Но все-таки… сто миллионов долларов — это деньги. Пока это еще деньги.

— Вы понимаете, что это деньги террористов?

— Панимаэм, дарагой, — пожилой сделал знак, и ему тотчас долили вина в бокал, — харашо панимаэм. Дэло тут нэ в этам, тэрраристы — шмаратысты. Дэла в том, что тут все нашэ, да… А нам гаварят — падажги свой дом, дарагой. Вот ти би паджег?

— Нет.

— Вот видыш. Нэт. Ти умний. И ми умни. Кто будэт в свой дом гадит.

— Я понимаю вас.

— И потому ми сказали: нэт. Пока — нэт. Ми думаэм, что можна па-другому сдэлать, да… Вот ти, дарагой. Кто тваи старшие, да…

Сэммел мог сказать, что он всего лишь менеджер региона. Но он понимал, что за этим столом это не прокатит.

— Есть директор в Вашингтоне.

— Эта харашо, дирэктар. А над дирэктар — кто?

— Акционеры.

— А кто он такой, акцианэр? Ти эго знаэш?

— Нет.

— Плоха. Эта акцианэр гаварит тэбе — дэлай, дарагой?

— Нет, конечно. Директор ставит задачи.

— А эму кто гаварит, что дэлать нада?

— Клиенты. Заказчики. Мы занимаемся безопасностью, нам за это платят.

— Заказчик. А эсли я заплачу, я буду заказчик, да?

Сэммел с трудом представлял, как этот бандит будет договариваться об услугах безопасности.

— Да чо ты с ним говоришь! Шестерка он!

— Замалчи!

Пожилой отпил из бокала.

— Хароший вино, да…

— Хорошее вино.

— Я нэ дагаварыл. Ти, дарагой, работаешь за дэнги, да. За хароший дэнги. Ми тебе больше дадим, да…

— Это невозможно.

Пожилой кивнул головой.

— Эта харашо, да… Сваих нэ прэдаош, но я нэ аб этам сэйчас, да… Ти пэрэдай сваим начальникам наши слава: ми нэ хатим ваевать. Ми хатим дружыт, да… И патаму прэдлагаэм дэла вместе дэлат. У нас зэмля эст. В зэмле нэфт эст. Газ эст. Все эст. Ани знают, как эта прадат надо. Харашо, пуст прадают. Ми им справедливий доля дадим, да… Тридцать працентав. За то, что харашо прадал. И за то, что работал, ми прэмия дадим, да… И ти скажи, эсли ани сагласны, их никто большэ нэ тронэт тут, да. Пуст приэзжают, их тут как дарагой гост встрэтят, да… Баран, шашлык-машлык. А эсли кто наэдэт, пуст нам гаварят, да. Ми разбэрэмся. И эсли эти… ваххаиты, да… придут, тожэ нам пуст гаварят. Здесь ми главный.

Сэммел едва не рассмеялся… Он с трудом сдержал себя, понимая, что смех будет оскорблением и разговор на этом закончится, все его успехи пойдут насмарку. Но это было… даже не смешно, это было дико до крайности. Они что… они вот это всерьез? Они, мелкие бандиты, под которыми по сотне — по две боевиков, собираются «падать в долю» к транснационалам? Они хоть понимают, что такое «транснациональная компания» и на каком уровне у нее прикрытие? Они хоть понимают, что только в его компании, занимающейся безопасностью, восемьсот человек только на постоянных контрактах и как минимум в десять раз больше — на временных? Они хоть понимают, как принимаются решения на том уровне, на который они претендуют? Их жизнь и жизнь всех их убогих банд имеет строго определенный ценник. И ценник этот равен стоимости операции по их уничтожению. И менеджеру по безопасности заказчика, который будет принимать это решение, пофигу, будут они жить или сдохнут. Он примет решение, исходя из того, что будет дешевле. Будет дешевле платить им — он будет им платить. Будет дешевле оплатить операцию по их уничтожению — их уничтожат. А так их жизни стоят не дороже, чем жизни тараканов на кухне…

Но при этом Сэммел видел, что эти люди говорят вполне серьезно. Вот они — сидят за этим столом и вполне серьезно говорят о том, что выделят мейджорам с Уолл-стрит, нефтяным корпорациям, чья капитализация приближается к триллиону долларов, тридцать процентов от дохода с добычи нефти здесь. А семьдесят, соответственно, возьмут себе. Сто пятьдесят — сто шестьдесят долларов с барреля.

Они это серьезно предлагают.

Как так могло выйти? В начале прошлого века англичане за двадцать тысяч фунтов стерлингов получили от Шаха право добывать нефть по всему Ирану. В пятьдесят втором внук президента Рузвельта, Ким Рузвельт, будучи агентом ЦРУ, организовал государственный переворот в Иране и вернул Шаха к власти, сбросив наглого, но популярного в народе премьера Моссадыка — в обмен на то, что Шах предоставил США право добывать иранскую нефть, не платя в бюджет Ирана ничего. Еще раз — ни-че-го. И когда ОПЕК задрал цены, Картер выдвинул стратегию энергетической безопасности и втайне договорился с Ираном о том, что Иран будет продавать США нефть по старой цене, сколько бы она ни стоила на рынке благодаря действиям ОПЕК. Это все рухнуло в семьдесят девятом, когда к власти пришли исламские фанатики во главе с психопатом Хомейни, расторгли все контракты, захватили американское посольство и продержали американских граждан в заложниках полтора года, а США вместо того, чтобы бомбить Тегеран, утерлись. Тогда, кстати, нефть стоила долларов тридцать, а не триста, как сейчас.

Все началось тогда. Отцы поели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина.

Сэммел вдруг поймал себя на мысли, что рассуждает как настоящий американец, хотя по национальности он русский и родился в России. Давно подмечено, что именно эмигранты в первом поколении — самые ярые патриоты Америки. Но и в России… в том мире, где Запад организовывал перевороты в Иране — здесь, в Сибири, била фонтаном первая скважина, и никто и подумать не мог, что пятьдесят лет спустя здесь, на севере России, будет «горячая точка». Что международные силы будут охранять скважины и трубопроводы, которые сами русские сохранить в безопасности не могут. Что ваххабиты откроют здесь террор. И бандиты будут сидеть в кабаке и навязывать свои правила жизни людям…

Сэммел коротко поклонился и отставил бокал.

— Благодарю за стол и за общество. Я передам ваши предложения своим старшим в точности, как вы их сказали.

— Ыды, дарагой. Аллах с тобой…

Никто не препятствовал Сэммелу, когда он шел к выходу. Когда американец вышел, один из бандитов с размаху наколол на нож пласт медвежатины в желе.

— Лох педальный… — коротко сказал он, — дешевка. Кто его исполнять будет? Могу и я.

— Нэт, дарагой… — сказал авторитет, — ти нэ прав. Он апасен…

Конец ознакомительного фрагмента