Потом я закончил школу (не приходя в сознание, как едко отмечал отец). И очень скоро занял высокопрестижную должность менеджера службы доставки электронных гаджетов, а проще говоря — курьера, в непосредственном подчинении у Игорька Трескунова по кличке Скунс.

Когда моя нехитрая история закончилась, я попросил Таню рассказать свою. Поначалу она не хотела, но я пригрозил обидеться. Наверно, это было немного жестоко.

Я узнал, что она была поздним и желанным ребенком, наверно, даже слишком желанным (так она сама сказала с грустью). Своего отца она никогда не знала. Мама-учитель никогда не рассказывала ей, кем он был. Вместо ответа она поджимала губы и меняла тему.

Свою дочку она очень любила — наверно, одну в целом свете. Эта любовь заменила ей весь мир. Правда, не принесла особого счастья никому, и особенно Тане.

Потому что лет в восемь или девять она понемногу начала слепнуть. Болезнь заметили поздно, время для операции было упущено. Ее пришлось перевести в интернат для слабовидящих. Это было невеселое место, к тому же интернатские девчонки почему-то сразу ее невзлюбили. Воспиталки — те и вовсе называли ее высокомерной дрянью, а ее мать — старой ведьмой.

— Почему ведьмой? — спросил я.

— Она их предупредила, что… если со мной что-нибудь случится, то им несдобровать. Так и получилось. Заведующая на меня наорала однажды, а на следующий день сломала ногу. Так она потом всем рассказывала, что это мама наколдовала…

— Может, и правда наколдовала?

— Может, и правда.

В общем, Таня была даже рада, когда мать забрала ее из школы и стала заниматься с ней сама. Тогда ей было лет тринадцать.

Следующие пять лет прошли как будто в тумане. Сравнение было мрачным и точным. Ее зрение ухудшалось, и даже яркие сны она видела все реже, а когда видела — просыпалась и плакала.

Мне тоже стало грустно.

Таня ничуть не скучала по бывшим одноклассницам. Она училась дома, слушала радио и аудиокниги. Думала поступать в университет по особой льготной программе. Мечтала полазить по интернету, но ее старый ноутбук никак не получалось подключить (а может, мама и не торопилась это делать). Тогда она решила купить хороший мобильник с голосовым управлением. Тут и услышала рекламу нашей фирмы.

— Я с первого раза запомнила телефон, — сказала Таня.

— Да ты не оправдывайся…

Пока мы так беседовали, наступила глубокая ночь. Тучи сгустились над нашим островом, и только прожекторы на причалах разрывали темноту. Светлые пятна ползли по стенам. Так бывает, когда какое-нибудь большое судно проходит по каналу. Я слез с постели и подошел к окну. Длинный контейнеровоз, вышедший в ночь, бесшумно двигался в сторону залива. Темная вода расходилась волнами за его кормой.

— Ты не спишь? — спросила Таня.

— Нет. Смотрю на корабль.

Я уже рассказал ей, где мы живем, и она не удивилась.

— Ты мечтаешь плавать на таком корабле? — спросила она вдруг.

Наверно, она тоже умеет колдовать, подумал я. И уж точно владеет ясновидением.

— Не на таком, — сказал я. — Но это неважно. Я все равно не поступил в мореходку.

— Почему?

— Там обучение платное. А кредит отцу не дали. Он же не может указать источник доходов: Сан-Диего, Калифорния?

— Будешь поступать еще?

Я смотрел вслед контейнеровозу. В кормовой надстройке светились все окна, как будто она была пустая внутри. Наверно, там у них весело. Наверно, это всегда весело, когда выходишь в рейс.

— Обязательно, — сказал я. — Только найду деньги.

— Какой ты молодец, — сказала Таня. — Вот у нас с мамой ничего никогда не получается… мы хотели получить грант на лечение, но и с этим ничего не вышло…

Внезапно мне стало стыдно за свое бахвальство. Но оправдываться было глупо.

— Что же вам сказали? — спросил я.

— Какую-то ерунду. Что я уже не ребенок. И что я просто мечтаю уехать за границу и выйти замуж. Вот и на здоровье, говорят. Только не за государственный счет.

— Что за дерьмо, — не выдержал я. — А для чего тогда вообще государство?

— Не злись. Я, например, не злюсь. Я верю, что чудеса иногда случаются. Одно ведь уже случилось.

— Чудо? Какое?

— Такое, как ты.

Я со всего размаху прыгнул на кровать. Пружины скрипнули. Один наушник вывалился из уха. И мне показалось, что я не расслышал слова, что она сказала мне после.

Тихо чертыхаясь, я воткнул наушник на место.

— Только не проси повторить, — сказала она. — У меня второй раз не получится.

— Таня, — перебил я. — У нас все будет хорошо. Я тебе обещаю.

В три часа ночи так легко стать добрым волшебником. Наутро наши обещания сбрасываются в ноль. Но в ту секунду я и сам верил, что я всемогущий. Может быть, потому что мне в первый раз признались в любви, хотя я слушал вполнаушника и до сих пор не уверен, что это не приснилось.

* * *

За окном башни часы пробили восемь.

Принцесса Хлоя села на постели. Что за напасть: она никак не могла запомнить сон, который ей снился уже не впервые.

Кто-то звал ее неведомо куда, звал и очень огорчался, что она не идет. Вероятно, это был прекрасный принц на белом коне, наследник далекого королевства. Хотя, если судить по голосу — просто мальчишка, не старше Дафниса. Но не мог же ей сниться глупыш Дафнис?

Увы, рассмотреть зовущего никак не получалось.

Кажется, он протягивал ей руку, чтобы посадить впереди себя на лошадь. Но тут — во сне — принцесса вспоминала, что ничего не видит. И промахивалась. Топот копыт затихал вдали, не слышен был и голос.

Ее сердце готово было выскочить из груди. Она даже не услышала, как вошла мать.

— Что с тобой, моя милая? — спросила королева.

Дочка не ответила. Окунула руки в медную миску с водой. Смыла слезы. Соскочила с широкой своей кровати и подбежала к окну.

— Не ходи босиком, — запоздало окликнула мать.

Принцесса и не думала слушаться. Напротив, дернула вверх тугую оконную раму. В спальню ворвался ветер.

— Как чудесно пахнет цветами, — сказала Хлоя. — Скажи, мама, там тепло? Там солнце? Лужи уже высохли?

— Это всего лишь весна, — сказала королева. — Самая обыкновенная весна. В саду зацвели яблони. Немедленно вернись и надень туфли.

Дочка отступила от окна на пару шагов и вдруг одним движением сбросила ночную сорочку. И как ни в чем не бывало пропела:

— Скажи-ка, мама… правда же я красивая?

Королева испытала острое желание подобрать рубашку с полу, свернуть ее жгутом и хорошенько отстегать принцессу. Будь дочка зрячей, именно так она и поступила бы. А так, пожалуй, и рука не поднимется. «Грешно сердиться на бедняжку», — подумала мать. Но вслух сказала строго:

— Прочь от окна. Схватишь простуду или грудную жабу.

— Ты не ответила.

— Чтобы тебя назвали красивой, вовсе не обязательно показывать целому миру то, что ты сейчас показываешь.

Хлоя игриво прикрылась руками:

— Пусть целый мир подождет.

Мать усмехнулась. Подошла к принцессе, сунула ей в руки платье.

— Я уже говорила, в остроумии тебе не откажешь. Но ум и остроумие — не одно и то же. Самые смешные шутки мне приходилось слышать от нищих комедиантов на рыночной площади. А кое-кто дошучивался и до порки на конюшне.

— Мама, тебя тоже нужно записывать на восковые таблички. А лучше на мраморные.

Королева слегка поморщилась.

— Совсем забыла: твой юный друг, пастух Дафнис, вот уж битый час дожидается тебя во дворе. Кажется, он принес что обещал. У него в руках был холщовый мешок.

— Так что же ты молчишь, мама! — воскликнула Хлоя (на взгляд матери, излишне горячо). — Пусть скорее зайдет.

— Теперь настала моя очередь шутить, — сказала мать. — А что, если я прикажу не пускать его дальше порога?

— Но мама… ты же не думаешь, что он может быть опасен? — Хлоя даже рассмеялась. — Это же первый дурачок во всей деревне. Но мне нужны эти его таблички. Ты и сама будешь рада, когда я снова смогу писать и читать.

— Я буду еще больше рада, когда этот дурачок наконец попадет в солдаты, — сказала королева. — Ты выйдешь во двор и заберешь то, что он принес. И тотчас же прогонишь его прочь.

— Это невежливо, — надулась Хлоя. — Вспомни: мы играли целыми днями, когда были детьми.

Королева еще больше нахмурилась.

— Боюсь, детей его возраста интересуют совсем другие игры, — возразила она. — Самое большее, на что я соглашусь, — пусть отправляется на кухню и поест там. Думаю, этот бродяга будет только рад. Но я попрошу проследить, чтобы он не лазил со своим мешком к нам в кладовую!

— Спасибо, мама, — просияла Хлоя. — Первое, что я напишу, — это слово «merci» для тебя!

Королева слегка смягчилась.

— Можешь пропустить первый завтрак, — сказала она. — Но больше никаких поблажек. Я делаю это только потому, что…

Тут она осеклась.

— Потому что тебе меня жалко? — спросила дочь.

— Потому что он дурачок, — ответила мать. — Он даже не поймет, как ты прекрасна.

«Неужели я сказала это вслух?» — подумала королева.

* * *

Дафнис переминался у дверей и насвистывал веселую песенку. Принцесса улыбнулась, что-то припомнив. Потянула за ручку и приоткрыла тяжелую дверь. Гость проскользнул внутрь.

— Пол холодный, — пожаловался он.