— Но ведь даже я пока что не знаю подробностей произошедшего в полном объеме! — потрясенно промолвил Егор Петрович. — Нужно проводить внутреннее расследование, устанавливать личности виновных, устраивать очные ставки! А ты говоришь — приговор вступил в силу! — Он сокрушенно помотал головой. — В отношении кого — вступил?!

— А вот как раз этим, дорогой мой друг, мы сейчас и займемся! — Логинов вновь широко улыбнулся и хлопнул подполковника по плечу. — Распорядись принести личные дела и медицинские карты подопечных.

Семенов послушно кивнул и с мольбой поднял на майора растерянный взгляд:

— Слушай, Дим, ради чего все это?

Взгляд Логинова внезапно стал жестким и неприветливым.

— А вот этого, Петрович, я тебе сказать не могу. Сам понимаешь — служба!

Седой

Уже третьи сутки страдали заключенные в тесном купе столыпинского вагона. Жара в это лето была в буквальном смысле невыносима. Что уж говорить про узников, которых в количестве четырнадцати человек затолкали в настоящий ад на колесах. Несмотря на то что все остальные камеры были свободны, зэков, словно животных, забили в одну — так было удобно конвоирам. Вообще-то конвой был приятно удивлен этим необычным спецрейсом — в таком малом количестве никто из них еще не перевозил заключенных. Если бы не адская жара, то поездку можно было бы назвать увеселительной.

— Седой, может, чифиру замутим? — лениво поинтересовался пожилой зэк, смахнув капли пота с куполов церкви, вытатуированной на широкой груди.

— А мотор у тебя не накроется? — мрачно ответил мужчина лет тридцати с небольшим и взъерошил свои абсолютно белые от седины короткие волосы. — Коваль, на твоем месте я бы поостерегся — годы не те.

— И то правда! — вздохнул Коваль. — Когда после бунта прессовали, скрутило, аж жуть!

— Это сколько ж здесь градусов?! — свесившись с верхней полки, воскликнул молодой щуплый парень.

— Полтинник, если не больше! — важно ответил Коваль и шутя щелкнул молодого по носу. — Не маячь — без тебя тошно.

— Эй, командир! — крикнул дородный, весь покрытый потом мужчина и несколько раз ударил своим кулачищем по решетчатой двери камеры.

В коридоре послышались тяжелые шаги, и вскоре сквозь решетку на арестантов воззрилась недовольная рожа конвоира.

— Чего надо? — прохрипел сержант, вытирая форменной кепкой вспотевший лоб.

— Слышь, командир, воды принеси! Глотки пересохли — сил нет!

— Потерпишь. Через пару часов на место прибудем, так что — собирайте манатки. — Здоровенный детина наигранно зевнул и, развернувшись, направился восвояси.

— Хрен тебе в ухо! — процедил сквозь зубы толстяк и крикнул уже громче: — Куда прибудем-то?

— Там все и узнаешь! — раздалось из глубин «продола».

— По ходу — в Карелию едем, — подал голос сверху Череп. — Ночью конвой что-то про Петрозаводск лопотал.

— Странно как-то все, — задумчиво произнес Седой и почесал переносицу, от которой к скуле протянулась белая полоска шрама. Зеленые глаза смотрели в одну точку, а лоб парня был нахмурен. — Ни суда, ни допросов — взяли и повезли…

— Раньше думать надо было, — буркнул толстяк и недобро сверкнул водянистыми глазами, — когда капитану шею сворачивал. Теперь вот все едем — незнамо куда.

Седой ответил ворчуну холодным, словно блеск отточенного лезвия, взглядом и промолчал. В отличие от него, Коваль не смог оставить без внимания отпущенную реплику — длинными худыми пальцами с синими перстнями он схватил за кадык недовольного и, с силой сдавив, прошипел:

— А что бы ты, сука, делал, если бы тебе стволом в лоб уперлись?! Пацан все по понятиям сделал — не забздел. За это ему везде уважуха будет — куда бы ни попал. А ты, мразь, только о своей поганой шкуре думал, когда кипиш поднялся. — Коваль залепил толстяку широкой ладонью в лоб, отчего тот свалился на пол.

— Да ладно, Коваль, ну его — пусть живет, — миролюбиво вмешался Седой. — Не хватало еще самим в этом собачнике перегрызться.

Коваль криво усмехнулся и недовольно покачал головой:

— Смотрю я на тебя, Серега, и удивляюсь: вроде не блатной, а пацан правильный — не подкопаешься. Ты чем по жизни занимаешься, если не секрет?

— По жизни — живу! — улыбнулся Седой. — А ты, если на исповедь развести меня задумал, сан священника получи для начала!

— Ладно, говорливый, — с долей иронии проворчал Коваль. — Ты меня еще жизни поучи!

Седой ответил ему хищной улыбкой и промолчал, не желая ввязываться в базар «за жизнь». Как показывала эта самая «жизнь» — гораздо выгоднее было уметь по-настоящему слушать, нежели трепать языком. Сергей катнул желваки и понуро уставился в одну точку. Жизнь…

Жизнь Сергея Решетова началась в убогой провинциальной больнице, куда доставили его беременную и умирающую от лучевой болезни мать. После тяжелых и сложных родов мама не протянула и двух часов — тихо скончалась на скрипучей больничной койке, застеленной линялым бельем, прижав к себе сверток с ревущим во все горло Серегой. Врачи долго поражались тому, что у роженицы с такой степенью облучения (которое она, кстати, получила неведомо где) мог родиться абсолютно здоровый ребенок, который мало того, что выжил в радиоактивном чреве, так еще был практически невосприимчив ко всевозможным недугам, выпадающим на долю новорожденных. Участники консилиума в областной клинике, куда маленького Решетова доставили спустя две недели, изумленно качали седыми головами, изучая медицинское заключение о смерти его матери.

В дальнейшем судьба Сергея устремилась по накатанным рельсам участи тысяч подкидышей и брошенных: дом малютки и последовавшая за ним череда детских домов, которые он менял с завидной регулярностью. Не то чтобы его тяготила скупая опека родного государства, нет — мальчуган с рождения умел приспосабливаться везде, куда бы ни забросила его шальная судьба. Гораздо сильнее этого беспокоило Серегу пристальное внимание, оказываемое ему людьми в белых халатах. Парень рос и развивался значительно быстрее своих сверстников; практически не болел (за исключением легкого насморка) и везде отличался завидными физическими данными. Все это, вкупе с довольно любопытной медицинской картой, весьма интересовало назойливых эскулапов. Одно из светил советской медицины даже хотело сделать Решетова темой своей кандидатской. Подобное навязчивое внимание настолько достало свободолюбивого и неугомонного парня, что, едва ему исполнилось двенадцать, он сбежал из очередной богадельни, на этот раз — окончательно.

Мотаясь по широким просторам Отчизны в компании таких же, как он, беспризорников, Серега познал все трудности взрослой жизни, обрушившиеся на неокрепшие плечи подростка. Казавшийся бесконечным калейдоскоп подвалов, спецприемников и различных ночлежек прекратился лишь тогда, когда парня взял под свое крыло тверской вор Вартан, углядевший в смышленом пареньке, как ему тогда казалось, будущую звезду криминального мира.

Криминальный авторитет, никогда не имевший своей семьи, за короткий срок привязался к неугомонному беспризорнику. Словно родного сына, обучал он парня суровым реалиям жизни в современном обществе. Да и Сергей, никогда не ведавший, что такое родительская любовь, проникся к своеобразному «папаше» чувством глубокой благодарности и преданности. Это время, проведенное в большом загородном доме предводителя криминального мира Твери, было самым счастливым эпизодом трудного и непредсказуемого детства Сергея Решетова.

Увы, грандиозным планам авторитета так и не суждено было воплотиться в жизнь — через четыре года он сел всерьез и надолго. Осиротевший Сергей вновь вернулся к сомнительным прелестям жизни беспризорника. Кочуя из города в город, приобретая новых друзей и занимаясь не вполне легальной деятельностью, Решетов встретил свое восемнадцатилетие в стенах изолятора временного содержания, куда его направили после задержания за мошенничество: команда юнцов-гастролеров весьма активно лохотронила на местных вещевых рынках.

Внимательно изучив дело задержанного и усмехнувшись при виде даты рождения, следователь добродушно взглянул на парня и произнес:

— Ну, бандит, с днем рождения тебя! Вот что, Серега: хорош дурью маяться! Пора и о жизни своей задуматься! — Подспудно он набирал номер на телефонном аппарате. — Алло, военкомат? Мне бы Ивана Трофимовича… Иван, у меня для тебя клиент имеется. — Следователь подмигнул поникшему Решетову.

Вот так, абсолютно неожиданно, Сергей угодил в тесные и гостеприимные ряды Вооруженных сил Родины. Выбора особого на тот роковой момент у него не было: либо здание с непрезентабельными решетками, либо — служба в РА. Разумеется, пацану, привыкшему к вольному образу жизни, весьма затруднительно было свыкнуться со строгим распорядком и железной дисциплиной, царящими в учебке, но он старался как мог… Старался до того момента, пока однажды после отбоя сержант с замашками садиста в компании с двумя старослужащими не собрался поучить строптивого «духа» тонкостям армейской жизни, выходящим далеко за рамки воинского устава и являющимся неотъемлемой частью воспитания молодых бойцов.

— Ну, боец, — развязно произнес верзила-сержант, — как жить дальше будем: по уставу или… — Повинуясь его одобрительному кивку, один из «дедов» противно усмехнулся и резко ударил Решетова в грудную клетку здоровенным кулаком.