— «Голани»? — удивилась я.
Мики поднял брови. На вид ему было лет сорок; короткая стрижка, квадратное лицо, круглые живые глаза и узкогубый щелеобразный рот, делающий его обладателя похожим на говорящего робота из мультфильма.
— Что в этом странного?
Я пожала плечами:
— Всякий знает, что голанчики те еще охламоны. Какая репутация, такая и одежка. А вы одеты, как будто вчера прилетели из Бостона…
— Одно другому не мешает, — рассмеялся Мики. — И кстати, я действительно здесь прямиком из аэропорта. Зэвик позвонил как раз, когда я проходил паспортный контроль. Приезжай, говорит, на вечеринку. Надо порадовать день-рожденным сюрпризом одну неимоверную красавицу. А я страсть как люблю радовать людей, особенно женщин, и особенно таких красивых…
Мы разговорились, болтали о пустяках. Я налегала на вино; пилось хорошо, вкусно и весело. Мики много смеялся, шутил, я ему явно нравилась. Из собравшихся в гостиной незнакомцев, гостей моего двадцатилетия, мне было легче всего именно с ним. В его располагающем с первого взгляда облике чувствовалось что-то уютное, домашнее — по-видимому, от доброжелательного тепла круглых, немного наивных глаз — и одновременно что-то очень надежное, солидное, основательное — уж не от костюма ли и галстука? Я успела позабыть, когда в последний раз кокетничала с мужчиной… — да и кокетничала ли когда-нибудь? Вряд ли в квартале Джей-Эф-Кей существовал безумец, который бы осмелился подбивать клинья к подруге Мени Царфати…
— Что вы делали в Бостоне?
В круглых глазах мелькнула тень — мелькнула и тут же исчезла, растворившись в тепле карего взгляда.
— Почему ты решила, что я был в Бостоне?
— Костюм… галстук… — напомнила я.
— Ах да, — улыбнулся Мики. — Нет, я прилетел из Эл-Эй. Бизнес, Батшева. Я бизнесмен, отсюда и костюм. В Америке с этим строго.
— Бизнес? И чем же ты занимаешься? Биржа? Алмазы? Автоматы Калашникова?..
Рядом с ним и после нескольких бокалов я в самом деле расслабилась и почти забыла о своих безвыходных бедах. Мне хотелось поддевать его шутками и хохотать над ответными добродушными уколами. Он был своим в доску парнем, этот вдвое старший меня мужчина. Вдвое, втрое — какая на фиг разница? Со мной никогда не флиртовали ровесники. Со мной вообще никто никогда не флиртовал. Моему первому насильнику было под шестьдесят, второму — за тридцать.
— Если ты услышишь, кто я, то не поверишь, — с внезапной серьезностью отвечал Мики. — Люди обычно не верят, и это можно понять.
— А ты попробуй, — поддразнила его я. — Погоди, один момент… вот хлебну для храбрости…
Я сделала большой глоток и воззрилась на своего собеседника.
— Давай говори, я готова!
— Я работаю Богом, — сказал он и замолчал, выжидательно глядя в мои уже изрядно залитые вином глаза.
Я прыснула. Парень определенно умел пошутить. Не помню, чтобы мне было так интересно и забавно с кем-нибудь еще.
— Хорошо, что не чертом!
Мики помотал головой:
— Черта не существует, Батшева, заруби это себе на носу. Есть только Бог… Ну, что ты смеешься, глупышка? Я ж предупреждал: не поверишь.
— Ладно, — отмахнулась я. — Не хочешь — не говори. Хотя вряд ли я могу помешать тебе конкуренцией, чем бы ты там ни занимался. Мне в ближайшее время светит только один бизнес: продовольственный. Вот-вот начну кормить червей…
Эта — моя собственная — шутка показалась мне особенно смешной. Я давно заметила, что самые забавные остроты, как правило, недалеки от реальности. Остроты, острые, как бритва Мени Царфати.
— Извини, что лезу не в свое дело, но, по-моему, твой последний стакан был лишним, — сказал Мики. — Кстати, гости уже разошлись, только мы с тобой и остались. Если хочешь, я отвезу тебя домой.
С некоторым трудом установив голову в нужное положение, я обозрела окрестности. В гостиной и впрямь наблюдалась образцовая тишь да гладь. Мали и ее подруги успели даже убрать со стола… хотя долго ли убирать одноразовую посуду…
— Одноразовая посуда, Мики, замечательно удобная вещь, — доверительно сообщила я. — Берешь одноразовую скатерть за четыре угла и — р-р-раз! — стол чист! Хотела бы я, чтобы так же сделали и с моей поганой жизнью. Вот ты Бог, ты, наверно, можешь, а? Возьми мою поганую жизнь за четыре угла…
Незаметно подошедшая Мали тронула меня за плечо.
— Батшевуш, милая… Я уложила Арика. Они с Рои обрадовались, что будут спать вместе. Перемигивались, дурачки, хотели всю ночь бедокурить и оба заснули, едва коснувшись подушки. Такие смешные. Тебе тоже пора, нет? Я постелю тебе здесь, в салоне.
Мики поднялся со стула и церемонно поклонился хозяйке.
— Спасибо, Мали. Вечеринка была прекрасной. У тебя замечательная племянница… — он повернулся ко мне. — Батшева, еще раз с днем рождения.
«Сейчас уйдет, — поняла я. — Сейчас он уйдет, и все кончится. Кончится день рождения. Кончится праздник. Не будет ни шуточек, ни костюма, ни галстука. Останется только Мени Царфати, его чертова бритва и Джесси-факинг-Каган…»
— Стой, — сказала я вслух. — Стой, Мики. Ты вроде бы грозился отвезти меня домой?
— Брось, Батшева! — вмешалась Мали. — Тебе лучше остаться здесь. Я постелю…
— Мне лучше уехать, — перебила ее я. — Я уже большая девочка, тетя Мали. Не забывай: в нашей семье беременеют в пятнадцать лет и сразу от семи отцов. Или от семидесяти семи… Если не возражаешь, Арик побудет у тебя денек-другой. Здесь ему будет лучше, чем в моем дворце. Мики?
Он подхватил меня под руку и помог встать. Совместными усилиями мы пересекли гостиную и вышли на улицу. Мали беспомощно смотрела нам вслед. Вот будет номер, если Менины солдаты действительно наблюдают за домом. Вот будет номер, если из какой-нибудь машины сейчас вылезет мой муженек собственной персоной. Вот будет номер, если бедному Мики придется расплачиваться за мои грехи…
— Моя тачка на соседней улице, — сказал Мики. — Дойдешь со мной или подождешь здесь?
— Дойду, — твердо ответила я, вцепившись в его надежную руку. — Если надо будет, доползу. Я не останусь здесь одна, Мики. Я лучше сдохну, чем останусь одна в этом чертовом месте. Хотя ты и утверждаешь, что черта нет.
Так — на четырех ногах, две из которых то и дело подкашивались, мы добрались до переулка и двинулись вдоль строя демократических «юндаев», «мазд» и пикапов, характерных для здешнего служилого и рабочего люда. Внезапно блеснувшая справа кошачья морда спортивного «ягуара» выглядела в этом ряду столь же неуместной, сколь и дорогой костюм моего провожатого в компании джинсов и футболок. Поэтому я почти не удивилась, когда выяснилось, что это и есть «тачка», о которой говорил Мики. Он распахнул дверь и со всей осторожностью помог мне всунуться на кожаное сиденье. Меня вдруг потянуло на слезы.
— Мики…
— Да, милая?
— Мне жалко твою машину… — всхлипнула я. — Что будет, если я заблюю тебе этот космический корабль?
— Куплю новый, — проговорил он, уверенно выворачивая руль. — Слушай, ты не против, если я буду звать тебя Бетти? А то Батшева слишком…
— …многоотцово… — подсказала я.
Мики рассмеялся.
— Слишком архаично и годится только для местного употребления. Зато Бетти везде как родная. И в Европе, и в Штатах.
— Эк ты куда хватил… — хмыкнула я. — Штаты… Ты, может, не поверишь, но мне никогда не приходилось бывать северней Нетании и западней Тель-Авива. Не подумай только, что я предпочитаю юг или восток. С Индией и Китаем мои дороги тоже не пересекались. У меня и паспорта-то нет. Ну какая из меня Бетти?
— Теперь все пойдет по-другому!
Это было что-то новое — как костюм, как «ягуар», как флирт. Мне часто угрожали, но никогда еще ничего не обещали. Меня брали просто так, без обещаний и объяснений. И даже если я ни на секунду не верила в это веселое «по-другому», в самом факте Микиного обещания была несомненная новизна, пусть и не подтвержденная какой-либо надеждой. Когда тебе вот-вот, не сегодня, так завтра, порежут на лохмотья обе щеки, а то и вовсе закопают под дюной, отчего бы не насладиться напоследок красивой иллюзией и поездкой в космическом корабле?
Машина вырулила на автостраду и понеслась в сторону Тель-Авива. Мики ткнул пальцем в кнопку, и заиграла музыка. «Адон олам». Господин мира.
«Адон олам… — пел скромный ашкеназский мужской голос, — царил всегда… во тьме времен, до света дней…»
— А, так ты же у нас Бог… — вспомнила я. — Царишь всегда. Смотри, чего доброго, я поверю и попрошу чего-нибудь.
Мики рассмеялся.
— Проси, чего хочешь, Бетти. Бог слушает. Правда, лично я, в отличие от Него, не всесилен. Я — как бы это объяснить — работаю Богом на ограниченном кусочке мира.
— Ну вот, начинаются отговорки…
— Но песня и впрямь хорошая… — он прибавил звук. — Послушай. Узи Хитман. Люблю этого певца. Он мне особенно близок…
«…и Он один, и нет други-их…» — тянул особенно близкий певец.
Я скептически покачала головой:
— Слабоват голосок… Ашкеназы не поют, а мучаются. То ли дело Зоар. Знаешь Зоара? Он мне особенно близок. Как наркоман и насильник…
Мы проехали Глилот и теперь неслись по пустынному в этот час Аялонскому шоссе. Хитман запел что-то другое, и Мики резко убавил звук. Хочет сказать что-то важное, поняла я. Мужчины имеют обыкновение драматизировать такие моменты.
