Север России. 9 мая 2020 года

Сегодня в России был праздник. Много лет назад — так много, что почти уже никто и не помнит, как это было, — русские военачальники принимали капитуляцию в Берлине. [Мало кто знает, что первая капитуляция была подписана седьмого мая сепаратно, то есть без СССР. После чего объединенные германо-американо-британские войска должны были пойти в наступление против советских войск. Это и был план «Немыслимое», предложенный У. Черчиллем. Повторная капитуляция — уже и перед СССР — тоже состоялась благодаря нажиму И.  В. Сталина и тем, что Ф.  Д. Рузвельт не поддержал У. Черчилля. Если бы вместо Рузвельта был Трумэн, скорее всего, Вторая мировая война без перерыва переросла бы в третью…] Капитулировал германский фашизм. Об этом сейчас тоже мало кто помнит… энциклопедии полны описаниями боев на Тихом океане и Дня Д — высадки в Европе. В то же время мало кто помнит, что из пяти убитых солдат рейха четверо были убиты на Восточном фронте. Фюрер Германского рейха, бесноватый Адольф Гитлер решил, что граница Европы должна проходить много восточнее. В результате она стала проходить много западнее, ибо вся Восточная Европа на сорок с лишним лет оказалась под коммунистическим влиянием. Теперь влияния не было, денег тоже не было, промышленности не было, а в некоторых странах не было уже и еды. Голодные бунты в Румынии, в Болгарии, распространение оружия в большом количестве. Приход к власти крайне правых в Польше с их идеями Речи Посполитой, которые могли вызвать катастрофическую региональную войну. Раскол Украины…

Одно было хорошо — свободных рабочих рук теперь хватало, и совсем недорого. Люди работали фактически за еду, валюты соревновались между собой в стремительной гонке на дно, и вся жизнь самого начала двадцатых сводилась к одной меткой и хлесткой фразе из русского: есть нечего, да жить весело…

Девятое мая Алекс Сэммел встретил в самолете. Легкий «Pilatus PS-6», известный рыцарям плаща и кинжала еще по веселым временам во Вьетнаме, самолет, изготовленный в Швейцарии и предназначенный для взлетов и посадок на неподготовленные площадки в горах, а уже в России оснащенный крупнокалиберным «НСВ», стал их Росинантом, [Лошадь Дон Кихота.] перевозившим их от сайта к сайту. Сайтами — так на языке нефтяников называли кусты скважин, откуда либо тянулись трубы, либо нефть, — забирали огромные нефтевозы. Некоторые сайты работали вообще безлюдно, их проверяли время от времени команды, перелетающие с места на место на таких же вот «Пилатусах», а некоторые, наиболее крупные, были обитаемы. К ним были пристроены городки нефтяников, прикрытые со всех сторон пуленепробиваемыми щитками и мешками с песком HESCO. Нефтяники носили бронежилеты — это была не прихоть, а условия медицинской страховки, если тебя ранят или убьют без бронежилета — свои два миллиона долларов тебе не видать как своих ушей. Рядом с каждым таким обитаемым сайтом была легкая посадочная площадка, а так пейзаж представлял собой унылую, покрытую мхом, кое-где невысокими деревцами пустыню, кое-где разбавленную озерцами с темной, стоячей водой. Все то же самое, что и в Ираке, только холодно и вместо песка вся эта дрянь…

— Сэр, мы здесь не первые… — сказал один из гардов, летевших с Сэммелом в качестве и личной охраны, и инспекторов по безопасности, которые должны были проинспектировать сайт и дать свое заключение. Сэммел решил начать свою работу менеджером с полного облета всех без исключения объектов, какие были под его контролем, и определения их слабых мест. Любой профессионал ничего не оставляет на волю случая — вот и он хотел знать, в каком лукошке какие орешки лежат…

В начале полосы стоял самолет. Не «Цессна», какие обычно использовались в Ираке, — тот же «Пилатус», только двенадцатая модель, более комфортная. Небольшой, бизнес-джет, на одном турбовинтовом двигателе. Такие использовались в дурных местах, подобных Австралии, где не было нормальных ВПП и садиться приходилось где попало.

— Периметр чист, — доложил пулеметчик, не отвлекающийся от своей работы.

— О’кей, садимся…

На сайте и в самом деле оказалась еще одна инспекция. Главным был невысокий, коренастый, довольно молодой господин, который явно был менеджером, и не среднего звена, но носил, как и все рабочие, плотную робу темно-синего цвета с красными вставками и логотипом компании. Они с Сэммелом подозрительно уставились друг на друга, вспоминая…

— Я вас знаю? — спросил топ-менеджер.

— Вероятно, да, сэр. — Алекс Сэммел вспомнил. — Душанбе. Три года назад…

Менеджер принужденно рассмеялся, пригладил волосы. Мелькнули часы — Фредерик Констан, не хухры-мухры…

— Да уж, такое не забудешь. Я, кстати, вас и не поблагодарил тогда, верно?

— Это наша работа, сэр.

Менеджер повелительно махнул рукой.

— Перерыв, сорок минут. Можете пообедать.

С ним было человека три. Явно спецы в своих областях, инженеры высокой квалификации.

Они вышли на полосу, к самолетам, за ограждение. С Северного Ледовитого океана дул холодный, совсем не летний ветер…

— Черт, я у вас имя тогда не спросил… — сказал менеджер, щурясь и пытаясь закурить на ветру сигарету.

— Алекс Сэммел.

— Чандри Чакрапурта… — представился менеджер, — операционный директор «Бритиш Петролеум» по России.

— Региональный менеджер безопасности. А вы, сэр, сменили работу?

— Да… — индиец махнул рукой, — что-то мне перестало нравиться то, что происходит в Америке. Там победит кто-то один, или белые, или черные, или испанцы, но в любом случае Америка уже никогда не будет такой, как раньше. Да и платит ВР неплохо, как операционный директор, то есть директор филиала, я получаю больше, чем в «Эксон Мобайл» на должности вице-президента. Да еще эти чертовы налоги… Я, кстати, подал здесь заявление на гражданство.

— Здесь, сэр? — удивился Сэммел.

— Именно. Отдавать две трети жалованья этим ублюдкам, которые на эти деньги тащат в страну беженцев, создают им условия и занимаются всякой хренью, мне порядком осточертело… — Индус злобно выругался. — Здесь пока плохо, но я почему-то уверен, что будет лучше. И такого дерьма, как там, здесь нет. Я, кстати, учился в России, в Институте имени Губкина. Хорошее образование мне до сих пор помогает…

Сэммел вздохнул:

— Я сам русский. Правильно — Александр Самойлов, Сэммел это уже по паспорту. Родители уехали в США в девяностые…

Индус рассмеялся:

— Воистину — тесен мир…

— Да уж…

Они помолчали — как люди, которые искренне хотят поговорить и подружиться, но пока между ними мало общего для разговора.

— Сэр, я так понимаю, что мы здесь надолго, — сказал Сэммел. — Как вы оцениваете перспективы добычи?

Индус энергично взмахнул рукой.

— Отлично! Просто отлично! У русских была построена совершенно идиотская система налогообложения, при которой было невыгодно максимально выбирать нефть из скважины, наоборот, русские хватали то, что легко схватить, и шли дальше, при этом построив всю инфраструктуру. При их налогах и их запасах было выгодно поступать именно так. Мы натыкаемся на скважины, не выбранные и на двадцать процентов, как только дебит скважины начинал падать, они бросали ее и шли на другую. Им выгодно было показывать как можно большие затраты, чтобы не платить налоги, при этом добывать как можно меньше. Видимо, это было связано с коррупцией и неэффективностью государства. С нашими технологиями я уверен, что только по первой категории добьюсь как минимум пятидесятипроцентного извлечения запасов, а если применить технологии гидроразрыва, то можно дойти и до восьмидесяти процентов. Инфраструктура готова, ее только подремонтировать немного, кое-где переложить трубы — и можно работать.

— Если бы не терроризм…

Индус помрачнел.

— Да…

— Я намерен дать серьезный бой этим мразям, сэр, — сказал Сэммел.

— Я полностью поддерживаю, — решительно сказал индус, — полностью поддерживаю. Как только вспомню Душанбе…

— Ты еще не видел, что было потом…

— Я рад это слышать, сэр.

— Что от меня требуется? — перевел вопрос в реальную плоскость индус.

— Ну, прежде всего понимание и поддержка. С терроризмом не договориться, верно?

— Верно. У нас у самих в стране черти что творится. Эти ублюдки в Кашмире… на них давно пора сбросить атомную бомбу. Они не нападают на военных, они их боятся. Вместо этого они взрывают дома, школы, нападают на автобусы. Недавно вырезали больницу и сказали, что это угодно Аллаху. Что мы многобожники и наша смерть угодна Аллаху. А что творится в Пакистане, я уже не говорю. После того как американцы ушли из Афганистана, там сейчас настоящий ад.

Да уж… Они злобны и безжалостны, но в то же время наивны и просты как дети. Когда американцы были в Афганистане — можно было грабить караваны и конвои, продавать все это на рынке, требовать с американцев деньги за то, чтобы пропускать по своей территории караваны без обстрелов. И власти Пакистана — они тоже могли требовать денег, помощи оружием, военных инструкторов, «на борьбу с терроризмом», шантажируя взрывом террористической активности, дестабилизацией всего региона и тому подобными вещами. Но самое главное — американцы давали смысл жизни — джихад — и объяснение того, почему жизнь так плоха, почему они живут в грязи, в мерзости, в запустении, живут как скоты. А после того как американцы ушли, не стало ничего. Не стало денег, которые здесь еще отцы зарабатывали только джихадом, не стало врага, против которого можно было воевать. Самое главное — не стало объяснения, почему все так мерзко, страшно и убого, почему треть детей умирает еще до года, а через весь кишлак течет зловонный ручей нечистот, который тек и при отцах, и при дедах, и при прадедах. Не стало ни американских ботинок, ни американской одежды, которая удобна и годами не рвется, ни топлива, которое можно слить с обстрелянного бензовоза, ни доступного металлолома у американских баз, который можно собрать и сдать. [Сдача металлолома — один из народных промыслов афганцев, почти вся пакистанская металлургия работает с афганским металлоломом. Недавно произошла полуанекдотическая история: когда начали выяснять, как отряду «Талибана» удалось проникнуть на базу Кэмп Бастион, выяснилось, что перед этим афганцы из табора беженцев рядом с базой срезали и сдали на металлолом часть колючей проволоки с ограждения базы, а британским солдатам не разрешено было в них стрелять.] Осталось только то дерьмо, что вокруг тебя. Да сосед, который жаждет мести за какую-то историю столетней давности.

И выход только один. Либо жить как скоту, и подохнуть как скоту, в блевотине и отвращении к самому себе, в осознании собственной отсталости и убогости. Либо идти вперед. Вперед и вперед, туда, где еще можно взять что-то ценное, где женщины и дети, где мужчины, похожие на женщин, не готовые драться и умирать за свою землю и свои семьи, где протестовать и воевать способны только против своего государства, а главный протестный метод — уехать. Вперед, и только вперед, не слушая кличей и воплей, не прислушиваясь к голосу разума, трактуя Коран так, как нужно в данный момент, не хороня мертвых и не думая о живых. Вечное настоящее и вечная война, джихад до победы, светлое будущее в виде всемирного Халифата, в который никто не верит. И очередная страна, грабя которую можно прожить еще год, два, пять…

Сирия, Пакистан, Ирак, Индия, Ливан, Азербайджан, Грузия, Таджикистан, Туркменистан, Казахстан, теперь вот — и Россия. Чистые и ухоженные города, дома, в которых есть горячая вода, чистенькие, не знавшие лишений дети — дети неверных, над которыми можно надругаться, можно заставить прислуживать себе, продать, угнать в рабство. Чистые руки, правильные слова и сострадание к несчастным, которые заменяют пулю, кнут и праведный гнев отцов и дедов, — о, будьте уверены, несчастные по достоинству оценят заботу. И таких стран хватит на наш век, а то, что с нами будет потом… ведь это будет потом, не правда ли…

Похоже, что тыл был. Проблема, с которой сталкивались армейские офицеры, переходя в ЧВК, была в том, что в армейских терминах нет понятия «заказчик». Заказчик, который платит деньги и потому всегда прав. Но одновременно с этим заказчик не является профессионалом, и потому очень важно найти тонкий баланс между выполнением пожеланий и требований заказчика и тем, что действительно нужно сделать, объяснить заказчику, что для него самого лучше лишь определять политику в целом, оставив остальное на откуп профессионалам. И нет более легкого пути вылететь из бизнеса, чем раз за разом вступать в конфликт с заказчиком. Если ты приносишь фирме деньги, если заказчик платит — она будет тебя прикрывать и поддерживать, что бы ты ни делал. Если денег нет… тогда ничего нет. Жестко, но в чем-то очень правильно. Если бы военная служба была поставлена именно так — они никогда не оказались бы в этом долбаном Эй-стане, откуда и происходят все их теперешние неприятности…

— Я понимаю… — открыто сказал индус, — что ваша… успешность как менеджера региона будет зависеть и от тех отчетов, которые я буду посылать в штаб-квартиру. И поскольку у меня есть основания доверять вам как профессионалу, я намерен дать вам серьезный карт-бланш, по крайней мере на первое время. Дальше по обстановке, сами понимаете. Я не дурак и понимаю, что будет, если перегнуть палку. Тот же Душанбе…

— Душанбе нельзя сравнивать с местной обстановкой, сэр, — сказал Сэммел, — это совершенно разные вещи. В Таджикистане местные жили четверть века в обстановке фанатизма, злобы и убожества, без образования, без нормальной работы, медицины и всего прочего. Здесь мы находимся на территории бывшей сверхдержавы, которая первая запустила человека в космос. По какой-то причине — здесь оказалось большое количество молодых и агрессивных фанатиков, которые требуют свой фунт мяса, но это не их земля и не их страна, сэр. Здесь мы можем остановить весь этот кошмар в зародыше, обеспечить работу вам, мир русским и, наверное, всему миру. Потому что если будет война и здесь, то война будет везде, в Европе… везде, свободного места больше не останется. Я хочу попробовать. По крайней мере, попробовать. А вы, сэр?

Индус подумал. Потом решительно протянул руку:

— В деле. Не скажу, что до конца, но по крайней мере не до первого траббла.

Соглашение было заключено.

— Каковы ваши планы? — спросил индус.

— Первым делом надо укрепиться. Поэтому я намерен облететь все сайты до единого.

Индус утвердительно кивнул.

— Затем уже начнем разбираться. Слышали про взрыв в городе?

— Слышал… ужас.

— Нужно минимизировать количество вашего персонала, который будет находиться в городе. Здесь, на открытой местности, будет намного безопаснее.

Индус недоверчиво повел плечами.

— А если… нападение?

— Будут группы быстрого реагирования. У нас есть вооруженные самолеты, сэр, и я намерен создать пару промежуточных аэродромов с тем, чтобы добираться до места как можно быстрее. У нас есть беспилотники, и можно поставить списанные армейские системы наблюдения. После того как мы ушли из Афганистана, их на рынке полно. И можно купить дешево. Что думаете?

— Без проблем, — индус легко расстался с деньгами.

— Отлично. И я намерен поставить на каждой обитаемой точке опечатанные ящики с оружием и провести краткий инструктаж по его применению.

Индус вопросительно поднял брови. Это было против всяческих правил, прежде всего против международного права, делящего сражающиеся стороны на комбатантов и некомбатантов. К этим нормам были еще какие-то нормы… например, что журналисты не имели права носить оружие на работе. Нефтяники — были, можно сказать, «живым товаром». И если на них нападали, они должны были покорно сидеть и ждать, пока их охрана разберется с нападающими: допустимы были только пассивные средства защиты, такие как бронежилет или укрепленный автобус. Если же по каким-то причинам охране отбить нападение не удавалось, нефтяники попадали в руки боевиков и должны были ждать, пока их выкупят, освободят силой или пока кто-то отрежет им голову перед камерой во имя Аллаха. Последнее случалось все чаще и чаще: обе стороны озверели и уже не задумывались о пиар-имидже своих действий.

— Это необходимо, сэр. Каждый человек имеет право защищать себя и свою свободу. А что касается договоров и всего прочего… они никаких договоров не соблюдают. Чеченцы — известные похитители людей.

— У нас будут проблемы со страховщиками. И индивидуальные страховки, и по оборудованию. Не думаю, что страховщикам понравится, что каждый сайт теперь еще и огневая точка. Они страховали некомбатантов, а не солдат.

— Сэр, если на тебя напали, есть только один выход из двух. Либо поднять руки. Либо сражаться. В морской пехоте США меня научили второму. Захват заложников — то, с чем я не хочу иметь дела ни при каком раскладе. Страховщики, я уверен, тоже.

Индус хитро усмехнулся:

— Я человек мирный. Но мне нравится ход ваших мыслей. Да, нравится. Думаю, мне удастся убедить кое-кого.

— Мы разместим звуковые пушки, сэр. Они хорошо помогали и помогают против пиратов. Но если это не сработает, надо быть готовым ко всему.

— Хорошая идея. Предоставьте презентацию и сметы по проекту. У нас есть кое-какие фонды, которые мы сэкономили. Почему бы не направить их на обеспечение безопасности работников, а? Это будет хорошо выглядеть.

— Да, сэр. Наверное. И еще одна просьба.

— Да?

— Может так получиться, что придут местные чиновники и попросят о чем-то. Но это никогда не кончится, и аппетит разгорается только во время еды. Им будет хотеться все больше и больше. Я не ограничиваю вас в действиях, в них вас может ограничить только ваша компания, но я был бы очень благодарен, если бы вы поделились со мной соображениями, сэр. Мы должны играть в две руки.

— Это не всегда возможно.

— Я это понимаю, сэр. Москва и дела, что творятся там, меня не интересуют.

— Тогда все нормально. Здесь у меня свободны руки.

Индус помолчал немного, а потом добавил:

— А я ведь вас помню…

— Откуда?

— Душанбе. Я был в том отеле… Скажу честно, у меня нет особого доверия к службам безопасности. Но вам — лично вам — я доверяю…