— Так, Александров — со мной…

— Оборзел в корень! Володь, ты ему…

Воспрянувшего комода оборвало резкое:

— А ты организуй погрузку в машину.

Слегка опешив, младший сержант уточнил:

— А в кузов кого?

— Кого хочешь. У тебя подчиненных хватает. Можешь сам, пример покажешь.

В картофельном цеху Никитин кивнул на лавку:

— Садись.

Присел сам.

— Сергей, что с тобой происходит?

М-да… и что ответить? Рассказать правду? Нет, он к этому явно не готов. Во-первых, слишком личное, а во-вторых…

Как-то сразу Александров осознал, что история о снах — прямая дорога к врачам. Психиатрам. В дурдом.

Нет, на это пойти он пока не готов. Есть другой ответ, и тоже честный:

— Достал меня урод этот. Сил терпеть уже не осталось.

— Достал… Ты думаешь, меня ничего не достает? И ответственность за всю группу уже четыре года — в радость? И огребать за вашу дурь каждый раз — одно удовольствие?

— Нет, командир.

Помолчав, Сергей добавил:

— Извини. Не сдержался.

— Ты понимаешь, к чему шел? Ну, набил бы ему рожу. Через час стоял бы в политотделе. Вечером уже ехал в Курью. Солдатом. Ты для этого шел в училище?

Прав сержант Никитин. Во всем прав.

Сам Володя пришел в ракетное училище уже самостоятельным, с отличием закончившим техникум парнем. Старше их, вчерашних школьников. И серьезнее, богаче незаменимым жизненным опытом.

Александров попробовал возразить:

— И его бы отчислили.

— Его? Нет, Серега. Плохо еще ты знаешь своего командира отделения.

Вот так… Это действительно новость.

Положение о равенстве каждого перед ответственностью им вбивали с первого курса. Об этом же гласили статьи дисциплинарного Устава. И тем не менее достаточно только напрячь память…

Вот на втором курсе командир отделения пришел пьяный из увольнения. Засветился перед курсовым офицером. Повод для оргвыводов, казалось бы, железный. Но даже лычки не сняли, отделался неделей ремонта казармы во время зимнего отпуска.

Вот в его кармане находят конфеты из украденной посылки. Доклад начальнику курса… и тишина.

Вот он опаздывает на сутки из отпуска. Выводов нет. Про драку на третьем курсе можно не вспоминать — наказание было действительно символическое.

Подняв голову, Сергей вопросительно заглянул в глаза сержанту.

Никитин утвердительно, с оттенком усталости, покачал головой:

— Вот так, курсант Александров.

Помолчали еще.

— Я понял, товарищ сержант. Больше не повторится.

— Отрадно слышать. И, Серег… не надо мне напоминать, кто я по званию. Мы с тобой ведь нормально общаемся?

— Хорошо, Володя. Спасибо.

— Ну, и ладушки. Давай, готовь участок к сдаче, да насчет душа там прикинь.

— Сделаю, Володь.

Погрузку в машину уже закончили, «ЗИЛ» убыл. Сергей убрал на место козлы, потащил к лифту пустые фляги. Здесь его ждал неприятный сюрприз — агрегат не работал.

Конечно, регулярно заливаемый отходами лифт отказывал частенько, но сейчас… Нет сомнений — работа комода. Осмотрев устройство, Александров убедился в своей правоте.

Свернутый ударом концевик блокировал работу механизма. Сапогом врезали, не иначе.

Вот тварь паскудливая! В дерьме бы утопил своими руками!

Расчет верный — кроме лишних хлопот по доставке тары Сергей будет постоянно затаптывать лестницу, которую уже моют готовящиеся к смене парни.

Подышав минут пять, приводя нервы в порядок, он отправился в бойлерную — там обычно в ящике стола лежал старый инструмент.

Здесь замок не меняли больше года — давно подобранный ключ сработал четко. Порывшись в хламе под одинокой запыленной лампочкой, курсант нашел разболтанные плоскогубцы и пару гнутых отверток.

Еще через десять минут лифт загудел, отправляя наверх фляги и баки.

Комода Александров увидел, уже выходя из душа. Никитин конкретно указал первые партии в очередности, взяв с собой коллег по комнате. В трех кабинках они не спеша отмокли, по очереди натерлись мочалкой запасливого Бабкина и, белые от густых хлопьев «Семейного» мыла, снова вернулись под тугие горячие струи.

Вода словно смыла переживания и грязь воспоминаний о будущем, оставив только спокойную усталость от суточного наряда.

Ожидая остальных, парни присели на лавках в картофельной. У стены стояли сетки с овощами, в соседнем цеху журчала вода, а Сергей как-то спокойно осознал — все. Это последний наряд по кухне. Дальше только пятый курс. Один год без караулов и тяжелых нарядов. И выпуск.

Глянув на Володю, понял — он думает о том же.

— Что, Серега, отпахали?

— Отпахали, командир.

Дождавшись последних товарищей, Александров выключил в душе свет и вернул на место замок. Теперь ужин — и в общежитие. Но перед отдыхом надо зайти к одному человеку.

* * *

Отец Дмитриева служил в милиции. Сам Олег должность предка никогда не раскрывал, но намеки давал щедрые и на тему, как советская милиция борется с преступностью, поговорить любил. Иногда, якобы под большим секретом, рассказывал о «реальных» делах. Начитанный Александров легко узнавал сюжеты произведений Василия Ардаматского, но врать не мешал. Кстати, получалось у Дмитриева неплохо, с фантазией.

Сергей зашел в комнату сокурсника вечером, когда тот, лежа на кровати, читал свежий номер «Огонька».

— Олег, твоя помощь нужна. Проконсультироваться хочу Ты же в сленге уголовников разбираешься?

Товарищ закрыл журнал, не торопясь принял вертикальное положение. Махнул рукой в сторону стула:

— Присаживайся.

— Спасибо.

В ответ на вопросительный взгляд Александрова продолжил:

— В фене? Ботаю немного.

— Подскажи, кто такой «смотрящий»?

Правильный ответ Дмитриев точно знал. Уж больно заинтересованно он взглянул на Сергея.

— А ты где это слышал?

Ответ на закономерный вопрос, естественно, был заготовлен заранее:

— В троллейбусе. Два мужика в углу разговаривали. О чем, не поймешь, как не по-русски. Вот этого смотрящего часто вспоминали.

Дмитриев многозначительно покивал:

— Откинулись недавно, значит. С дачи хозяина.

С чувством собственной значимости растолковал непонимающе глядящему Сергею:

— Из зоны они вышли. А смотрящий — это вор, который зону держит. Вроде начальника над всеми уголовниками, но против администрации. За воровскими порядками следит.

Видя, что собеседник внимательно слушает, продолжил:

— Еще смотрящий в каждой тюремной камере есть. Ты наколок на урках не видел?

Сергей вспомнил грязные руки Пети:

— Вроде на пальцах татуировки были.

— Перстни. Там вся их жизнь нарисована. Был бы я там, все о них узнал бы. Куда они ехали?

— Да кто его знает? Вышли на Парке культуры.

— Как выглядели, не помнишь?

Помолчав, Александров ответил:

— Не помню. Мутные какие-то.

После паузы добавил:

— И гнусные. Мрази, короче.

— Это точно. У меня батя, как с ними наобщается, сам не свой делается. Нелюди, говорит, сплошные. Нормальный человек так жить не может.

— Слушай, Олег, а такое выражение «бомж» ты знаешь?

Сокурсник задумался:

— «БОРЗ» слышал. Это те, которых за тунеядку сажают. Без определенного рода занятий. А вот «бомж»… Это, наверное, гастролеры какие-то. У нас по регионам в милиции разные сокращения приживаются. «Без определенного» точно, а что дальше — не знаю.

— Понял, спасибо. Отлично ты все объяснил.

— Не за что. Обращайся, если что.

* * *

Помывка в жизни нормального военного — это вообще особая статья. Положенная баня, конечно, дело хорошее, но при ежедневном, без послаблений, физо и многочасовой строевой подготовке одного раза в неделю катастрофически не хватает. Как решали вопрос на младших курсах в казарме — отдельный разговор. Все точки училища с горячей водой были известны каждому курсанту, и у каждой почти всегда собиралась очередь. Начальники курсов постоянно реквизировали запрещенные кипятильники вместе с трехлитровыми банками.

Положение резко изменилось в лучшую сторону после переезда в общежитие.

В каждом крыле здания находились действующие, отделанные белой плиткой душевые. Днем до их седьмого этажа горячая вода не доходила, вечером под вялые струйки наперегонки набивались «штатные» курсовые спортсмены. После вечерней тренировки пропотевшие бегуны, гиревики и борцы бурно выясняли отношения между собой, но желающему помыться из простых смертных отпор давали дружно. И занимать очередь можно хоть до посинения — все равно пойдешь последним, то есть до поверки и отбоя точно не успеешь. Поэтому Сергей повадился организовывать помывку в три или половину четвертого утра. Здоровенный механический будильник, доставшийся в наследство от выпустившегося пятого курса, своим грохотом поднял бы даже мертвого. Хлопнув по кнопке, сонный Александров брал приготовленные с вечера умывальные принадлежности, полотенце и шлепал тапками в соседнее крыло — там душевая была с новой сантехникой, удобной полочкой и побольше размером.

Встрепенувшись, дремлющий за столом дневальный обычно приветствовал глупым вопросом:

— Шуран, ты куда?

«Смешные» ответы вроде: «По бабам. Видишь, уже в трусах» или «Вешаться. Вот мыло скользкое каптер выдал» отпускать уже приелось, поэтому он коротко буркал: