— Придет время, и ты познаешь на своей шкуре всю пустоту собственной жизни и всю мерзость своей вражды с Аллахом.

— Заткнись! Заткнись!

Последние слова я произнес, выскочив из каюты.

Сам не знаю, как поднялся. Потом, уже на палубе, меня таки вывернуло — я долго блевал в воду какой-то ядовитой слизью, а потом блевать уже было нечем, но все равно выворачивало.

Как же мы живем?! Б… как же мы живем…

Когда уже нечем было блевать, я прополоскал рот водой из фляги, сплюнул и еще какое-то время стоял и смотрел на воду, на чаек, охотящихся за отходами… сбрасываемыми с корабля. Пришло в голову, что мы такие же, как эти чайки. Подбираем за другими.

Ладно…

Достал телефон, набрал номер. Ответил Батя.

— Десятка, — сказал я, — все чисто. Пусть переводят деньги, сейчас фото тебе послал, перешли там.

— Ага, получил… ого, а чего в наручниках?

— Буйная…

— Папашке не понравится…

Злоба поднималась внутри.

— Батя… — сказал я, — мне по фигу, что ему понравится и что нет, — веришь? Она на судне, в каюте — еще есть вопросы? Пусть скидывает бабки и присылает своих мордоворотов за дочурой. Хоп?

— Ладно, ладно… Ты чего такой злой.

— Да задолбало все.

— А на своих чего кидаешься? Ты в туалет когда идешь, ноги не ошпариваешь?

— Батя…

— Лады, лады. Через минут десять счет проверь.

— Ага. Отбой.

Через десять минут придет бабло. Потом… потом — все. Хватит.

Минут через десять проверил счет. На него, как и ожидалось, упали бабки. Если работаешь на таком уровне и через знакомых людей, кидалова нет.

Минут десять еще потратил на то, чтобы раскидать бабки по другим счетам — кому я должен, я всем прощаю, тут не проходит, и лучше расплатиться сразу. Потом отзвонил Бате, сказал, чтобы слали вертолет. Пошел в кают-компанию, сказал, что бабки пришли и переведены. Финиш.

Вертолет был небольшим, скоростным, «Еврокоптер Х4». Он завис над палубой, а потом плавно ушел вниз, и из кабины выскочили двое в черных костюмах и с кейсовыми винтовками B&T, каждая из которых в такой комплектухе стоила как небольшой автомобиль. Не, я все понимаю, но зачем днем термооптику надевать?

Третьим выбрался из вертолета хорошо известный мне человек. Известен он был по погонялу Норм, это было его любимое словечко — не «норма» или «нормуль», а именно «норм». Он начинал в краснодарском РОСНе, а потом был переведен в элиту элит — московское подразделение А. Это и есть наследница знаменитой группы «Альфа», подразделение первого уровня, со специализацией на антитерроре. Я его знал зачистке окрестностей Алма-Аты.

— Цела? — спросил он.

— Ага. Саш, проводи.

Лепила наш исчез с двумя чудаками в недрах пиратского корабля, а Норм надел очки и посмотрел на солнце. Очки, кстати, необычные — снаружи солнечная батарея, а изнутри — экран, который может транслировать изображение на внутреннюю сторону линз, на одну или на две.

— Привет, — я махнул рукой и показал язык, — хочешь серьезного разговора, выключи.

Норм так и сделал.

— Ладно, фигня одна. Что хотел сказать?

— Ты в курсе, что она ислам приняла?

— Чего… да бред. Она ж шалава та еще.

— Не сомневаюсь. Но ислам она приняла. Имей это в виду. Когда мы в адрес вошли, она с каким-то бородатым шпилилась. Потом мне сказала, что ислам приняла. Скажи бате, чтобы выпорол как следует.

— Ага, — скептически скривился Норм, — мне еще работа дорога.

— Как знаешь. Только если потом она гостей ночью в дом приведет, ты не удивляйся, ага?

— Сам присмотрю.

— Твое дело…

Я огляделся…

— Слушай, Норм? Вот скажи — это что за на…

— Чего? То, что ты говоришь? Ну, она б… конченая, это сразу понятно. Как и ее мамаша. Отца ненавидит, и при этом тратит его бабло. Знаешь, как бывает — мы тебя ненавидим, а ты нам по жизни должен.

— А ее мамаша — кто?

Норм назвал фамилию.

— Ни фига себе… Дочь?

— Ага. А ты думаешь, откуда что берется, с честных заработков, что ли? Да ща-з…

— А твои мордовороты, — сказал я, — ты что, совсем их не дрючишь?

— Они не мои. Наемники, местная контора. До войны в Аравии тусовались. Я один прилетел.

— Ясно…

— Хочешь, иди к нам. Место найдем.

— Не… я мимо.

Мимо провели кое-как одетую мадемуазель Степко, Норм бесцеремонно осмотрел ее, плевка не удостоился. Махнул рукой — в вертолет.

— Получил? Распишись.

— Ага.

По старой традиции Норм чувствительно ударил меня в грудь.

— Бывай, боец. А о предложении моем подумай. Я раньше тоже рожу кривил, а теперь понял — фигня все это. Не всю же жизнь сайгаком скакать.

Я промолчал.

С вертолетной площадки вниз вела лестница, сваренная из металлического прутка, гудящая под ногами. Я спустился вниз, чувствуя себя… ну, в общем, чувствовал я себя так, как будто мне долго плевали в лицо, а я не мог ответить. Нехорошее чувство, признаюсь…

На второй палубе — она была проложена по верху контейнеров — я увидел Галлахера, подошел, всем своим видом показывая, что надо поговорить. Галлахер быстро разобрался с проблемой, кажется, что-то не так погрузили, повернулся ко мне.

— Что, русский? Надумал насчет танкера?

— Нет. Мне о другом.

Мы отошли в сторону, англичанин сунул за губу какую-то дрянь. Перехватив мой взгляд, протянул портсигар.

— Снюс [Шведский жевательный табак, часто с ароматизатором.]. Хочешь?

— Нет, спасибо.

— Напрасно. У нас многие на него перешли. В засаде курить нельзя, сам понимаешь. Так чего хотел…

— Хотел спросить, сколько стоит контору по проводке открыть.

— Хо-хо…

— Я серьезно.

— Больших бабок это стоит, брат. И головняка — еще больше. Не советую.

— А все-таки?

Англичанин посмотрел на меня уже серьезно.

— Ну, если хочешь знать схему, то смотри сам. После того как наши заокеанские друзья напринимали законов… начинать такое дело надо с Лондона. В нашем деле есть элита, а есть чернорабочие. Если ты будешь чернорабочим, то будешь работать на почасовых подрядах, конкуренция там жуткая — много государств накрылось, много людей сейчас без работы, ставки упали до предела. А учитывая, что ты русский, у тех, кто на самом верху пищевой цепочки, будет постоянное желание тебя кидануть на деньги. Потому что ты русский, связей во Флоте Его Величества не имеешь, и вообще русских не любят.

— А если забираться на самый верх?

— На самом верху тебя никто не ждет. Тебе надо будет вступить в Международную ассоциацию операторов, штаб-квартира в Лондоне. Вступительный взнос для корпорации там — два миллиона. Ежегодный — двести. Схема устроена так хитро, что ни один подрядчик, не вступивший в МАО, сам работать не будет. МАО аккредитована Ллойдом, Ллойд определяет ставки фрахта и ставки страхования рисков угона и потопления судна. Страховые компании опираются на эти ставки, если на судне нет операторов, работающих по контракту с аккредитованным подрядчиком, ставки страховки растут, и судовладельцу это на хрен не нужно. Так что сливки снимают серьезные ребята, а те, кто у подножия пирамиды, в основном представляют собой что-то вроде бюро по найму. И все неприятности в основном остаются у них.

— А рекомендации? Они есть? Сколько их надо?

— По сути, их нет. Но есть пункт, согласно которому МАО имеет право отказать без объяснения причин. То есть кто-то должен тебя представлять там. Кто-то из своих.

— Как насчет тебя?

Англичанин выплюнул дерьмо за борт. Понять не могу — зачем он это берет в рот?

— Постой-ка. Ты что, серьезно?

— Да.

— И у тебя есть два миллиона фунтов?

— Найду.

— Ну, как знаешь. В таком случае я тебе помогу, если ты серьезно решился.

— Сколько.

— Что — сколько?

— За помощь.

Англичанин покачал головой.

— С тебя — нисколько. Оплатишь мои расходы, и все.

Мне это не понравилось, потому что любой разумный человек должен понимать мотивацию людей, которые на него работают. Если человек работает за деньги — все понятно. А вот если говорит, что ему деньги не нужны, — самое время задаться вопросом: а что тогда ему нужно? Ответ может вам не понравиться.

— Почему?

— Потому что русский. В Лондоне есть люди, которые выперли меня сюда. Сами они ездят на «Рейнджах» и «Ягуарах» в то время, как я сижу тут, на ржавой посудине в самой ж… этого мира. И если у меня получается сделать им подлянку — я ее делаю. Мне почему-то кажется, что ты пробьешься, русский.

Я протянул руку.

— Сделка. С меня причитается…