— Длина кердыка для землянина — все.
Адмирал вернулся в кресло и подал знак адъютанту, чтобы тот достал ещё одну лягушку. На этот раз он выбрал «второй номер».
— Генерал Крускван, — обратился он затем к представителю отдела стратегического планирования, — как вы себе представляете колонизацию Земли? О применении квази-штымп-бомбы, насколько я понимаю, не может быть и речи?
— Не может, — кивнул генерал. — Вместе с людьми мы уничтожим драгоценных лягушек.
— Значит, постепенное проникновение, как на Ибабуту ?
— Так точно, постепенное заболачивание озёр и рек, загрязнение морей сточными водами, затопление низин. Ну и все те же — алкоголь, табак и генная инженерия. Люди должны растаять, рассосаться без следа.
— Тонкая политика. Тонкая, — вынужден был согласиться адмирал. — Какие-нибудь особые ходы вроде «пятой колонны» имеются?
— Конечно. Но об этом, я уверен, вам лучше расскажет полковник Глюкван.
— Новые сообщения с наших зондов! — подал голос офицер космической разведки.
— Если ничего нового, Бамкван, лучше меня не беспокойте.
— Слушаюсь, мой адмирал.
— Итак, «пятая колонна», полковник. Кстати, хотите шечку? У меня остались номера, которые я все равно не ем.
— Спасибо, сэр, у меня свои.
С этими словами полковник достал из нагрудного кармана маленький, не больше портсигара, холодильничек и забросил в пасть пару золотистых головастиков.
«Да он гурман», — подумал адмирал, проследив за тем, как Глюкван коротко облизнулся раздвоенным языком.
— Итак, господа, роль «пятой колонны» на Земле, по нашему разумению, могут сыграть государство Америка и все её штаты. Президент этой страны фактически является нашим агентом. Пока мы используем его втёмную, однако скоро, я думаю, ему можно будет сделать открытое предложение.
— Думаете, согласится?
— Думаю, да. Он не слишком умен и до этого момента с радостью выполнял все наши указания.
— Например?
— Ну, мы подбрасывали ему разную информацию, и он сразу же отправлял свою армию то в одно место, то в другое. Ничего хорошего у него не вышло, однако жертвы были большие. Одним словом, парень проверенный.
— Чем вы озадачили его сейчас?
— Он занимается пропагандой сельхозпродуктов с генными мутациями.
— Да что вы все время про эти генные мутации?
— Дело в том, мой адмирал, что данное направление кажется нам самым перспективным. Думаю, и генерал Крускван со мной согласится.
Генерал кивнул, а адмирал Пинкван задумался. Ему предстояло принять решение — задерживаться ли ещё в Солнечной системе, или сразу возвращаться домой," чтобы сделать Доклад Государственному Собранию.
Адмирал вздохнул и, махнув когтистой лапой, произнёс:
— Ну хорошо, идём на Квак. Мы узнали достаточно…
9
На дачу Сергей и Леха вернулись поздно, часам к двенадцати. По дороге они заскочили к Окуркину, и Серёга поклялся Лехиной жене Лене страшной клятвой, что её муж нужен ему для дела и завтра к обеду уже вернётся домой, трезвым.
Лена на удивление легко отпустила мужа, и Окуркин объяснил это тем, что его супруга наконец прекратила перечитывать книгу «Тимур и его команда».
— На Факунина теперь перешла.
— А это кто? — не понял Тютюнин.
— Ну как же… «Бесстыжая Марфа», «Браззавиль в огне»… Неужели не слышал? У Ленки на фабрике все читают.
На даче путешественников поджидали любимая Серегина жена и бессменная тёща. Первым делом они тщательно обнюхали приятелей и лишь после этого накормили их ужином.
— Что-то больно долго вы купались, господа алкоголики, — пытала Олимпиада Петровна.
— Мы не купались, — пояснил Окуркин. — Мы к человечку нужному мотались — за оборудованием.
— Каким оборудованием? — тут же насторожилась тёща. — Небось самогонный аппарат припёрли?
— Олимпиада Петровна, а вот скажите, что такое энтропия? — с ходу контратаковал Сергей и с наслаждением наблюдал потом, как вытягивается лицо тёщи.
— Ну… Ну, дорогой зятёк, такого я даже от тебя не ожидала.
С этими словами Олимпиада Петровна вышла из-за стола и покинула «красный уголок», громко хлопнув фанерной дверью.
— Сергей! Как ты можешь так с мамой?! — воскликнула Люба и выбежала вслед за тёщей.
— Не, ну ты видал? — усмехнулся Тютюнин. — Они думают, что это какое-то неприличное слово, а это…
Ну и что же это?
— Я пока не знаю. Надо будет у Кузьмича спросить — это ведь он сказал мне это слово.
— Так вот лучше спроси, а потом уже применяй. Это, может, действительно оскорбление ругательное, а ты применяешь его, не понимая.
— Ладно. Пошли ложиться. Нам ещё завтра с утра землю вскапывать, — сказал Сергей, чувствуя за собой некоторую вину.
Может, и правда слово-то ругательное, а он… Одним словом, в понедельник нужно у Кузьмича все выяснить.
Люба постелила друзьям под деревом. Один матрац и полторы фуфайки, а накрываться пришлось оставшимися в «красном уголке» кумачовыми лозунгами.
Лехе, как гостю, достался «Слава КПСС!», а Серёга довольствовался «Пятилетку — за два года!»
Окуркин почти сразу успокоился и стал посапывать, а Тютюнин ещё долго смотрел в звёздное небо, размышляя о далёких планетах и иных цивилизациях. Неужели они все-таки есть? Или права тёща и все это выдумки Чубайса и продажных журналистов?
Неожиданная догадка пришла в голову Серёги, он толкнул локтем спящего Окуркина.
— Ну чего тебе? — сквозь сон пробормотал тот.
— Слушай, Лех, ты помнишь, как мы с тобой на речке мылись?
— Ну?
— А потом из лагеря дети набежали? — Ну?
— Так откуда в лагере дети, если до каникул ещё целая неделя?
— А тебе не один ли хрен? — зло спросил Окуркин, окончательно потеряв сон. — Спи давай — нам завтра работать надо. С оборудованием…
Сказав это, Окуркин отвернулся в сторону Московской области и тут же уснул.
Сергей вздохнул. Случалось, его не понимал даже Леха. Ещё немного поскучав, он тоже заснул.
10
Утро выдалось студёное, и Сергей с Лехой, укрытые лишь наглядной агитацией, сильно продрогли.
— Подъем, махновцы! — злорадно закричала Олимпиада Петровна, подобравшись к спящим.
— Чего вы так орёте, тётя Лимпа? — недовольно спросил Леха. Он резко сел и потянул носом. — Завтрак готов?
— Готов. Вставайте уже. И рожи свои кривые помойте. Использовав весь запас утренних любезностей, Олимпиада Петровна вернулась к небольшой железной печурке, которая на даче играла роль семейного очага.
— Ну и тёща у тебя, Серёг.
— Не тёща — добрый пасечник, — осипшим голосом произнёс Тютюнин. — Ладно, давай позавтракаем, потом закончим с этими грядками и домой поедем. Я что-нибудь совру Любке, скажу, что у меня дела срочные. В противном случаем мне с ними ещё два часа на электричке конопатиться.
— Да, друг. Я тебя понимаю.
Приятели поднялись и отправились умываться под «мойдодыром», прибитым гвоздями к дереву. Потом они чистили зубы — Тютюнин воспользовался своей щёткой, а Лехе достался помазок из свиной щетины, который Любин дедушка в сорок пятом году вывез из Кенигсберга.
Свиная щетина набилась Лехе в рот, и он долго отплёвывался в кустах, вызывая недовольство Олимпиады Петровны и удивление Любы.
— Да что же он там делает?! — восклицала Олимпиада.
— Ему щетина в рот попала, — помешивая горячую кашу, пояснил Сергей.
Вскоре, отплевавшись окончательно, к столу, поставленному на месте будущего колодца, пришёл Леха. Несмотря на проблемы с помазком, его лицо светилось энтузиазмом. Понюхав поданную тарелку с пшённой кашей, он похвалил поварское искусство тютюнинских женщин. На что Олимпиада Петровна тут же заметила, что это только её глупой Любашке не повезло, а сама она носила гордую фамилию Удрюпниковых.
— Старая фамилия. Из купеческого рода. Я её и в замужестве не меняла.
— Мама, ты же говорила, что в вашем роду были одни комиссары, — заметила Люба.
— Говорила, потому что иначе нельзя было. Репрессии и все такое.
— Вы уже решили, где чего сажать будете? — вмешался Леха, стремясь гармонизировать отношения в семье Тютюниных.
— А чего тут решать, если земля ещё не вскопана?! — снова взялась за своё Олимпиада Петровна. — Такими темпами, как у нашего Сергея Викторовича, мы здесь только к осени чего-нибудь посадить сможем. Коноплю уже, наверное.
— Нет, ну зачем коноплю, — возразила Люба. — Вот здесь горох будет, там дальше — за пенёчком, картофельный клин, тут вот — баклажаны, морковочка, а в ямочке — арбузик… А между ними дорожки ровненькие, песочком посыпанные. Я такие в журнале видела.
— А потом я на этих дорожках мины поставлю, нажимного действия… — мечтательно закатив глаза, произнёс Тютюнин. — И не скажу Олимпиаде Петровне где.
Услышав слова зятя, Олимпиада едва не подавилась кашей. Звякнув ложкой, она поднялась из-за стола с оскорблённым видом и скрылась в «красном уголке», заявив, что идёт «прибрать в каморке».
— У папы Карло, — машинально дополнил Леха и попросил добавки.
11
Содержимое чемоданчика с оборудованием поначалу озадачило и Сергея, и Леху. Они ожидали найти что-то похожее на плуг или хотя бы на бензопилу «Дружба», а тут была какая-то дрель и связка «карандашиков», связанных проводками вроде новогодней гирлянды.
— Это чего за Новый год такой, Леха? — спросил Тютюнин.
— А я тебе доктор, что ли? Давай инструкцию читать, — ответил Окуркин и раскрыл тоненькую замасленную книжицу с надписью «Инструкция по применению специального набора ВЗ-104А».
— Тут написано, что у нас должен быть допуск, — через какое-то время сообщил Леха.
— Куда пропуск?
— А я без понятия. Ладно, едем дальше. Эта хреновина, — Леха ткнул пальцем в открытый чемодан, — не дрель, а «пер-фо-ра-тор».
— Пер-фо-ра-тор, — зачарованно повторил Тютюнин. — Не слабо. А дальше?
— Дальше… -Окуркин стал водить пальцем по замасленным листам. — Ага, карандаши эти на верёвочке называются — ВУ.
— А выключатель-то зачем?
— Какой выключатель? — Окуркин отвлёкся от инструкции и заглянул в чемодан.
— Вот этот. У нас в подвале на стене почти такой же…
— Ну, значит, тут все на электричестве, — сделал вывод Окуркин. — Ладно, слушай дальше. Тут написано, что нужно выбрать из таблицы вид породы. «Известняк», «песчаник» или «гранит». Ты чего скажешь, хозяин тайги?
Тютюнин ковырнул носком ботинка слежавшуюся глину и уверенно сказал:
— Пиши — гранит.
— Хорошо, контора пишет. Значит, для гранита по таблице — пятьдесят сэмэ.
— А чего такое «сэмэ»?
— Это все равно что половина мэ.
— Хорошо, а чего «мэ»?
— Мэ чего? — Леха снова потыкал в инструкцию пальцем и сказал:
— «Мэ» — это расстояние между отверстиями.
— Так, может, «мэ» — это метры?
— Точно, Серёга! Точно метры! — обрадовался Окуркин. — Ну ты молодец, а то понаписали тут… Оказалось, метры… Значит, так — сверлим дырки, забиваем туда «карандашики» и включаем ток.
— И все?
— И все. — Леха закрыл инструкцию и покровительственно улыбнулся. — Я же говорю — оборудование. А то бы ты тут до морозов колупался…
Достав из чемодан перфоратор, Леха вставил в него прилагавшееся сверло и для пробы нажал «пуск». Перфоратор жутко завибрировал, заставив Тютюнина отпрыгнуть в сторону.
— Спокойно, я — Дубровский, — усмехнулся Леха. — На аккумуляторе работает штукенция. Показывай фронт работ, хозяин.
Тютюнин даже растерялся поначалу, но затем, вспомнив первоначальные распоряжения тёщи, быстро определился с местом применения.
— Вот здесь, где трава не растёт, — сказа он.
— Хорошо, отходи в сторону. Как сказал Пушкин — здесь будет город заложен.
— Город-сад, — подсказал Сергей.
Окуркин приставил сверло к глине и начал сверлить.
Перфоратор застучал, как самый настоящий отбойный молоток, и на этот шум немедленно примчались Люба и Олимпиада Петровна.
— Эй, вы так всех червей распугаете! — сквозь стук перфоратора прокричала Люба.
Окуркин выключил перфоратор и, нагнувшись, заглянул в полученное отверстие. Затем распрямился и заметил:
— Черви, Люба, в граните не живут.
— А почему? — удивилась Люба. — А потому, что его грызть трудно…
— Ох, попортят они, Люба, этим своим вибраторам весь наш гумус, — заметила Серегина тёща. — А без гумуса нет ни редисочки, ни картошечки…
— Ни водочки, добавил Окуркин и принялся выдалбливать следующую дырку.
Женщины ушли, и работа пошла быстрее. Как выяснилось, «карандашиков ВУ» оказалось целых сто штук, так что Сергею пришлось неоднократно сменять Леху.
Друзья опасались, что у перфоратора сядут аккумуляторы, однако этого не произошло, и задолго до обеда удалось насверлить больше ста дырок.
— Ничего что дырки лишние, — заметил Окуркин. — Про запас останутся.
12
К моменту, когда все «карандашики» были рассованы по дыркам, Олимпиада Петровна и Люба уже заканчивали приготовление обеда.
Вкусные запахи кружились в воздухе и отвлекали приятелей от работы.
— Может, после обеда включим? — предложил Тютюнин.
— Судя по настроению твоей тёши, Серёга, мы не получим обеда, пока дело не сделаем.
— Ну, тогда давай включать. Давай.
Окуркин вытянул чёрную коробочку с включателем вроде подвального и без задержки щёлкнул им, однако ничего не произошло.
— Ты смотри какая зараза! — покачал головой Тютюнин. — Не сработала. Может, батарейки сели?
— Да нет, вот лампочка контрольная — она горит.
— Ну-ка. — Сергей подошёл поближе и удостоверился, что с батарейками все в порядке.
Окуркин сделал ещё несколько неудачных попыток, затем положил включатель на землю и сказал:
— Если ничего не получается, нужно смотреть инструкцию.
— Точно, нужно смотреть, — согласился Сергей.
Они снова взялись за засаленную книжицу и в разделе «Включение цепи» нашли упоминание о предохранителе, который блокировал случайное включение.
— Ну вот в чем собака-то зарыта! — обрадовался Леха. — Давай по новой.
— Стой, давай почитаем раздел «Безопасность».
— Да чего там читать? «Не влезай — убьёт», «Не стой под стрелой» и «Мама мыла раму»…
Окуркин уже схватился за включатель, когда был остановлен выкриком:
— Стой! Кричал Серёга.
— Ты чего разорался-то? — удивлённо спросил Окуркин.
— Тут написано — сто метров…
— Чего «сто метров»?
— Нужно отойти на сто метров.
— Серьёзно?
— Вот, сам смотри.
Окуркин вернулся к инструкции и убедился, что Тютюнин прав.
— Интересно, зачем так далеко топать? А провода хватит? Леха заглянул в чемодан, где ещё валялась довольно увесистая бухта.
— Я знаю зачем, — поднял палец Тютюнин. — Это чтобы током не шарахнуло, как корову!
— Какую корову?
— На колхозном поле, в грозу.
— А-а, понимаю. Тогда, может, лучше калоши надеть резиновые?
— Можно, — согласился Сергей. Топать сто метров от дачи ему не хотелось, тем более что примерно на этом рубеже начинался колючий кустарник. — Эх, ничего не выйдет. Резиновых калош у нас только две пары, и в них сейчас Люба и тёща.
— Ну тогда пошли отматывать — инструкция есть инструкция, ничего не поделаешь.
— А тёще с Любой скажем?
— А зачем? — пожал плечами Окуркин. — Они же в калошах.
— Точно. Ну тогда пошли.
Друзья стали спускаться с холма, на вершине которого находилась Серегина дача, но тут их исчезновение заметила бдительная Олимпиада Петровна.
— Ты смотри, Любаша, эти бездельники в кусты рванули. Можешь не сомневаться, у них там самогонка припрятана… Бери скалку, доча, и за мной.
13
Едва Леха с Сергеем размотали весь провод, как откуда ни возьмись налетели Люба и Олимпиада Петровна.
— О, вы чего здесь делаете? — удивился Тютюнин.
— А мы вам компанию составить решили, Сергей Викторович, на вашу самогоночку.
— Какую самогоночку?
— А ту, которую вы тут припрятали и потихоньку высосать собирались.
— Мы работаем, тётя Лимпа, — вступился Леха. — Отошли на всю длину провода, как написано в инструкции.
— Где эта инструкция? — строго спросила Олимпиада.
— Вот, — сказал Сергей, протягивая книжечку.
Теша выхватила её, словно это была не инструкция, а какие-нибудь три рубля, пролистала все страницы и спросила:
— А почему нам с Любашей ничего не сказали? Хотели избавиться от двух слабых женщин, босяки?
— Зачем вам говорить, когда вы в калошах, — попытался объяснить Леха. — Вот если бы вы были коровы…
Не договорив, Окуркин замолчал. Он вспомнил, что его машина стоит возле Серегиной дачи — совсем близко.
— Елы-палы, я же «запорожец» забыл перегнать! И, сорвавшись с места, Леха побежал в гору.
— Так он же в калошах, твой «горбатый»! — злорадно закричала ему вслед Олимпиада Петровна. А Люба повертела в руках ненужную скалку и честно призналась:
— Ничего не понимаю.
Вскоре Леха пригнал «запорожец» и запарковал его в кустах. Затем, повеселевший, подошёл к компании и, взяв из рук Тютюнина включатель, сказал:
— Сейчас быстренько взрыхлим и будем обедать, правильно, Олимпиада Петровна?
Серегина тёща ничего не ответила, и Леха, элегантным жестом отбросив собачку предохранителя, нажал главную кнопку.
В первое мгновение никто ничего не понял. Земля просто ушла из-под ног, а затем подпрыгнула вверх, больно Ударив по подошвам.
Все вокруг загрохотало, засвистел, срывая листву, горячий ветер, а затем, закрыв собой полнеба, сверху обрушился Целый град глиняных комьев.
Этот ужас длился всего несколько секунд, а потом послышались первые стоны.
— Моя машина… Моя машина… — бубнили из-под первого глиняного холма.
— Люба! Доча, ты жива?! — кричали из-под другого.
— Жива, мама…
— А скалочка! Скалочка ещё при тебе, доча?
— Нет, мама, где-то обронила!
Тютюнин почти ничего не слышал, поскольку его завалило сильнее всех, однако, упёршись в землю ногами, он сумел вынырнуть на белый свет, который оказался каким-то жёлто-оранжевым.
Солнце едва пробивалось сквозь плотную пыльную завесу, а слабый ветер неохотно относил в сторону гигантское облако копоти, похожее на гриб от ядерного взрыва.
— Серёга! Мы, наверное, бомбу взорвали атомную! — позабыв про «запорожец», ошалело воскликнул Окуркин. — Ну Бухалов, сволочь! Ну подсунул!
Хрипло кашляя и вздымая тучи пыли, на ноги поднялась Олимпиада Петровна:
— И ведь ещё издевались, подлецы — в калошах, дескать, Люба, нам ничего не грозит…
— Ой, что же это было, Серёжа? — заныла Люба. — Чего ты с нами сделать хотел?
— Он убить нас хотел, Люба, доча моя! Убить за наследство, как дон Хулиан в фильме «Моя вторая неродная мама»!
— Я только взрыхлить хотел! — заорал Серёга, потрясая пыльными руками и белея зубами на оранжевом лице.
В небе застрекотал вертолёт.
— Ой, надо же сказать им, что это не мы! Надо сказать, что это Сергей Викторович! — спохватилась-тёща и стала отплясывать на глине и размахивать руками. — Не стреляйте, не стреляйте!
— Поздно кричать, Олимпиада Петровна, — сурово произнёс Окуркин. — Радиация уже сделал своё чёрное дело… Мы все обречены…
От таких слов своего друга Серёга сел на глину и, в сердцах хлопнув по ней рукой, сказал:
— Взрыхлили, мля, землю. Посадили картошечку.