Александр Афанасьев

Следующая остановка — смерть

Вам…

может быть одна

из падающих звезд,

Может быть

для вас

прочь от этих слез,

От жизни над землей

принесет наш поцелуй

домой

И

может на крови

вырастет тот дом,

Чистый для любви…

Может быть потом

Наших падших душ

не коснется больше

зло…

Мне страшно никогда так не будет уже,

Я — раненное сердце на рваной душе.

Изломанная жизнь — бесполезный сюжет.

Я так хочу забыть свою смерть в парандже.

Лишь

солнце да песок

жгут нам сапоги,

За короткий срок

мы смогли найти

Тысячи дорог

сложенных с могил

нам с них не сойти…

И

может быть кому

не дадим своей руки,

Может потому,

что у нас внутри

Все осколки льда

не растопит ни одна

звезда…

Кукрыниксы

День отцов. Порт Саид. 19 июня 1941 г

Флота капитан — лейтенант Белкин — по национальности еврей. Хотя, если так разобраться — скверный он еврей. Жрет трефное, а водку — только так хлещет. В его личном деле записано: «Флота капитан-лейтенант Абрам Белкин лучший офицер, которого я только видел в море, но, несомненно, худший в порту». Подпись была заверена личной печатью капитана первого ранга Эбергарта, сына адмирала Эбергарта, командовавшего на тот момент крейсером Громобой. С тем — тогда еще не капитан-лейтенант, а просто лейтенант Белкин и прибыл на остров Змеиный, на котором таких же отморозков было — пруд пруди. С тем же — через семь лет, флота капитан — лейтенант Белкин прибыл — уже в должности командира спецотряда — в порт Хефа, свободный порт на Средиземном море, где в первый же день устроил пьяную драку с колонистами из немецкого Мошавы Германит. Драка — закончилась перестрелкой, в которой никто не пострадал… наверное. По крайней мере, русские моряки точно не пострадали. Все закончилось облавой по всему порту, в ходе которой кого-то поймали, а кого-то нет. На следующий день — пришедший в себя после семи чашек крепкого, горького бедуинского кофе и получаса матерного ора в кабинете капитан рейда, флота капитана первого ранга Бучницкого — капитан-лейтенант Белкин прибыл в полицейский участок высвобождать своих с соответствующей бумагой от военных властей. Попавшихся было четверо, и каждому, на глазах у изумленной полицейской публики капитан-лейтенант Белкин с размаху врезал по морде. Не за то, что натворили, а за то, что попались. Заповедь любого моряка из подводных диверсионных сил флота, первая и она же последняя — «Не попадайся».

Но все это было несколько дней назад, а сегодня…

Темный отсек средней океанской подлодки Щ-239 — мерцает зловеще-красным светом плафона, больше никакого освещения нет. Подводная лодка пахнет тем, чем она должна и пахнуть — мочой, затхлой водой, потом, несвежей пищей, металлом. Поскрипывает время от времени корпус — это с учетом того, что они совсем на небольшой глубине идут, что будет, когда они на расчетную погрузятся? Узкие, тесные отсеки, в которых за что-нибудь, да запинаешься. Команда, которой совсем не по нраву присутствие на борту чужаков, да еще таких. Не раз сходились в драках и в Севастополе, и в Константинополе, и в Одессе: ПДС — практически единственная часть на флоте, откуда не отчисляют за дисциплинарные нарушения, а выговоров, отсидок на губе, даже и порок [Наказание поркой для рядового состава было отменено только в 1937 году — как несоответствующее духу русского флота. Для офицеров порку отменили много раньше — офицер, позволивший себя ударить, считался лишившимся чести. Многие командиры были против. Хотя средство наказания изобрели: за провинившегося всю роту наказывали ночным марш-броском, после чего провинившегося избивали сами нижние чины. Хотя бывало, что и не избивали…] на каждом — как блох на собаке. Однако приказ есть приказ, и если приказано вывезти этих отморозков в море — будет сделано. Отморозки тоже ведут себя тихо… понимают, где можно бузотерить, а где нельзя. В подразделении — поддерживалась невидимая для других, но жесточайшая дисциплина — и если бы кто, к примеру, пропустил хоть каплю вчера — его избили бы свои же. Потому как все понимаются: идут по самому краю. Любое их задание — может стать последним, в каждом — они ставят на кон свои жизни — свою и других бойцов группы. Поэтому, за три — пять дней до выхода — устанавливается железный закон: ни капли спиртного, никаких драк, только уход за оружием, изучение карт жесточайшие тренировки…

Каждый — сейчас занят своим делом. Места совсем мало, у каждого — в проходе висит гамак, часто самодельный, и под ним — увязка с личными вещами и снаряжением. Так тесно, что если любой из них встанет — то соседу напротив уже не встать, пока первый не уйдет — да и ему будет тесно. Каждый занимается своим делом. Снайпер их — по кличке Кукан — в который уже раз, угнездившись в своем коконе и подвесив к переборке маленький офицерский фонарик — летучую мышь — перебирает винтовку. Винтовка его — «богемка», богемская самозарядка под германский винтовочный патрон 7,92 и с богемской же копией четырехкратного прицела Цейс с самосветящейся подсветкой — Меопта выпускает отличные копии немецких прицелов за две трети цены, при том, что богемское оптическое стекло ценится не менее знаменитого «Цейс в Йене». Богемская самозарядка — участвовала в конкурсах на пехотное оружие и в России и в Священной Римской Империи. И там и там проиграла по чисто политическим соображениям. Но мелкие страны, которым надо вооружать армию, наемники и солдаты удачи, даже казаки — помнят и любят богемское оружие. Эта винтовка — снабжена германским двадцатипятиместным магазином, сошками от ручного пулемета и ложем с отдельной рукояткой, а не охотничьим. Тоже армейский заказ.

Турок читает. Он собственно такой же турок, как Белкин еврей — когда шашлыки жарят, первый свинину трескает, да нахваливает, мол, куда нежнее, чем говядина. Так то — морские диверсанты могут и кошатиной и собачатиной питаться, и змеиным мясом — на курсах по выживанию даже личинки жуков ели. Но это край, а так — по пятницам они собираются у так называемого «дизельного пирса» и жарят шашлык, в ожидании мотобота, который отвезет их в Одессу.

Турок, как и многие, кто только перешел в русское подданство — очень любит читать. Он всегда читает по-русски. Его отец — нищий феллах, а он сам — офицер флота, в Османской Империи чтобы попасть на флот нужно было такую взятку дать… что никаких сбережений не хватит у нищего феллаха. А его — взяли в училище, научили всему, что должен знать офицер. Он же едва ли не единственный, который тут по доброй воле, а не изгнан с корабля. На вопрос, зачем это надо он пожимает плечами и отвечает — кровь кипит…

Гасила что-то как всегда жрет. У него в карманах всегда что-то есть. Сухари, орехи, иногда шоколад, который он ест неопрятно, пачкая руки. И еще он ленивый как вол — за то и прозвали «гасила», на сленге так называют тех, кто стремится уклониться от выполнения служебных обязанностей любой ценой. Но при всем при этом — он силен как бык, вынослив, практически нечувствителен к боли. Потомок волжских бурлаков, одним словом. Пулемет и одну тысячу патронов в лентах — он кряхтит, но тащит, если нужно — даже бегом. У них в пулеметном расчете — один пулеметчик, второго номера нет, станка нет, весь боезапас — должен носить сам, равно как и оружие. Оружие у него тоже богемское — лентовый ZB30 под немецкую ленту машингевера, сама лента — в мешке со стальным каркасом, на североамериканский манер. Из своего оружия — он может короткой очередью расколотить бутылку с полукилометра. К пулемету — на самодельном кронштейне присобачен примитивный, 3,5 кратности дневной оптический прицел.

Остальные тоже — кто чем занимается. Случайных людей в отряде нет. Нужны авантюристы, которые не могут сидеть на месте — но в то же время и люди, умеющие ждать. Тянуть лямку здесь не получается, их служба — это череда вот таких вот походов, монотонной тягомотины, невостребованности — и взрывной экспрессии ближнего боя, когда — или ты или тебя. Про ближний бой — они знают все или почти все. Они тренировались в недостроенных зданиях, они даже снаряжали патроны нагана отлитыми из воска пулями, перемешанными с краской, и стреляли друг по другу, переодевшись в тулупы. Все они — совершенные отморозки, психологически готовые пойти одному на сотню, на две сотни, на столько, сколько нужно. Как говорит Белкин, когда вспоминает свои еврейские корни: хуцпа, господа, это когда ты убил свою мать и отца, а потом идешь за пособием и плачешься, что сирота. Вот именно так и действуют они…

Колокол громкого боя — срывает их с мест. Но только половину — тех из них, что лежат по левую сторону прохода. Остальные — лежат, даже не делая попытки встать. Соберутся эти — встанут и они. Даже в таких мелочах — они проявляют недостижимую ни в каком обычном подразделении сыгранность, когда несколько человек — действуют как один. Что говорить, если у них полуофициальным методом подготовки является… массовая драка. А что — не так? В драке партнера научишься не то, что с полуслова — без слов понимать…

Подобрав массивные тюки со снаряжением — они идут в сторону рубки. Протискиваются через узкие люки, подают друг другу снаряжение. Протискиваются мимо матросов-подводников, глядящих кто с недовольством, кто со злобой, кто с завистью…

В узкой рубке — подрагивает свет. Расчет поста управления занят своим делом: кто смотрит за показаниями локатора, сканирующего глубину, кто, надев наушники, вслушивается в морскую толщу, пытаясь не пропустить в криках китов скрип корпуса чужой подлодки, а то и шум затапливаемого торпедного отсека. Кто на связи с машинным, кто пытается проложить курс. Под перископ всплывали прошлой ночью, невязка [Отклонение реального положения подлодки на карте от расчетного, вычисленного в подводном положении.] наверное миль пять уже.