Алекс Орлов

Острова

1

В этот раз все прошло, как обычно, — стандартные улыбки, стандартные фразы, стандартная такса. Кажется, ее звали Твинни или Энни, у Лонгверда их имена давно путались в голове. По счастью, запоминать их не было нужды — помнить имена шлюх необязательно. К тому же все они были профессионально фальшивые, словно не настоящие.

«Ты сегодня особенно хорош, красавчик».

«Это потому, крошка, что ты сама просто клубника со сливками…»

«Аха-ха!»

И убежала в ванную.

Лонгверд посмотрел на часы, на сегодня у него еще оставалась запланированная встреча с источником. Тот не был завербован, скорее просто болтун, но болтун что надо. Он работал в государственном агентстве перевозок и ведал учетом топлива — только и всего. Но благодаря его бухгалтерскому старанию Лонгверд точно знал, какой корабль, какой флот, какое соединение собирается отправиться на короткую учебную «войну» или же готовит долгий переход, скажем, недель на десять.

Десять недель — это был тот самый критический срок, за который боевые корабли могли достичь Кольца туманов, за которым начинались «пригороды» Метрополии. И хотя тянулись эти пригороды на триллионы километров, захват хотя бы нескольких передовых баз Кольца туманов мог значительно сузить возможности Метрополии к расширению.

Девушка вышла из душа, вильнув розовым задом. И что в этом находят местные самцы? Если бы не служба, Лонгверд никогда бы этим не занимался, да еще дважды в неделю, да еще в таком захолустном отеле! Но выбирать не приходилось, таковы были условия его легенды.

Некий человек исчез, а на его место пришел пластифицированный нороздул, который теперь следовал буквам чужого досье: «пунктуален, любит сидр, помешан на шлюхах с большой задницей». И будь добр соответствовать!

— Прощай, сладенький, — пропела она, смахивая в сумочку оставленную на столе ассигнацию.

— Пока, детка, хороших тебе снов.

Хлопнула дверь, и он остался в номере один. Теперь его очередь идти в ванную, и следовало поторопиться, ведь этот бухгалтер неуравновешен, в прошлый раз он требовал политического убежища!

Где и от кого? Лонгверд встал под душ и включил самую горячую воду, от которой стала коробиться пластиковая занавеска.

«Ресторан «Лакоста», столик номер два, обед на две персоны к двадцати сорока пяти…»

Вроде ничего не забыл.

Через десять минут он уже выходил в холл с потертыми гардинами и засаленными коврами, которые следовало выбросить еще десять лет назад.

— Всего хорошего, господин Чен, — поклонился из-за стойки портье.

— Пока, Миттель, до четверга! — ответил Лонгверд и небрежно бросил на стойку скрученные в трубку десять ливров.

Здесь его знали под именем Чен, здесь его любили за чаевые, и это его устраивало. Официанты, портье, горничные были его прикрытием и на любом допросе сразу бы рассказали, что каждую неделю он водит в номера шлюх. А это Лонгверду и было нужно. Не сейчас и не завтра, но, возможно, когда-нибудь.

2

Фонгифер опоздал на пятнадцать минут. Впрочем, Лонгверда это не удивило и не огорчило. Люди вообще были не пунктуальны, а уж такие, как Фонгифер, и вовсе вываливались из любой коллекции.

Сорок два года, не женат, помешан на порнографии и экспериментальном кино. Любит ходить на манифестации и уверен, что премьер-министр лично виноват в его собственных проблемах. Да, у него энурез, и ради этого стоит ходить на манифестации, что бы ни говорили об этом соседи.

— О! Мишелинк! — воскликнул информатор, замечая Лонгверда. — Как я рад тебя видеть!

— И я тоже рад, Полиморфус! — не менее радушно отозвался Лонгверд, поднимаясь из-за стола и пожимая мокрую ладонь бухгалтера.

— Чем мы сегодня обожремся? — уточнил Фонгифер, с трудом втискиваясь в ресторанное кресло. Помимо множества своих фобий он лелеял свое обжорство, он обожал есть — всегда, везде и все.

— Сегодня вы обожретесь свиными ребрышками! — в тон ему ответил Лонгверд, и они заржали, привлекая внимание других посетителей.

— Мишелинк, я тебя так обожаю, что просто нет слов! Ты друг, ты настоящий друг с большой буквы!

— Спасибо, Полиморфус, — играя в скромность, ответил Лонгверд. Это дурацкое имя — Мишелинк — он придумал для того, чтобы Фонгиферу было приятнее с ним общаться. Лонгверд, фон Бранденбург, Алонсо де Ривийра — все подобные звуки подавляли человека, пугали его и делали заранее недоступным для общения, а имена Франтишек, Штимек или Мишелинк вызывали у людей только улыбку, поскольку так могли звать несмышленого глупыша, дворового придурка или производителя резиновых изделий. А значит — никакой агрессии.

— Мишелинк, я тебя обожаю за то, что ты друг не с одной большой буквы, а даже с двух больших букв!

Подошел официант и этим помог Лонгверду снять приступ тошноты.

— Итак, господа, тот же заказ или желаете что-то обновить?

«Ну что за козел? Мы ведь все с ним обговорили, он даже чаевые вперед взял!» — мысленно вознегодовал Лонгверд и незаметно ударил официанта каблуком по ноге, после чего тот немедленно убрался.

— Какие хорошие здесь официанты! — громче, чем следовало, произнес Фонгифер. — Чувствуется выучка и обаяние! Врожденное обаяние!..

— Замечательные ребята, — огласился Лонгверд. — Они проходят отбор, чтобы выйти на публику, ведь тут полно всяких известных людей, тонких натур.

— Правда? — воскликнул Фонгифер и завертелся, словно на плите. — Но я никого не узнаю.

— Они все в париках.

— В париках?

— Да, в париках, накладных масках с носами и в гольфах.

— Но почему в гольфах?

— Чтобы их не узнали по родинкам. На голени.

— А-а, — протянул Фонгифер и, взяв с тарелочки хлеб, принялся его жевать.

Снова появился официант и принес свиные ребрышки, недоеденные на корпоративной вечеринке три дня назад. Лонгверд догадался об их происхождении, но цена оправдывала все. Гостю же было все равно, и он сразу накинулся на угощение.

— М-м-м-м… О-о-о… Это лучше, чем седло барашка!.. — сообщил он, давясь мясом и пачкаясь свиным жиром.

— Как на работе?

— На работе все по-прежнему… Меня не понимают, моих указаний не выполняют, мои идеи не продвигают. Общество слепых, так их разэдак!

— Расскажи мне, я попытаюсь разобраться, — попросил Лонгверд, заранее готовясь отключить слух на ближайшие полчаса, именно столько его информатор обычно изливал свои обиды. Потом он уставал — Лонгверд понимал это по выражению глаз — и тогда можно было выуживать из него конкретную информацию.

— Эта Клара, ты помнишь, я говорил тебе про нее?

— О да, у нее ужасная прическа.

— Да, точно! Но сиськи, Мишелинк! Ты не видел сисек больше, чем у нее, уверяю тебя!

— Ты же говорил, что она холодная старая дева и что она тебе неинтересна, — напомнил Лонгверд, делая вид, что обгладывает ребрышки.

— Говорил! И был в этом искренен, но я ошибался! Я подсматривал за ней в ванной у нас в спортивном комплексе! О-о, Мишелинк! Это было еще то шоу!..

Лонгверд уже знал, что в этом месте мог безболезненно отключиться и лишь изредка гримасничать, то ли улыбаясь, то ли морщась от зубной боли, что вполне сходило за сопереживание, а Фонгифер это ценил.

В зале прибыло народу. Какой-то праздник в дальнем углу — три сдвинутых стола, эффектная блондинка, мужчина с животом и дряблыми щеками, остальных было не разобрать, они ничем не выделялись. А еще два дуэта, один — пожилые, лет по шестьдесят, седые, взаимно вежливые. Все блюда на пару́ — соблюдают диету. Другая пара была их полной противоположностью — им по тридцать, она в красном платье и с сигаретой, он в шелковой рубашке и кожаном пиджаке; нос сизый от кокаина. Друг на друга не смотрят, официантам отвечают невпопад, как будто отбывают номер.

«Уроды», — совсем по-человечески подумал Лонгверд и заметил, что его информатор как будто о чем-то его спрашивает.

— Что ты сказал?

— Ты меня не слушаешь, Мишелинк?

— Извини, приятель. Я слишком погрузился в твой мир, эта Анджела в душе и Буринам с его разлитым чаем, я как будто снимал собственный фильм, честное слово!

— Вот же какой ты удивительный человек, Мишелинк, как тонко ты чувствуешь искусство!

— Искусство? Да брось, это только фантазии, пустые фантазии…

— Так вот слушай, что было дальше.

И Фонгифер снова пустился в пространные описания того, как его не поняли, не распознали, украли из шкафа сахар и оборвали вешалку на пальто.

Лонгверд кивал, посматривая в зал и отмечая появление новой публики, раскрасневшиеся от алкоголя лица и кое-где даже напряжение — не все здесь были рады друг другу.

— Вот такие вот у нас дела, — подвел итог Фонгифер и снова принялся за ребрышки. Лонгверд тоже вернулся к реальности, поскольку «вот такие вот у нас дела» было ключевой фразой, и он уже знал, что после нее будет плотный перекус, а потом информация по делу.