение к женщине в англоязычных странах. Ставится перед фамилией женщины — как замужней, так и незамужней.] Хоробин, проводила получасовые заседания клуба литературного творчества раз в неделю, во время большой перемены. Рассказы мы писали заранее, и двое из нас зачитывали их вслух при каждой встрече. Очередь Дженни была на прошлой неделе. Или на позапрошлой?

Ее рассказ вернулся ко мне в голову как раз вовремя.

— Тот, который про одного человека и его пса, — уточнил я. — Мне понравилось.

— Спасибо. Хотя это скорее про пса и его человека.

— Верно.

Ее рассказ был про одного мужика, который плохо обращался со своей собакой. Таскал ее повсюду за собой, бил, забывал покормить… Но собака, будучи собакой, все равно его любила. А потом он умер у себя дома от сердечного приступа, и, поскольку у него не было друзей, никто целую вечность не обнаруживал тело. Так что собаке — едва ли не конфузясь — пришлось есть его труп. Дженни написала этот рассказ от лица собаки и назвала его «Верный дружок».

Когда она в тот раз закончила чтение, на пару секунд наступила тишина, после чего миз Хоробин прокашлялась и охарактеризовала рассказ как «эвокативный».

— Не думаю, что миз Хоробин ожидала чего-то подобного, — заметил я.

Дженни рассмеялась.

— Ну да, но ведь такого рода сюжеты лучше всего, верно? Я люблю такие, которые застают тебя врасплох.

— Я тоже.

— И он основан на реальной истории.

— Да ну?

— Угу. Это произошло где-то в наших краях. Меня, понятное дело, при этом не было. Так что я многое досочинила. Но полиция и вправду нашла то, что осталось от того мужика, когда вошла в его дом.

— Ого! Я про такое не слышал.

— Одна знакомая рассказывала. — Дженни мотнула головой на дверь: — Так ты идешь?

— Угу.

Я застегнул молнию рюкзака, и мы вышли вместе.

— А где ты почерпнул идею своего рассказа? — спросила она.

И вновь я смутился. Мой рассказ был про одного человека, который идет по поселку, в котором он вырос, направляясь к дому своего детства. По моему замыслу, за ним по какой-то причине охотятся, и ему хочется в последний раз вновь оказаться в прошлом — вернуться туда, где мир по-прежнему кажется открытым и полным возможностей. Оставалось неясным, попал он в итоге в тот дом или нет — я закончил на том месте, где он добирается до знакомой с детства улицы, слыша вой сирен вдалеке. Я убеждал себя, что подобная «открытая концовка» — это очень ловко и по-литературному, хотя, сказать по правде, просто не сумел выдумать финала получше.

— А ты читала «Противостояние»? — спросил я, не ожидая утвердительного ответа, но ее глаза расширились.

— Господи, конечно! Обожаю Стивена Кинга! И понимаю, о чем ты. Праздный Гуляка [Праздный Гуляка (англ. Walkin’ Dude) — прозвище Рэндалла Флэгга, вымышленного персонажа как минимум девяти романов Стивена Кинга.], точно?

— Ну да, ну да… — Ее энтузиазм немного распалил и мой собственный. — Этот персонаж реально меня зацепил… Пусть даже, как помнишь, в итоге он оказывается дьяволом или чем-то в этом духе. Но в начале, когда он просто шляется туда-сюда и ты совершенно не представляешь зачем… Мне это очень понравилось.

— Мне тоже.

— А ты читала другие книги Стивена Кинга?

— Все до единой.

— Все до единой?

— Ну да, конечно. — Она посмотрела на меня так, будто у нее просто не укладывалось в голове, как это можно не прочесть абсолютно все книги Кинга. — Это мой любимый писатель. Некоторые и по два-три раза. В смысле, по крайней мере.

— Ни фига себе!

Позже я убедился, насколько это соответствует истине. Дженни была просто запойной читательницей. Частично потому, что семья у нее была бедная, а книги — это достаточно дешевый способ сбежать от печальной действительности, но также и потому, что она просто была такая, какая есть. В тот же момент я был попросту изумлен, что Дженни прочла больше произведений Стивена Кинга, чем я.

— Я читал большинство его книг, — сказал я. — Некоторые тоже не по одному разу.

— А какие самые любимые?

— «Сияние». — Я задумался. — Наверное.

— Ну да, трудно выбрать. У него они все такие классные!

— Ну а твои какие?

— «Кладбище домашних животных».

— О боже, эта реально страшная…

— Знаю — обожаю ее. — Она ухмыльнулась. — Концовка! Мрачная. Что. Офигеть.

— И как раз это тебе у Кинга и нравится?

— А то. Это же все-таки ужастики? Но пусть даже так — посмотри на «Противостояние». Происходит куча плохих вещей, но в конце концов положительные персонажи в основном побеждают. И в «Сиянии»… Ну да, там все грустно — припомни, как достается отцу, — но у парнишки-то в итоге все в порядке. Хотя «Кладбище домашних животных»… Тут и вправду полная безнадега.

Я кивнул, но при этом приметил и какую-то печальную покорность в том, как Дженни это произнесла. Что-то во мне хотело сказать ей, что не все концовки должны быть беспросветными. Но когда мы вышли на площадку перед школой и оказались перед лицом целого моря ребят разного возраста и серого пейзажа вокруг, нужные слова не пришли. В хорошие дни вполне можно было искренне верить, что я обязательно вырвусь из Гриттена, когда вырасту, но правда заключалась в том, что лишь очень немногих здесь могло ожидать что-либо помимо трудной, жалкой и унылой жизни — скорее прозябания, чем жизни. Не имелось никаких причин думать, что Дженни или я какие-то особенные и что наши «концовки» будут хоть сколько-то радостнее, чем у большинства здешних обитателей.

Я перевел взгляд вправо. Джеймс поджидал меня у дальнего конца корпуса со спортзалом.

Я закинул рюкзак на плечо.

— Я вон туда.

— А мне в другую сторону. Все как обычно.

Это уточнение показалось мне несколько странным, но потом я вспомнил, что никогда не видел ее во время перемен между уроками — она словно исчезала, точно так же, как до недавних пор мы с Джеймсом. Интересно, подумал я, куда она пойдет — какую забытую часть школы она сделала своей собственной и чем там занимается.

— А ты читал «Обезьянью лапку»? [«Обезьянья лапка» (англ. The Monkey’s Paw) — рассказ У. У. Джейкобса в жанре сверхъестественного хоррора, впервые опубликованный в Англии в 1902 г. в сборнике «Леди с баржи»: владельцу обезьяньей лапки даются три желания, но за их исполнение и вмешательство в судьбу приходится платить огромную цену. Этот сюжет неоднократно адаптировался, становясь основой для пьес, фильмов, телесериалов, комиксов и даже оперы.] — спросила Дженни.

— Не думаю. Это ведь не Стивена Кинга?

— Нет. Это короткий рассказ, причем очень старый. Хотя примерно в том же духе, что и «Кладбище домашних животных». Тебе точно понравится.

— Звучит заманчиво.

— А то! Он у меня дома есть. Могу принести почитать. В смысле, если хочешь.

Некоторые добавляют такую оговорку под конец, чтобы избежать неловкости в случае отказа, но Дженни подала это без всякого напряга — словно ей действительно было совершенно все равно: да так да, нет так нет. До настоящего момента создавалось впечатление, что добровольное одиночество ее несколько угнетает, но после разговора с ней стало заметно, насколько она уверена в себе и как комфортно ей наедине с самой собой. Как будто окружающий ее мир был тем, что она могла по собственному выбору принять или отвергнуть, и то, что она вдруг приняла решение законтачить именно со мной, почему-то представлялось чем-то лестным и едва ли не почетным.

— Угу, — сказал я. — Конечно, хочу.

А потом направился к Джеймсу.

А заодно и к Чарли с Билли, естественно.

* * *

В те недели и месяцы, что последовали за происшествием с Хейгом, мы вчетвером стали постоянно бывать вместе.

Так до конца и не пойму, как это произошло. Это немного походило на то, как мы нашли друг друга, возвращаясь с игрового поля вместе в тот день — будто это лишь казалось случайностью. Но я знаю, что в основном из-за Джеймса. После того, что случилось в тот день, Чарли его буквально заворожил. Тот поощрял это внимание, и притяжение между ними обоими постепенно вывело нас четверых на более близкую орбиту. Мы стали проводить все больше времени вместе. По выходным Чарли водил нас в походы в лес, рассказывая про призраков, а в школе на больших переменах мы практически безвылазно торчали в помещении «С5-б».