Нет, картошку Костя пожарил мастерски: с лучком, золотистой корочкой, ровными ломтиками. С копчеными окорочками и маринованными помидорами — самое то. Когда Саня уже подчищал сковородку, с пустой тарелкой и довольным лицом зашла Вартуш.

— Ой, как я налопалась!

— Хорошо легло?

— Как будто всю жизнь мечтала. Костя, когда ты так готовить начнешь?

Сергей, сделав строгое лицо, шутливо погрозил вилкой:

— Вартуш, так нельзя говорить.

— Почему, Сережа?

— Константин заревнует, мы поссоримся, и я перестану к вам ходить.

С улыбкой принимая жену на колени, Кустов ответил:

— Не заревную.

Хорошо, когда у друзей в семье мир и гармония.

Попивая сок, Сергей окинул взглядом кухню.

Да, мебель, конечно, уже далека от идеала. Еще не разваливается, но обшарпалась, кое-где облезла краска, цвет точно не первоначальный… Впрочем, ничего страшного, все легко поправимо. Так почему бы не провести косметический ремонт? Уточняем:

— Вартуш, ты завтра опять целый день работаешь?

— Да. А что?

— Вытяжку будем чинить, грязь разведем. Вот и спросил, чтобы не расстраивать. Но к твоему приходу закончим.

— Ой, спасибо. Костя, чтобы обедом Сергея Владимировича накормил.

— Обязательно.

Посидев еще минут пять, поговорив о своей работе и выпив томатного сока, хозяйка тактично покинула мужскую компанию. Допив бокал, Сергей продиктовал десяток рецептов салатов, вспомнил название сайта, на котором пополнял кулинарные знания, когда была в положении Светлана. Потом еще раз окинул взглядом кухню и решительно предложил:

— Константин, давай завтра и ремонт мебели забабахаем?

Что значит — ошарашил. Костя недоверчиво протянул:

— Ре-е-мо-онт?..

— Косметический. Тут всего делов — взять нитрокраску, грунтовку под нее, пару кистей. Нитра сохнет быстро, вдвоем за день управимся.

— А твоя работа?

Ратный махнул рукой:

— Обрыдло уже искать, метаться. Мобильный мой в центре занятости есть, глаза им я точно намозолил.

Подключился Александр:

— Втроем. У меня тоже день свободен. Но с тебя, Костя, обед.

— Парни, не вопрос. Тогда думаем — как встречаемся?

Сергей немедленно дал уже готовый ответ:

— Да что тут думать? Рынок у меня рядом, открывается в девять. Закупаюсь, звоню. Или без звонка в половину десятого подъезжаешь к стоянке у главного входа, едем к тебе. Саня сам к десяти подгребет. Так, Александр?

— Не вопрос. Я еще перчатки резиновые подвезу, у меня под ванной целая упаковка валяется. От прошлых жильцов, наверное, остались.

— Отлично. Договорились?

— Парни, реально — спасибо. Владимирыч, ты сам все дотащишь?

— Было бы что тащить. Две банки краски и кисточки. Да, парни, что-нибудь из старой одежды найдите — переодеться.

Друзья согласно кивнули, Константин подытожил:

— Решено. В половине десятого я на остановке.

Когда гости, распрощавшись, выходили, Кустов притормозил Сергея и почти насильно вручил тысячную купюру:

— Владимирыч, на краску. Не отказывайся. Не думаю, что у тебя с деньгами богато.

— Ладно. Сдачу верну. С чеками.

— Блин, какой ты педант!

— Я еще и зануда.

* * *

На следующее утро Кустов, поскучав минут пять на парковке рынка, быстро вышел помогать нагруженному Сергею. Сумка через плечо, три пакета в руках…

— Фигассе ты набрал! А говорил: «Две банки». О, а обои зачем?

Из кулька торчал рулон самоклейки.

— Да так, мысль в голову пришла. Ты газеты подстилать приготовил?

— Блин, не подумал! Одна вроде в зале валяется.

— Ладно, в подъезде найдем. «В каждый дом» вам носят?

— Точно! Постоянно в ящики закидывают.

Газеты нашлись на подоконнике у почтовых ящиков, на выходе из лифта парней встретил улыбающийся Веселов.

— Саня! Давно стоишь?

— За две минуты до вас подошел. Только собрался на мобильный тебе звякнуть, слышу — лифт работает и ваши голоса.

В квартире первым делом Ратный выложил на журнальный столик чеки, купюры и монеты.

— Сто пятьдесят с мелочью сдачи. На хлебушек, Константин. Так, парни, переодеваемся, снимаем шторы и тюль.

— А снимать зачем?

— Краской провоняют. Представляешь, что тебе Вартик за это скажет?

— Понял, сейчас сделаю.

Через десять минут Костя с Саней, открутив с дверок и ящиков ручки, уже шкурили места на мебели, где облезала краска, а Сергей, сняв вытяжку, пристроился на газетах в зале разбираться в неисправности.

Диагноз оказался верным — отказал концевик, разрешающий включение, когда выдвигалась панель вытяжки. По уму, конечно, следовало его заменить, поскольку вещь для ремонта производителем не планировалась. Но тогда где взять нужную модель? Вытяжка-то испанская. Если концевик и найдется, то стоить будет немерено. Поэтому сейчас Ратный аккуратно рассверливал трубчатые заклепки крепежа зажатым в ручной обжимке сверлом. Готово. Раскрыв корпус устройства, Сергей тщательно протер детали щедро смоченной спиртом тряпочкой, зачистил старательной резинкой нагоревшую рабочую поверхность контактов. Сборка. Вопрос крепежа решился просто — проволокой от выпрямленной скрепки. Подтянув витки небольшими плоскогубцами, Ратный прозвонил концевик тестером. Отлично. Можно дочищать вытяжку и собирать конструкцию.

Заглянувший в зал Веселов доложил:

— Владимирыч, все, зашкурили.

— Хорошо, Александр. Теперь очистите поверхности от пыли сухой тряпкой и начинайте грунтовать. Вот банка грунтовки, вот кисти. Окно не забудьте открыть. И постарайтесь, чтобы не осталось незакрашенного ДСП.

Шутливое исполнение воинского приветствия:

— Есть, товарищ командир!

Собрав вытяжку, Сергей проверил ее работу. Все четко, тяга от двух движков отличная. Надо вешать на место.

Зашел на кухню, поморщившись от едкого амбре:

— Не помешаю, парни?

— Наоборот, поможешь. Владимирыч, починил?

— Неужели ты сомневаешься?

Довольный Костя улыбнулся:

— Честно — нет. Глянь, как мы отработали?

— Сейчас. Установлю агрегат и включу, а то окно не очень помогает.

— Да холодно его настежь открывать.

— Вот и я об этом же. Красить начнем — станет еще хуже.

Установив и врубив вытяжку, Сергей отправил Кустова простирнуть шторы и тюль, а сам с Веселовым зашкурил и отгрунтовал повреждения на столе и табуретах. Единственное достоинство нитры — сохнет быстро. Но вонь от нее…

Заглянувший на кухню Костя чихнул от шибающей в нос химии и выдал резюме:

— Блин, как мой камуфляж, пятнами. Владимирыч, красить сейчас будем?

— Нет, пусть хорошо высохнет. Это с краской проще, грунтовка — дело серьезное. Наверное, пообедаем и продолжим.

Расположились в зале вокруг журнального столика, застелив его газетами. Суп «харчо», плов, мясная нарезка, чай.

— Вартуш вчера готовила?

Кустов согласно кивнул:

— Конечно. Я помогал.

— Вкусно. Повезло тебе с женой. И работает, и по дому хозяйка, и характер хороший. Живешь как сыр в масле.

Улыбаясь, Кустов ответил:

— Я, собственно, и не возражаю.

Поев, парни сложили тарелки в раковину, попутно отметив, что мощь химической вони поубавилась.

— Оставляем посуду. Полчасика отдохнем, потом вымою и приступим к покраске.

— Хорошо.

Вернувшись переваривать в зал, Костя с Саней расположились в креслах, Сергей пристроился на диване. Константин включил телевизор. На «Девятом» шел какой-то иностранный боевик. Герои с настороженно-тупыми рожами, демонстративно задрав оружие, пробирались по штольням полузаброшенного бункера с редкими горящими лампами.

«Бред», — успел подумать Сергей, и тут на него накатило.

* * *

…Горели нечастые тускловатые лампы. Но за состоянием бункера следили. Пусть шелушилась на стенах и потолке старая выцветшая краска, протерся до серого бетона когда-то окрашенный пол, ржавчина подъедала металлические конструкции на стыке с бетоном, только не было мусора, кабели на сваренных из уголка держаках носили следы аккуратного ремонта, массивные двери бесшумно открывались на заботливо смазанных петлях. Пройдя три поста охраны, Сергей добрался до сердца базы Подполья — научно-технического комплекса.

— Разрешите?

— А, Сережа! Заходи.

— Здравствуйте, Игорь Петрович.

— Здравствуй, боец. Как насчет чайку? Нашего, партизанского, на травах?

— С удовольствием.

Собеседнику было за семьдесят. Ветхий, но чистый камуфляж поверх свитера ручной вязки, немного неожиданно смотрящиеся войлочные тапки и толстые шерстяные носки на ногах. Старческая пигментация на белой, отвыкшей от солнечного света коже, замедленные, осторожные движения. Но выцветшие голубые глаза смотрят внимательно и твердо, выдавая острый ум и незаурядный характер. Привычно управившись с древним алюминиевым электрочайником, он присел в потертое кресло. Сергей пристроился на стуле.

— Поработали мы с твоими подарками.

— Разобрались, Игорь Петрович?

— Разобраться-то разобрались, но вот пользы от этого… Совершенствуются они, Сережа. Учитывают свои ошибки и умело учатся на них.

— С пистолетом ничего не получилось?

— Оружейники обещали еще подумать, но мне кажется…

Старик обреченно махнул рукой.

— Ладно, сначала чай, плохие новости потом.

Мята, мелисса, смородиновый лист, плоды шиповника, чага… С последней надо быть особенно осторожными — вокруг развалин академгородка хватает «горячих» пятен, поэтому грибы обязательно проверяются дозиметрами, как и остальные дары леса, впрочем. Грея руки о бока объемной армейской кружки с черными пятнами сбитой эмали, размачивая окаменевшую сухпайную галету, отхлебывая маленькими глотками чуть сладкий горячий чай, Сергей наслаждался ощущением покоя и защищенности, давая отдых всегда напряженным нервам. Здесь, в надежно скрытом развалинами бункере, это допустимо. Сделав последний глоток, он благодарно кивнул:

— Спасибо.

— На здоровье. Ну, пойдем в лабораторию.

Один переход отделял жилище старого ученого от рабочего места. Обширный зал со сводчатым потолком неплохо освещался лампами дневного света. Электропитание комплекса обеспечивали несколько изотопных источников и экспериментальный ядерный реактор, разрабатывавшийся для военно-космической отрасли. В советской державе умели делать по-настоящему надежные вещи, безотказно служившие многие десятилетия. Конечно, этого нельзя сказать об обычных лампах, но для тех же дневного света, к примеру, нашли выход, подключив самодельные умножители напряжения. В итоге светили даже с перегоревшими запускающими спиралями. Лампы накаливания использовали через диодные выпрямители, что заметно увеличивало срок службы нитей, да и в мертвых населенных пунктах попадались они еще часто.

На стеллажах и столах стояла аппаратура. Сергей нынешний мимолетно удивился древности ламповых и первых транзисторных осциллографов, частотомеров, генераторов, разнообразных измерителей — эта техника еще в годы его учебы считалась безнадежно устаревшей. Серый, глазами которого он видел происходящие события, испытывал при виде приборов благоговение.

— Ты же у нас студент, успел два курса в политехе отучиться, поймешь, что хочу объяснить. Сначала по личному жетону. Смотри.

Под мощным увеличительным стеклом лежала вскрытая плоская коробочка.

Микросхемы, обвязка, несколько радиоканалов, таблетка источника питания… Маркировка незнакома, но одна из микросхем живо напомнила стандартную для компьютерной памяти. Точно, вон ее контроллер и пластинка кварцевого генератора. Какой яркий, интересный сон!

Синхронно блуждающим мыслям зазвучали комментарии собеседника:

— Насколько мы разобрались, это одновременно удостоверение личности, радиомаяк и ретранслятор номера личного идентификатора. В шнурке антенна, диапазон работы — сотни мегагерц. Контролируется как наземными станциями, так и со спутников. Еще работает в связке со стрелковым комплексом, давая разрешение на открытие огня. При обмене данными используется зашифрованный цифровой протокол, вскрыть при наших возможностях, — кивок в сторону стола со стареньким ноутбуком («Еще дисплей черно-белый! Четыреста восемьдесят шестой, что ли?»), — не представляется возможным.

— Жаль.

— Да, Сережа. Теперь по оружию.

Соседний стол, несколько узких печатных плат и фигурных электромеханических узлов. Глаза сразу выхватили знакомую деталь — сканер отпечатка пальца.

— Они добавили электронный радиопредохранитель, завязанный на личный идентификатор и тот жетон. В конструкцию пистолета внесено сразу четыре электромеханических компонента, делающих невозможным выстрел без синхронного действия электроники.

Серый подумал, насколько ему повезло тогда, у трупов вражеских солдат. Встань чуть дальше, выйди из зоны действия электроники, и винтовка оказалась бы бесполезной железкой.

— Оружейники думают над доработкой, но я уверен, что в лучшем случае получится самоделка, использующая лишь ствол да отдельные детали исходного оружия. Учитывая точность их обработки и наше оборудование — не самая надежная.

— Игорь Петрович, а что-нибудь получается с личным идентификатором?

— Знаешь, что… взгляни сам.

В окуляре лабораторного микроскопа была видна вскрытая капсула. Невероятно минимизированные схемы, крошечные катушки радиоканала, залитые герметиком блочки гибридок. И пока тот Сергей с отчаянием осознавал невозможность разобраться в этом чуде вражеского гения, настоящий поневоле восхищался качеством и тонкостью работы. Кстати, схема что-то очень напоминает…

— Присядь, Сережа.

Устроившись напротив, ученый с горечью и печалью посмотрел в глаза.

— Мы проигрываем. Не людям, нет. Мы понемногу проигрываем их техническому прогрессу, новым разработкам, всей этой электронике, помогающей врагам.

Серый дернулся возразить, но был остановлен движением руки.

— Подожди. Дай мне сказать. Так вот… Вся борьба подполья проходила на моих глазах. И многое из того, что изобретали оккупанты, оказывалось в этой лаборатории. Сначала они отменили бумажные документы, перейдя на электронные удостоверения, отслеживаемые станциями сотовой связи и компьютерной сетью. Мы сумели взломать алгоритм, пробившись к находящемуся в памяти контрольному отпечатку большого пальца и даже получив возможность использовать банковский счет владельца. Полгода, всего полгода. Первый же вариант личного идентификатора, — взгляд в сторону стола с микроскопом, — положил конец этой победе. И если пересадить капсулу мы еще можем, то врастающие в мышечную ткань антенны… Потом все чаще вместо живых солдат наших бойцов стали встречать дроны. Автоматизированные и управляемые. Как они совершенствовались, ты видел сам.

Серый хмуро кивнул.

— Совершенствуется и оружие. Оно дает серьезные преимущества в бою их солдатам и совершенно бесполезно в наших руках. Все оснащается радиодатчиками и маяками. Хорошо, что ты использовал экранирующую фольгу. Я уверен, что многие из не вернувшихся забыли про это в горячке боя, были засечены и уничтожены. Дальше… У нас все меньше бойцов, приток патриотов полностью прекратился. Когда пришел последний доброволец? Четыре года тому назад?

— Страна обезлюдела…

— И это тоже. Но, согласно перехватам нашего радиоузла, враги создали жилые зоны для оставшихся в живых. Тех, кто представляет для них интерес. И там идет умелая и продуманная обработка. Думаю, что подрастающая молодежь уже совсем не российские граждане, душой и телом преданы оккупантам.

Слова, пусть справедливые и объективные, били по больному. Боец не выдержал:

— Игорь Михайлович!..

Ученый отрицательно покачал головой:

— Да, Сережа. Я видел, как они разваливали Советский Союз, используя самое сильное оружие — идеологию, пропаганду. Как промывали мозги «дорогим россиянам», уничтожая уже само понятие «русский», убирая идеалы и потворствуя инстинктам. Конечно, раскол и оккупация многим открыли глаза… Но было уже поздно. Так вот, работу над сознанием наших людей они не прекратили. Им нужна нация рабов. Послушных, талантливых и довольных своей рабской жизнью. Маленькая и управляемая нация.

— Но ведь есть мы…

— Сколько нас осталось? Люди гибнут, а вражеские разведывательные аппараты все чаще встречаются совсем близко от базы. Они найдут новое решение поиска, усовершенствуют спутники контроля и неизбежно выйдут на нас.

Помолчав, старый ученый вздохнул и продолжил:

— Я это рассказываю не для того, чтобы показать бесполезность нашей войны. Нет, наоборот. Мы последние из не сдавшихся. И пусть наша участь предрешена, но останутся дела. Твои дела, твои подвиги ради Родины, Серый. Сменятся поколения, вместо нынешних жвачных появятся новые русские. И если хоть кто-то из них, узнав о нашей борьбе, захочет свободы для России… Значит, мы сражались и гибли не напрасно.

Сергей молчал. Молчал и его собеседник, с болью вспоминая что-то свое, глубокое, личное.

— Знаешь, о чем я больше всего жалею?

— О чем?

— Что время нельзя повернуть вспять, вернуться на двадцать лет назад. Их тогда было совсем немного — предателей, благодаря которым удалось все это. Если бы я мог!..

Сухая рука сжалась в твердый костистый кулак.

— Они ведь тогда ничего не боялись, прикрывались гуманными законами, подкупали продажных чиновников за американские гранты, практически в открытую вели подрывную работу, разрушая нашу страну. А мы видели и ничего не делали.

— Почему?

— Почему? Не знаю… Наверное, держались за личное благополучие, остерегались нарушать закон, просто не верили, что все случится именно так. Хотя умные люди предупреждали. Если бы я мог…

* * *

Картинка отдалилась, задрожала и пропала. Перед глазами возник дергающийся потолок и встревоженное лицо Кустова.

— Владимирыч!.. Владимирыч!..

Перехватив его руки, Сергей наконец-то смог ответить:

— Ты что, Костя?! Перестань меня трясти.

Из кухни со стаканом воды в одной руке и мобильным в другой выбежал Веселов:

— Очнулся?!

— Парни, да вы что? Приспал немного, а вы тут устраиваете…

— Приспал?! С открытыми глазами?

— С открытыми?..

— Владимирыч, ты сидел весь бледный. Глаза открыты, ни на что не реагируешь. Как ты себя чувствуешь? Воды хочешь?

— Воды? Нет. А чувствую нормально.

В подтверждение слов Ратный встал, прошелся по комнате.

— Парни, говорю — спал. Даже сон успел увидеть.

Немного успокоившиеся друзья переглянулись. Подумав, Веселов уверенно заявил:

— Нитра. Надышался.

— Саня, брось.

— Точно говорю. У меня дядька ворота в сарае красил, нанюхался. Приходы были — мама не горюй. Такое потом рассказывал…

Александра поддержал Константин:

— Все, Владимирыч, ты больше не красишь. Ты точно в порядке? Не тошнит?

— Нет, я тебе говорю.

— Слышь, Костя, при отравлениях хорошо молоко.

— Молоток! Есть в холодильнике, сейчас подогрею.

Кустов рванул на кухню.

Вполне пристойно себя чувствующий Сергей попробовал возмутиться:

— Парни!..

Александр пресек возражения на корню:

— Владимирыч, завязывай. Блин, как ты меня напугал!

Несмотря на все протесты, уже через две минуты Ратный пил теплое молоко из высокого бокала и поневоле обращался мыслями к только что увиденному. С одной стороны, самочувствие прекрасное, а с другой… Откуда взялся бункер, ярчайшие, запомнившиеся до последней детали впечатления и ощущения? И опять он был зрителем, пассивным наблюдателем. А диалог с ученым? И что, это навеянный просмотром тупого боевика сон? С открытыми глазами, кстати?