Первый ищейка наклонился ко второму:

— Нюхает… Что твоя собака…

— Собака что? Дура, — отозвался второй. — А этот своего не упустит.

Лавр Петрович продвинулся ещё на пару шагов, как вдруг перед глазами его пролетело колесо экипажа. Деревянные спицы крутанулись перед ним, так что он даже смог бы их сосчитать. Запоздало оглушил крик мальчишки-форейтора:

— Поди-и-и!

Лавр Петрович поднялся, отряхнул колени, поглядел в сторону уносящемуся экипажу, покачал головой:

— Петербурх…

Он перебрался на другую сторону набережной. Ищейки держались следом.

— И фалеторы у нас звончей кричат, — сказал второй ищейка.

— Кричи не кричи, всё одно людишек давят, — заметил первый.

Лавр Петрович нырнул в арку, углубился в переулки. Ищейки старались не отставать. Второй сказал, дуя на пальцы:

— Рукам холодно… Да и коленки тож замочил.

— А ты ногами шибче двигай, чтобы пар пошёл, — сказал первый ищейка, наблюдая, как его слова замерзают в воздухе. — Вот и будет тебе тепло.

— Дома-то глянь какие… — сказал второй.

— Как будто кто-то сверху стенами какал, — отозвался первый.

Лавр Петрович бодро шагал через дворы, поглядывая по сторонам. Из углов китайскими криками приветствовали его мартовские коты, из редких окон смотрели коричневые старухи с длинными вязальными спицами. Вокруг Лавра Петровича и ищеек постепенно сжималось кольцо облезлых крыш, звуки улицы перестали быть настоящими.

Лавр Петрович остановился перевести дух. Посреди двора было почти темно. Лавр Петрович посмотрел себе под ноги, на заледеневшие помои.

— Оборвался след, — сказал. — Будто по воздуху полетел.

Преследователи пошли налево, затем направо. Снега здесь почти не было. Словно природа пожалела его для этих мест.

— Здесь мы уже были, — сказал первый ищейка. — Кружит он нас.

— Кто? — спросил второй.

— Дед Пихто, — Лавр Петрович стёр с носа замёрзшие капли.

Лавр Петрович не любил терять чуйку. Тогда он впадал в хандру, пил, потом пел и из гулящих выбирал самую страшную бабу. Потом ходил к Селивёрстову, которого в Москве никто за лекаря не держал, пользовал какие-то горькие настойки, от которых если и болело в паху, то не так сильно, как в печени. Где теперь эта Москва? Может, её вообще нет.

Послышался протяжный скрип. В пристройке с прогнившей крышей открылась игрушечная дверь, и вышел старик. У него была только тряпка на бёдрах. На тряпке при каждом его движении звенели ключи. Их было так много, будто старик носил с собой ключи от всех дверей Петербурга. Рёбра его выпирали сквозь кожу, птичью шею тянула верига [Здесь: цепь.] с тёмным крестом.

Старик подошёл к Лавру Петровичу.

— Табачком не богат, Лаврушка? — спросил.

— Пряжников, — сказал Лавр Петрович. — Дай ему табаку.

Первый ищейка с опаской подошёл, щёлкнул крышкой табакерки. Старик ухватил костлявыми пальцами щепоть, подмигнул ищейке, с наслаждением втянул табак в заросшую конским волосом ноздрю.

— Ты кто? — спросил Лавр Петрович.

— Я? Мудилок — на пупке узелок.

— Откуда имя моё знаешь, Мудилок?

— Тебя весь Петербург знает, — без улыбки ответил старик.

Ищейки слушали, как Лавр Петрович говорит с пустотой.

Первый ищейка растерянно замер с открытой табакеркой в руке.

— Чего это он? — шёпотом спросил второй.

— Забыл, сколько он вчера выпил? — прошептал первый. — Вот и мерещится всякое.

— Мы тоже вчера того-с. Отчего же нам не видать?

Лавр Петрович растёр схваченные морозом щеки:

— Может, ты и аспида нашего встречал?

— А чего ж — проходил он тут, — старик потянулся к табакерке.

Лавр Петрович отвёл его руку:

— С лица каков?

— Не было у него лица, — сказал старик. — Можа и головы не было.

Лавр Петрович посмотрел строго.

— Как это не было?

Старик ощерил беззубый рот и успел-таки цапнуть новую щепотку из раскрытой табакерки.

Лавр Петрович начал терять терпение:

— Сказывай, куда аспид упорхнул?

Старик жадно втянул табак, закашлял:

— А кто тебе сказал, что упорхнул? Здесь он. Вона — за тобой смотрит.

Лавр Петрович огляделся.

— Только всё одно упустишь, — продолжал старик. — Нюх у тебя щенячий и хватка не та. Настоящие-то псы следом придут.

Старик смотрел, не мигая, в темноту арки.

У правой стены темнота казалось плотнее, будто кто-то стоял, привалившись к сырым кирпичам.

Лавр Петрович выхватил пистолет и пальнул наудачу. Темнота отозвалась выбитым камнем. Ищейки испуганно хлопнули глазами.

Лавр Петрович зашагал под арку. Она спускалась вниз, не имея конца. Эхо шагов множилось, дробилось, словно впереди шёл человек.

— Тут и с огнём хоть глаза выколи, — сказал первый ищейка.

Сквозь арку потянул ветер. Кто-то рядом вздохнул.

— Слышали? — спросил Лавр Петрович.

— Это я, — прохрипел второй ищейка. — Кажись, на речке продуло.

Темнота стала редеть. Сыщики вышли в проулок, который оказался таким тесным, что Лавр Петрович принуждён был двигаться боком. Сосульки с навеса целились в темя.

— Зря мы сюда вперились, — сказал первый ищейка.

— Как старик сказывал, так и идём, — при свете Лавру Петровичу стало не по себе.

Ищейки с удивлением переглянулись.

— Старик — оно канешно… — на всякий случай поддакнул первый.

С крыши метнулась тень.

Рядом с первым ищейкой упала сосулька и, как нож, вошла в мёрзлую землю. Стая чёрных птиц поднялась в небо. Рядом упала вторая сосулька. Третья… Первым побежал Лавр Петрович.

В конце проулка оказалась дыра в стене, возле которой были навалены разломанные кирпичи.

— Все целы? — спросил Лавр Петрович.

— Рукавчик-то мой, — посетовал второй ищейка.

Падающая сосулька распорола ему шинель.

— А чтоб тебя… — Лавр Петрович полез в дыру.

Выбрались на улицу.

— Понастроили, бл… — Лавр Петрович перевёл дух, тщательно отряхнул шинель, проверил, целы ли царские пуговицы с византийским гербом, которые он каждое утро начищал тряпицей.

За Невой полыхнула адмиралтейская игла. С реки доносились весёлые крики и смех. Неподалёку был расчищен каток. Цвиркали о лёд коньки барышень и кавалеров.

Следы обрывались там, где начинался голый лёд катка. Было весело. Слышался поросячий визг. Юноши догоняли барышень, а те тоже куда-то ехали и кружились. Только лица у всех цветом напоминали кирпич. Кому-то не хватало глаз. Кому-то — ноздрей. Прогоняя наваждение, Лавр Петрович протёр глаза и схватил за шиворот летевшего мимо гимназиста. Рожа у гимназиста тоже была не из портретных, белёсые свиные глазки его растерянно хлопали ресницами. Но гимназист дышал тёплым паром, и Лавр Петрович успокоился.

— Давно вы здесь? — спросил он.

Гимназист испуганно смотрел, не понимая, чего от него хотят.

— Катаетесь давно? — нахмурился Лавр Петрович.

Гимназист кивнул:

— Третью зиму. Я уже и бедуинский прыжок разучил.

— Сего дня давно?

— А… — разочарованно протянул гимназист. Но весёлость быстро вернулась. — Да уж второй час.

— Человек тут не проходил? Большой, высокий…

— Был! — гимназист попытался вывернуться из крепких объятий Лавра Петровича и беспомощно завозил коньками по льду. — Проходил минут пятнадцать как.

— И что он? — спросил Лавр Петрович.

— Мужик. Тулуп. Шапка.

— А лицо?

Подоспели двое ищеек, стали с интересом слушать.

— Не разглядел, — сказал гимназист. — Тень на него упала.

— От чего ж тень?

— От неба.

Гимназист кивнул в сторону Невских ворот:

— А шёл туда. Но точнее не могу знать-с. Меня Елизавета Алексеевна отвлекли, — он с нежностью взглянул на мелькнувшую в толпе кривоногую девушку с усами.

— Благодарствуйте, — сказал Лавр Петрович и, чтобы не привыкать к лицу, отпустил мальчика восвояси.

Знакомые следы тянулись от катка к Невским воротам Петропавловской крепости.

Здесь толпились лоточники, солдаты, посетители. Под забранным решёткой окном пели нищие — просили у арестанта хлеб. Двое мужиков чистили дорогу. Лавр Петрович поглядел под ноги, туда, где скребок оборвал ещё не потухший след. Мужик хмуро зыркнул на частного пристава и снова принялся за работу.

Лавр Петрович, сняв меховой картуз, пригладил взмокшие волосы. Пар высоко поднимался от его головы.

— Ежели картуз снял, — сказал первый ищейка, — значит, совсем со следу слетел.

— Всех не обнюхаешь… — второй оглядел крепость. — Стало быть, здесь бунтовщики моются?

— Маются, — поправил первый.

Над потемневшими стенами вился дым. Предчувствуя весну, Петропавловская крепость блестела мокрыми крышами.

Комната Каролины, что примыкала к покоям графа Витта, была обставлена по её желанию. Простой тёмного дерева шкап, стол, узкая даже для одного человека кровать. Всё здесь напоминало имение её матери — место, откуда легко было уехать и не вернуться.

Каролина в синем домашнем платье сидела перед зеркалом. В руках у неё был номер «Санкт-Петербургских ведомостей». Граф Витт в пёстром халате расположился в кресле. Служанка с деревянным лицом убирала хозяйке волосы.

Каролина водила пальцем по газетным строчкам:

— В рубрике происшествий пишут о двух смертях. «Прошлой ночью ударом кинжала в спину убит капитан Нелетов, — по слогам прочитала она. — В проруби найден утопленник, оказавшийся подполковником Черемисовым».