— Здравствуй, милый Нексус, — сказала принцесса. — Я рада, что ты не забыл дорогу на этот берег.

Единорог учтиво поклонился. Тихонько заржал. Он тоже не говорил по-человечески, хотя был на редкость смышлен и понятлив.

— Мы все тебе рады, рады, рады, — щебетали эльфы. — Оставайся с нами, принцесса. Оставайся навсегда. Мы протанцуем день и ночь, день и ночь. Будет весело, весело, весело!

— Я не могу, — грустно сказала Хлоя. — Не могу остаться с вами. Вы же это знаете, мои маленькие друзья. Расскажите лучше, как вы жили тут без меня?

Но эльфы и сильфиды не отвечали, а возможно, и не слушали. Они кружили вокруг с радостным писком, и их чудесные платья из шелковой паутины искрились на солнце.

Как вдруг что-то случилось. Летучий народец словно ветром сдуло; единорог поднялся на дыбы, испуганно заржал и умчался прочь; и только бесстрашный лев поднял голову, но не тронулся с места. Он внимательно следил за новым гостем.

Гигантский змей спускался с горы. Его мускулистое чешуйчатое тело то казалось абсолютно черным, то отливало синим и зеленым на изгибах. Змей был крылат, но летать не хотел — а может быть, просто никуда не торопился. Перепончатые крылья он сложил на спине, и в таком виде они стали похожи на капюшон странствующего монаха-францисканца. Его голова была немногим меньше львиной, желтые глаза светились недобрым светом.

Наконец он протащил свои кольца по каменистому склону и остановился. Обратил немигающий взгляд на принцессу.

— Здравствуй, Хлоя, — проговорил он.

— Приветствую тебя, Оберон, — сказала принцесса.

Видно было, что Хлоя не рада этой встрече и уж точно хотела бы, чтобы она поскорее закончилась. Она бросила тревожный взгляд на солнце, и это не укрылось от глаз змея.

— Ты спешишь? — тихо прошипел он, показав раздвоенный язык и зубы, изогнутые как сабли. — Ты всегда спешишь. А ведь я тоже скучал по тебе, принцесса. Не меньше, чем эти глупые звери.

Лев еле слышно заворчал.

— Умолкни, Сириус, — сказал змей. — Все же нужно было проглотить тебя, пока ты был котенком. Теперь, пожалуй, ты встанешь поперек горла…

— Зачем ты пришел, Оберон? — спросила Хлоя. — Что ты хочешь сказать мне?

— Ты удивишься, принцесса. Я хочу сказать, что рад тебя видеть. Ты еще немного подросла — или мне кажется? Ты стала такой красивой. Ты стала очень красивой девушкой, Хлоя. Хотелось бы мне оказаться первым, кто скажет тебе об этом.

Мы бы ошиблись, если бы предположили, что принцесса осталась равнодушной к таким словам. Она смутилась и зарделась. Ей было приятно, хотя она и старалась не подавать виду. А еще она задумалась над последними словами Оберона: увы, но его желание уже сбылось. Никто за все эти шестнадцать лет не говорил ей ничего подобного. То есть никто из мужчин, подумала Хлоя, еще немного покраснев.

Неужели змей читал ее мысли? Его желтые глаза сверкнули торжеством, но Хлоя этого не заметила.

— О да, ты прекрасна, принцесса, — продолжал Оберон. — Но мне жаль тебя. Ты вернешься туда… в ваш темный мир… выйдешь замуж за мужлана-рыцаря с пивным брюхом… если только какой-нибудь развратный король не захочет сделать тебя своей игрушкой, слепой и беспомощной. Заметь: я не предполагаю, я предсказываю.

— Не хочу даже слышать об этом.

— И все же выслушай, Хлоя. Ты знаешь, что я не лгу. Наступает время выбора. Придет день, и остров Мечтания для тебя навсегда закроется. Ты же не хочешь остаться во тьме навеки? Там, в стране вечной смерти?

— Нет, — прошептала Хлоя.

— Это правильный выбор. Здесь твое место, принцесса. Здесь, со мной.

Лев зарычал опять, глухо и сердито.

— Спокойно, Сириус, — прошипел змей. — Я взял бы тебя на службу — сторожить наш дворец, да боюсь, ты не справишься. Уж больно ленив.

— Должно быть, ты шутишь, Оберон? — усомнилась принцесса.

— Про бездельника Сири? Или про дворец? Смотри же: вот он, там, на вершине горы. Он построен для тебя.

— Нет, Оберон. Я о другом. Я смотрю на тебя и вижу… то, что вижу. Твой хвост, твои крылья. Но я — человек. Я должна жить среди людей.

— Ты еще не знаешь силы моего волшебства, — отвечал змей горделиво. — Хочешь, я превращу тебя в крылатую змею? Твоя чешуя будет из чистого золота. А хочешь, мы оба станем драконами?

— Какая мерзость, — сказала Хлоя с отвращением.

— Это с какой стороны посмотреть… Впрочем, я могу пойти тебе навстречу. Я сумею по временам превращаться в человека, хоть это и скучно. Только не жди, что я сделаюсь безусым юнцом. Нет. Я буду старым и мудрым, как полагается древнему змию. Наша любовь будет медленной и умелой. Ты познаешь наслаждение, недоступное никому из смертных…

— Перестань! — воскликнула принцесса. — Это даже не смешно. Это глупо. Ты выжил из ума, Оберон.

Змей зашипел и заплевался, как масло на сковородке.

— Это не смешно, это страшно, — процедил он сквозь зубы. — Ты забудешь дорогу сюда. Ты состаришься и все равно умрешь — немощной, слепой и несчастной. И это еще не самое страшное. Страшно то, что до самой смерти ты больше никогда не увидишь наш мир! Да и после смерти тоже!

Лев взмахнул хвостом и поднялся на лапы. Змей попятился.

— Остынь, Оберон, — сказала принцесса устало. — Мне противен твой вид. Твои глаза, твой язык, твой голос. Грешно даже слушать тебя.

Змей ухмыльнулся во всю пасть. Его раздвоенный язык затрепетал и убрался.

— Да что ты знаешь о грехе, — произнес он.

* * *

Ближе к вечеру небо над нашим островом нахмурилось, посерело, отсырело и наконец пролилось поганым холодным дождем. Дождь скоро кончился, но на дорогах остались лужи. Гулять не хотелось. Я сидел на диване с компьютером и читал про глазные болезни. В большой комнате телевизор рассказывал о проблемах мигрантов в Европе. Мне стало тоскливо. Я слез с дивана и пошел общаться.

Отец поднял на меня глаза. Молча указал на кресло рядом.

Он знает, что иногда он мне нужен, хотя обед я могу приготовить и сам.

— Что-то грустно, — сказал я.

Отец прищурился.

— Грусть — нормальное состояние человека, — ответил он. — Для всего остального нужны стимуляторы.

Банка пива в его руке как бы подтверждала это.

— Утром было весело без всяких стимуляторов, — сказал я.

— Что ты опять натворил?

— Да ничего особенного. Помог красивой девушке. Ввернул лампочку. Изображал электрика.

— Да-а, — сказал отец. — Если бы у тебя были ключи от моего старого кадиллака, я бы их у тебя отобрал. Боюсь даже думать, что ты там ввернул бедной девице… электрик…

— Кажется, ее мама меня разоблачила.

— Тебя разоблачил бы даже слепой прадедушка.

— Кстати… — еще минуту назад мне не хотелось ему рассказывать о том, о чем хотелось рассказать больше всего. — Кстати, о слепоте… ты когда-нибудь дружил с кем-нибудь… ну, кто плохо видит?

Отец посмотрел на меня внимательно.

— Я не дружил, — сказал он. — Но у меня были такие знакомые. Я делал про них несколько репортажей. Ну, когда еще работал на ТВ. С ними трудно дружить, Дэн. Ты их не понимаешь и никогда не поймешь.

— Как же ты делал репортаж, если ты их не понимал?

— Это как раз нормально, — сказал отец и покосился на экран телевизора. — Чтобы врать, понимание не требуется. Но вот если кто-то тебе действительно небезразличен… Тогда все становится тяжелее. И в первую очередь не для тебя. А для нее.

— Почему?

— Ты станешь для нее самым важным в жизни. А она для тебя нет. И это никак не изменить, разве что ослепнуть самому. Но на это мало кто готов пойти.

— Ты эгоист, папа.

— Это да. Прививку в детстве забыли сделать.

— Ну а если мне она очень нравится? Эта девушка?

Отец потянулся ко мне. Потрепал по затылку.

— Пора стричься, — сказал он. — Конечно, не как твоему другу Станиславу, но все же. Интересно, он тоже придумывает себе проблемы? У вас это возрастное?

— Я серьезно.

— Ладно. Ты сам напросился. Когда тебя через год заберут туда же, куда и Стаса, с кем останется твоя подруга?

— Она будет ждать, — сказал я.

— Ждать и надеяться? Ну и кто после этого эгоист?

Я задумался. Что-то во всем этом было неприятное. Но он опять был прав.

— Значит, все бесполезно? — спросил я.

— В сущности, да. Но это мое мнение. У тебя может быть другое.

Он поднялся с дивана. Откинул занавески. Распахнул балконную дверь. Прошел на застекленную лоджию и уселся на табуретку. Предложил мне банку пива, я отказался.

Просто встал рядом.

На улице стемнело. По небу бродили тучи. Длинные грузовые причалы на той стороне канала осветились множеством фонарей. Со стороны залива прошел знакомый кургузый буксир. Мы проводили взглядами его ходовые огни — сперва белые, потом красные.

— Когда мы сюда въехали, этот дом был совсем новым, — сказал вдруг отец. — Представь: огромная пустая квартира. Ни из одной щели не дует. Даже лифт без надписей. Я был совсем мелким. Первую надпись, кажется, я и написал…

Он хмыкнул и глотнул из своей банки.

— И что это была за надпись? — спросил я.

— Да какая-то херня из области поп-музыки. То ли Metallica, то ли Accept. В общем, пометил территорию.

В полутьме мне показалось, что он краснеет.