— Ну, допустим, что из бабушки. А где тот дихлофос которым ты здесь моль уморить собирался?
Серёга прошёл за прилавок и поднял с пола брошенный при отступлении баллончик.
— Вот, пожалуйста, — сказал он, протягивая директору неопровержимую улику.
— Так-так, Тютюнин, — произнёс Борис Львович и строго посмотрел на Серёгу. — Ты знаешь, что здесь написано?
— Нет, я язык только в школе изучал.
— Какой? — уточнил Штерн.
— Говяжий! — съехидничал Фригидин.
— Почему говяжий? — обиделся Серёга. — Персидский язык.
— Персидский?! — поразился директор и покачал головой. — Ну, Тютюнин… А ты видел, что здесь череп с костями нарисован?
— Ну видел, — неопределённо пожал плечами Серёга. — Это чтобы внутрь не принимали…
— Турбинов, ну-ка давай ты, — обратился директор к появившемуся дизайнеру-закройщику, который во «Втормехпошиве» считался человеком просвещённым.
— Полицейское спецсредство. Запрещено к продаже, — с ходу перевёл тот.
— Запрещено к продаже — ты слышал, Тютюнин? — Директор со значением поднял палец. — И кстати, — Борис Львович огляделся, — где хоть одна погибшая моль?
— Да, где хоть одна погибшая моль? — повторил Фригидин.
— Моль улетела…
— Вся? — уточнил Штерн.
— Практически, — кивнул Серёга. — Только я дверь открыл, они как ломанулись. И сразу в небо…
— «И их печальные голоса растаяли в вышине», — продекламировал Фригидин своим противным голоском. — Это ж тебе не журавли, Тютюнин. Это моль!
— Как сказать, — вмешался бывалый Турбинов. — Мне один товарищ привозил из Шри-Ланки траву…
— Не надо про траву, Турбинов, — остановил его директор. — А ты, Тютюнин, предъяви сам объект, с которого моль взлетала.
— Ага, полигон журавлиный! — снова влез Фригидин. Со двора в приёмку заглянула женщина.
— Вы работаете или как? Тряпьё берете?
— Тряпьё не берём, у нас тут не помойка, а предприятие по пошиву, — с достоинством произнёс Штерн. — Вы пока подождите, мы внутреннее расследование проводим. Скоро уже закончим.
— Ага, — кивнула женщина и прикрыла дверь.
Тютюнин поднял с пола злополучную муфту и протянул Штерну. Вид её был столь омерзителен, что директор попятился.
— Ну-ка, брат Турбинов, посмотри, что это?
— Муфта это дореволюционная, — сразу определил тот. Затем смело взял изделие в руки и понюхал.
— Чем пахнет? — поинтересовался директор.
— Дерьмом мышиным. Есть немного нафталина, мездра пованивает — пропала мездра. Однако дерьма все же больше. В этой муфте не одна тыща мышей вывелась.
— Ну, в общем понятно, — подвёл итог директор. — Ты пока работай, Тютюнин, рабочий день ещё не закончился, а мы пойдём совещаться на тему, что с тобой делать. Возможно, ты уже сегодня будешь уволен.
— Возможно уже сегодня! — радостно повторил Фригидин и убежал вслед за Штерном и Турбиновым.
3
Тяжело вздохнув, Серёга почесал макушку и вернулся к уже недолгим служебным обязанностям.
Думать о том, что он скажет жене, ему не хотелось. Зато он отлично знал, что скажет Лехе Окуркину за его подарочек.
У стойки выстроилась очередь из жаждущих сдать меха, и до четырнадцати ноль-ноль, когда приёмка закрывалась на обед, Серёга успел принять три собачьи шубы, кротовую поддёвку, шкурку зайца и артефакт неизвестного происхождения, который ему отдали за так, в нагрузку к зайцу.
Заперев изнутри дверь, Серёга вернулся к себе за стойку и, подумав, отправился в уборную. Там в поломанном бачке всегда шумела вода, а шум воды Тютюнина здорово успокаивал.
«Работу сразу искать не буду, — размышлял он. — Надо ждать хорошего места, где человека ценят».
Почувствовав себя немного лучше, Серёга вернулся в приёмку и застал там Фригидина.
Нагнувшись над тумбочкой Тютюнина, бухгалтер торопливо жрал сахар.
«Должно быть, уже списал меня, гад!» — обозлился Серёга и, тихо подкравшись, дал Фригидину крепкого пинка.
— Ой! — вскрикнул тот и, развернувшись, стал потирать ушибленное место. — Это вы, Сергей? А я тут…
— Сахар мой воруешь, сволочь, — угрожающе произнёс Тютюнин.
— Я попросил бы вас… не усугублять своё и без того сложное положение… — залепетал пойманный с поличным бухгалтер. — И потом… у вас ещё полпачки осталось. Стоит ли жадничать?
— А ты прав, — улыбнулся Серёга подсказанной Фригидиным мысли. — Ты прав, гадёныш, я не жадный.
С этими словами он достал из тумбочки оставшиеся полпачки сахара и, протянув Фригидину, приказал:
— Ешь.
— Ой, спасибо, Сергей! Вы не такой грубый, каким показались мне вначале. Я даже сожалею, что вас увольняют.
Фригидин взял парочку кусочков и положил в карман.
— Я их потом съем.
— Нет, не потом, — со злой улыбочкой возразил Тютюнин. — Здесь будешь кушать — сейчас. И не два кусочка, а весь сахарок. Ты же его так любишь, гад!
Серёга снова продемонстрировал драконью улыбку и, чтобы Фригидин лучше понял, ткнул его под ребра.
Бухгалтер снова ойкнул и принялся за сахар. Первые четверть пачки он одолел довольно быстро, но затем стал давиться, и Тютюнин позволил ему запивать угощение холодным, оставшимся со вчера чаем.
— Все, — сказал Серёга, когда сахар был съеден. — Теперь можешь идти.
Фригидин посмотрел на своего мучителя засахаренными глазами, икнул и нетвёрдой походкой направился в коридор. Уже из-за угла он, полуобернувшись, обронил:
— Фа… фашист… — и исчез.
«Ну вот, — подумал Тютюнин. — Теперь и увольняться можно».
В коридоре снова послышались шаги. Серёга подумал, что это бухгалтер, однако вместо Фригидина в приёмку заглянул рабочий из пошивочного цеха.
— Ты, это, иди к директору… Зовут тебя…
4
В кабинете господина Штерна было много света и свежего воздуха. Распахнутое окно напоминало о недавнем происшествии, однако на лицах присутствующих Тютюнин не заметил никакого ожесточения.
«По-хорошему уволят», — решил он и взглянул на секретаршу директора Елену Васильевну, отчего та вздрогнула, должно быть вспомнив, как Серёга вползал к ней в приёмную.
— Ну, Тютюнин, осознал свою вину? — поинтересовался Штерн.
— Дык, — Серёга пожал плечами, — понятное дело.
— Это хорошо. Мы тут в муфте старинной лейбл нашли, поставщика Его Императорского Величества купца Резинова… Вот…
И директор положил на стол небольшую медяшку.
— Эта находка в корне меняет дело, поскольку мы её теперь на главный заказ пришьём — доху для господина Куклинского, в «мерседесе» ездить. Получится у нас, Турбинов? — обратился Штерн к своему дизайнеру-закройщику.
— Конечно получится. Кроличьи шапки мы уже красим и стрижём под барса. Потом сошьём их гнилыми нитками, и все подумают, что дохе триста лет и ею укрывался князь Голицын. Или Потёмкин. Лейбл царского поставщика только придаст нашей дохе натуральности.
— То есть качество гарантируете? — ещё раз уточнил. Штерн.
— Качество и безопасность, — легко пообещал Турбинов и потёр свой большой нос. Он всегда потирал его, когда хотел выпить.
— Одним словом, Тютюнин, ты остаёшься в нашем славном коллективе, а за лейбл мы премируем тебя двести рублями… Или нет — двестью рублями… Елена Васильевна, подскажите, как правильно?
Секретарша наморщила лоб, потом посмотрела в потолок и наконец сказала:
— Дайте ему двести рублей, и дело с концом.
— Правильно, а то обед заканчивается, — поддержал Турбинов и снова почесал нос.
Директор отсчитал Тютюнину деньги, и тот, радостный, выскочил в коридор, где едва не столкнулся с людьми в белых халатах, которые деловито волокли на носилках тело Фригидина.
— Мужчина! — позвали Серёгу проникновенным басом, а затем тяжёлый бюст припечатал его к стенке. — Вы кто такой?
— Я Тютюнин, приёмщик, — быстро ответил он, поглядывая снизу вверх на дородную врачиху.
— Женаты?
— Уже пять лет! — отрапортовал Серёга.
— Жаль. — Врачиха разочарованно улыбнулась, показав золотые зубы. — Но на всякий случай, меня Светланой зовут.
— Очень приятно. А чего это с нашим бухгалтером случилось?
— А слиплось все на хрен.
— Все — это что? — осторожно уточнил Тютюнин.
— Все — это все, — просто ответила врач Светлана.
— И куда же его теперь повезёте?
— Ясно куда — отмачивать… Вы чего здесь производите, женатый? Я, конечно, не санврач, но вонь тут у вас… — Светлана скривилась и покачала головой.
— Перелицовываем шкурки, пересаживаем мех и восстанавливаем мездру.
— Ну ты со словами-то поаккуратней, я грубиянов не люблю, — предупредила Светлана.
— Это не ругательство, это наш производственный термин.
— Знаем мы ваши термины… — Светлана вздохнула, от чего её могучий бюст едва не перекрыл Тютюнину дыхание. — Откуда на производстве сахар?
— Не… Не знаю, — соврал Серёга.
— Обычно у нас вызовы на кондитерские фабрики, а тут, блин, мездра. — Произнеся это слово, Светлана хохотнула. — На прошлой неделе на пятую кондитерскую экскурсантов из Вьетнама привозили. Так те весь конвейер вылизали. Были семь случае слипания — два тяжёлых.
Из-за угла показалось красное лицо санитара.
— Светлана Семёновна, мы готовы — можно ехать!
— Уже иду, — отозвалась та. И, снова притиснув Серёгу к стенке, спросила: