— Измениться — как?

— Как? Посмотреть на окружающий мир. Он не стоит на месте! С чем мы сверяем свою жизнь? С законами, созданными сто, двести лет назад. С заветами предков. Но мир давно уже не таков. Мир живет на большой скорости, то, что было верным еще вчера, сегодня уже не совсем так, а завтра это устареет окончательно. Мы должны понять, что нас тормозит, и отбросить это. Наши предрассудки. Наша родовая система — для нас сам человек не имеет никакого значения, мы не уважаем человека. Для нас человек — это его род, его туххум, его народ. Но так уже давно никто не живет, разве что только в Африке. Если бы Россия не давала сюда денег, то мы бы и были тут Африкой…

— А ты говоришь, что хочешь отложиться от России…

— Я этого не говорил. Но — да, я хочу, чтобы Дагестан отложился от России. Потому что тогда в республику перестанут приходить незаработанные нами деньги. И тогда мы начнем что-то менять. Пока что Россия не меняется, и мы не меняемся. Россия дает деньги, и ничего менять не нужно…

Следователь прикурил, чиркнув зажигалкой, как будто сделанной из цельного куска золота. Может, она и была сделана из чистого куска золота.

— Какой-то ты дурак, парень… — сказал он, — может, тебя на обследование отправить? Под психа косишь?

— Вы сами понимаете, что это так и есть. Просто боитесь сказать вслух.

— Так и есть? Ты хоть понимаешь, к чему ты призываешь? — зло сказал следователь. — Пока есть Россия, мы вместе. Потому что есть кого ненавидеть. И есть от кого требовать денег. Как только не будет России… тут такой ай-уй начнется… мы же все перегрызем друг друга. Ты это понимаешь?

— Я верю в свой народ.

— Да какой, б… народ… — зло сказал следователь — какой в ж… народ. Вы только и делаете, что по клубам тусите… народ. Все пере…сь друг с другом. Дай вам волю — вы тут парад пи…асов устроите, как в этой… Голландии, что ли. Нет больше народа! Нету! Раньше хоть в горах за идею были — а теперь с коммерсов бабки стригут и в стройку вкладывают, потому что в банк на проценты класть — харам. У амиров дома у кого в Турции, у кого в Абу-Даби. Ты думаешь, что вот эти КТО — они настоящие, что ли? Х..! Звонит амир, говорит: все, хочу соскочить. Делают операцию, типа окружили банду, рапортуют о том, что ликвидирован еще один главарь бандподполья, а на самом деле за половину бабла выпускают из страны, вот он и живет… подальше отсюда. Про Хизриева помнишь? Говорят, в Австралию уехал…

Следователь потушил сигарету, открыл ноутбук и забарабанил по клавишам. Барабанил минут десять, потом зашипел принтер, выбросив теплый гладкий лист бумаги.

— Прочитай, распишись. И свободен. Пока…

Аслан взял бумагу…

Я, Дибиров Аслан Ахатович, 20.02.1997 г. р., студент факультета «Информационные технологии» ДГУ, признаю, что летом 2017 года в период моего нахождения в г. Вильнюс был завербован ЦРУ США с целью ведения подрывной деятельности против Российской Федерации. Вербовка произошла при следующих обстоятельствах…

Аслан бросил бумагу на стол.

— Я не подпишу.

— Почему?

— Потому что это ложь.

Следователь усмехнулся

— Ты что, никогда не лгал?

— Это такая ложь, за которую придется отвечать.

— Отвечать придется, если ты это не подпишешь. Это я такой добрый. А вот попадешь ты по пятому направлению — защита конституционного строя… Книжонки у тебя ваххабитские нашли? Нашли. Милиционера ты ударил? Ударил. Знаешь, как тебя там обломают? А тут — ты даже срок не получишь, статья за измену предусматривает освобождение от ответственности в случае явки с повинной.

— Я все равно не подпишу.

— Как хочешь. Пойдешь в камеру, там подумаешь. Дня хватит?

В камере были ваххабиты (или те, кого считали ваххабитами). Но Аслана они не тронули, хотя следак, может быть, рассчитывал на другое. Узнали, что он правозащитник, и не тронули — пиетет перед профессией. Ничего не сказали даже тогда, когда он вместе со всеми не встал на намаз ни вечером, ни утром. В камере было тесно, потому намаз совершали как придется — кто-то совершал намаз, стоя на одной ноге. Говорят, так тоже можно.

На следующий день Аслан ждал продолжения допроса, но его не последовало. Пришел конвоир, сказал собираться.

Вещей у него не было.

На выходе из изолятора Аслана ждали несколько человек и три машины — знакомая белая «БМВ» Магомеда и два «Лендкрузера».

— Аслан… братуха, как сам? — первым обнялся Магомед — туда-сюда, все дела. — Не сильно прессовали?

— Нет. А это кто?

— Это…

Аслан понизил голос

— Ле, ты за женщину в маршрутке заступился, да?

— Что?! — Аслан не понял, о чем речь, так много всего произошло.

— Ну, чикса покрытая, в маршрутке, вкуривай.

— Это…

— Знаешь, кто она?

Магомед заговорщически понизил голос.

— Она из туххума Гаджимагомедовых, какая-то дальняя родственница. Все рассказала… старшие тебя искали…

Гаджимагомедов. Бывший начальник налоговой, сейчас — крупный застройщик.

— …По всей Махачкале тебя искали, даже не знали, кто ты. Потом вышли на меня. Сейчас тебя выкупили, поехали, нам стол накроют, ту машалла. Наверное, и работу тебе хорошую дадут, будешь начальником…

Быть начальником в Дагестане — это вершина карьеры, вне зависимости от того, начальником чего быть. Потому что если ты начальник, то тебе обязаны платить. Где-то больше, как в налоговой. Где-то меньше… как, например в «Скорой». Но везде обязаны платить, такова суть системы.

Системы, с которой Аслан боролся.

И частью которой его сейчас вынуждали стать.

— Я не поеду.

— Да ты че, братан, че за варианты, — Магомед схватил Аслана и потащил к своей «БМВ», — вещи делай, жи есть! Себе не хочешь помочь — мне немного помоги. Даги — сила, да? Кто не с нами — тот под ногами…

За столом сам Гаджимагомедов сказал несколько теплых слов в адрес Аслана, расспросил его о том, как он живет и чем занимается. Ответы ему не то чтобы понравились, но он сделал себе заметку. Парень молодой, английский знает, говорит гладко, правильно, а здесь это редкость. Надо его в политику толкать — поможешь, он потом долг отдаст, обязан будет. Вон, иностранные инвесторы тут приезжают… а мы как дикари какие-то…

Так Аслан, сам того не понимая, сделал первый шаг на пути в политике.

Махачкала, Россия. 4 июня 2017 года

В следующий раз они встретились три недели спустя. Прошло всего три недели — а казалось, что прошло триста лет…

В Москве сменилась власть. Официально это называлось «правительство национального согласия», но на Кавказе, очень тонко чувствующем оттенки, все поняли правильно. Власть сменилась! А в случае с Москвой смена власти означает ослабление.

И для Кавказа это значило только одно — можно!

Можно…

Аслан как раз только вышел из больницы и навестил университет. Он думал, что его исключили, но это было не так. Он взял лекции и самостоятельные занятия — надо было догонять — и выходил из университета, когда резкий, прерывистый знакомый звук заставил его остановиться…

Повернувшись, он увидел Магомеда.

Тот был одет совершенно невообразимым образом — кожаная куртка поверх спортивного костюма, какая-то каскетка. Кроссовки.

— Ле, Аслан! Иди сюда!

Магомед подошел.

— Пацаны, это Аслан. Наш мозг местный, в натуре.

— Хай.

— Салам…

Около машины Магомеда — белой, довольно старой «БМВ» — тусили еще пацаны, и машина такая была не одна.

— Двинули с нами, а? Братан? Прокатимся, движение сделаем.

— А куда?

— В аэропорт.

— А что там?

— Он че, систему не хавает, да? — спросил один из пассажиров

— Глохни… — Магомед посмотрел на Аслана — глаза были веселые, шальные… — ты чего, не чувствуешь?

— А что случилось?

— Дядя выкупился, иншалла. Сегодня из Москвы прилетает. Поехали встречать…

Магомед понизил голос:

— Говорят, дядя деньги будет разбрасывать, от души. Золотые монеты. Поймаешь — на удачу. Я точно знаю, в аэропорт монеты повезли…

Дядя Магомеда был очень непростым человеком.

Несколько лет назад, будучи одним из самых авторитетных людей в республике, он был арестован за коррупцию. Говорили — и не только говорили, — что там было много чего еще: и финансирование бандформирований, и причастность к заказным убийствам — но вменяли ему только хищения. Арестовывали его эффектно — в центре Махачкалы сел военный вертолет, и его вывезли на вертолете в Ростов, а потом — в Москву. С тех пор в республике стали пугать вертолетами. Помимо прочего это говорило, что власть контролирует обстановку на Кавказе лишь номинально. О чем можно говорить, если в центре в общем-то мирного субъекта Российской Федерации надо сажать вертолет, чтобы вывезти преступника.

Вопреки ожиданиям социального взрыва в республике не случилось. Дядя сидел в Лефортово, дело против него шло ни шатко ни валко. Большая часть его развалилась, но он все-таки получил девять лет, причем не условно. И уехал в места не столь отдаленные. По республике ходили слухи, что дядя живет в отдельном доме, который он выстроил прямо на зоне, а начальник колонии ходит к нему с докладом. Но особо в республике его никто не ждал. И вот — совершенно неожиданно сменилась власть, и дело дяди с рекордной для российского правосудия скоростью было извлечено из архивов, отправлено на пересмотр и пересмотрено. Дядю освободили, и он возвращался домой.