Вот такого захода от Павла я точно не ожидал. И хотя мы получили согласие на переход Царицыно Александру, но буду ковать железо пока горячо. Заодно решил немного пошутить и похулиганить. Была-была. Беру Павла за плечи, как несколько мгновений назад он меня и с максимально серьёзным лицом произношу:

— Отец подарите мне усадьбу в Богородицке.

Павел начал задыхаться и ловить ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Наверное, не ожидал такой наглости. Александр встревожено смотрел на отца, но тот быстро справился со своими эмоциями. Император освободился от моих объятий и начал быстро ходить туда-сюда перед нами. Затем резко остановился и опять посмотрел мне в глаза. Я, честно говоря, малость струхнул. Но после вопроса Павла у меня гора свалилась с плеч, и я мысленно возликовал.

— Но я хотел передать усадьбу графу Бобринскому [Граф (с 12 ноября 1796) Алексей Григорьевич Бобринский (1762–1813) — внебрачный сын императрицы Екатерины II и Григория Григорьевича Орлова, владелец имений Бобрики и Богородицк, родоначальник графского рода Бобринских, генерал-майор. // До нас все тринадцать книг не дошли, не пережив суровых столетий упадка и деградации, но мы знаем о том, что книги были хорошо известны современникам, и это отражается в дошедших до нас трудах других авторов. Находить такие вот ссылки на не дошедшие до нас произведения — это как читать какой-нибудь старый форум и переходить по ссылкам на сайты, которые уже давно не существуют. Грустно. ]. Он слезно просил меня, ссылаясь на своё увлечение земледелием и агрономией.

А у ублюдка губа не дура. Это подобие человека всю жизнь вело паразитический образ жизни, наделав множество долгов и не принося никакой пользы Империи. Павел возвёл его в графское достоинство, присвоил чин генерал-майора, принял в гвардию, подарил особняк на Мойке и 11 сел в придачу. В благодарность он попросил ещё и имение Екатерины. Это как же отдохнула природа или сами родители запустили ситуацию, что выросло такое убожество. Аграрий недорезанный. Я быстро погасил прилив негативных эмоций и нейтральным тоном привёл свои аргументы.

— Господин Бобринский за последние полгода получил немало преференций. А мне усадьба нужна для дела. Вы наверняка знаете агронома Болотова. Очень хочу, чтобы он не только продолжил свои работы, но и начал новые на пользу нашей страны. А для этого ему нужно распоряжаться в имении самостоятельно.

— Я знаю, кто такой Болотов. И всегда с интересом читал его статьи в «Экономическом магазине», — немного обиженно произнёс Император.

Павел резко развернулся и некоторое время смотрел на пруд. Пейзаж симпатичный, я тоже с удовольствием его разглядывал.

— Да будет так. Имение в Богородицке поступает в твоё временное владение. Но я хочу получать два раза в год отчёт лично от господина Болотова о том, какие достижения удалось свершить.

Это просто праздник какой-то. Внутри у меня всё ликовало. За десять минут получить два таких важных объекта. Наверное, сегодня Боженька решил сыграть на нашей стороне.

— Спасибо, отец. Приложу все силы, чтобы Вы не были разочарованы сегодняшним решением, — произнёс я совершенно искренне.

После обеда, который нам устроил расторопный Измайлов, состоялся ещё один интересный разговор. Для обеда была выделена одна из зал. Не знаю, где брали мебель и как готовили еду, но всё выглядело весьма достойно. Даже не забыли про любимые Императором сардельки с квашеной капустой. Вкусы у него как у какого-нибудь бюргера, осталось ещё пива в бокал налить. Нет, все пили вино. И вообще, стол был максимально прост, блюда без всяких изысков, как и любил Павел. В чём я его полностью поддерживал. Сопровождение ело и не морщилось, даже хвалили повара. Морщился только я, видя всё это лицемерие.

Сам разговор состоялся уже за десертом. Коснулись красот Москвы, церквей, очарования старой столицей и прочей чуши. Я не смог сдержать и в очередной раз брезгливо поморщился. Сидевший напротив Измайлов, который и был инициатором этого краеведческого диспута, поинтересовался:

— Вы не согласны с мнением, что Москва очень похорошела, Ваше Высочество?

Разговоры за столом притихли, вслед за Павлом все повернулись в мою сторону. Я чуть не улыбнулся от удовольствия. Прошу заметить — не я это начал.

— Отчего же, Михаил Михайлович, Москва действительно хороша. Особенно в нескольких местах так вообще сказка, а не город, главное не принюхиваться и смотреть под ноги.

С другого края стола раздались смешки, да и сановники, сидящие с нашей стороны, улыбались. Серьёзным оставались только Павел и губернатор, лицо которого стремительно краснело. Тем временем я продолжил.

— Москва похожа не на европейский город и бывшую столицу Великой Империи, а на какой-то огромный стан кочевников. И если Кремль, Китай и остатки Белого города можно назвать главными юртами или шатрами, где царит относительный порядок и чистота, то всё остальное весьма печально. Да, есть ещё островки благолепия в виде роскошных шатров и юрт ханов и беков помельче, это я про роскошные дворцы и усадьбы знатных московских фамилий. Но вот вокруг полное безобразие, грязь и беспорядок. Жалкие лачуги, избы с печами по-чёрному, каменные дома с деревянными крышами, где-то ворота из железа, а где-то из дерева. Как какие-то землянки и шалаши на фоне роскошных шатров наших беков. Некоторые части города похожи на нищие деревеньки, среди которых оказался сказочный замок.

Я сделала паузу, допил свой чай и посмотрел на присутствующих. Смешки и улыбки закончились, Павел сидел с задумчивым выражением лица, а Измайлов красный как рак расслабил ворот своего мундира. Ничего страшного дядька он крепкий, послушает ещё немного критики, будет знать, как людей салютом пугать.

— Только центральные улицы вымощены брусчаткой и камнем. Остальные в лучшем случае камнем и досками. Например, вчера мы с братом посетили Головинский дворец. По дороге попали в затор из возков, который образовался от большого числа гостей. У любого человека возникло бы желание пройти оставшиеся двести или триста шагов пешком, дабы не ждать пока дорога освободиться. Но мало того, что дорога, ведущая к одной из императорских резиденций, мостилась последний раз во времена Петра, а может, и царевны Софьи. Так вы бы видели, что представляет собой эта ужасная жижа под названием московская улица. Я уж молчу про отсутствие пешеходных дорожек. Иностранные послы открыто смеются над нашей Москвой, городом, откуда пошла наша держава. «Жалкие лачуги кучатся около роскошных дворцов» писал двадцать лет назад англичанин Кокс. И с тех пор ничего не изменилось.

Павел меня не перебивал, остальные тоже молчали, поэтому я продолжил.

— Но больше всего меня возмутило, что в городе нет как таковой службы, которая отвечает за благоустройство города. За мощением тех же улиц обязаны следить сами жители, а градоначальники от этого дела устранились. Даже Тверская, которая является главной улицей Москвы и с неё начинается путь на Новгород и Санкт-Петербург производит двойственное впечатление. В районе Охотного ряда стоит такая вонь, что даже бывалый золотарь может свалиться от потери чувств. Я понимаю, что там расположены скотобойни, но может пора подумать о живущих вокруг людях? А покрытие улицы? Это же ужас, сплошные ямы и выбоины, которые перед приездом Его Величества слегка посыпали песочком и поменяли пару камней. При малейшем дожде или после схода снега по большинству улиц очень трудно проехать, как справляются пешеходы для меня загадка. И ещё у меня вопрос. Зачем следовать старому глупому приказу о запрете уборки снега с улиц? За зиму уровень улицы вырастает, чуть ли не на десять вершков. И ладно бы это был просто снег. Но ведь навоз с улиц тоже не вывозиться. И вот в конце зимы получается такая возвышенность из снега, навоза и дерьма, которое с радостью добавляют москвичи. В результате по краям образуются скаты и ямы, куда проваливаются возки и гружёные сани. А весной всё это непотребство начинает таять, добавляя жутких миазмов и непроходимой грязи. Не город, а какой-то хлев для свиней. А потом власти удивляются, от чего возникают разные заболевания и даже эпидемии. Вам напомнить про чумной бунт и сколько он унёс жизней, и чем это могло закончиться для Империи в целом? А ведь, кроме чумы, есть множество других заболеваний, которые возникают от грязи и скученности. Я могу ещё много чего рассказать, но думаю, этого хватит на первый раз.

Молчание за столом длилось почти минуту. Все смотрели на Павла, и никто не смотрел на какого-то сдавшегося Измайлова.

— Сын, твой рассказ очень меня опечалил. Ещё и потому, что я полностью поддерживаю твою оценку второму городу Империи. Ты считаешь, что губернатор Измайлов виноват во всех этих безобразиях? — ровным голосом спросил Павел.

В зале стояла тишина, только на заднем фоне были слышны голоса обслуги и шум от множества лошадей с повозками.

— Губернатор Измайлов виноват и одновременно не виноват. Он занимает пост губернатора всего два года. И надо признать, что ещё до этого, будучи главой Экспедиции кремлёвского строения, сделал очень много для Москвы. И состояние улиц с домами бедноты не входило в его полномочия. А те безобразия, о которых мы говорим, копились десятилетиями и не могут быть исправлены за два года. К тому же, на посту губернатора Михаил Михайлович проявил себя как человек полезный и самое главное — честный, что уже может служить оправданием многих ошибок.

Измайлов сразу приосанился и стал выглядеть увереннее. Я не собирался совсем топить деда, он действительно много сделал для Москвы, но так получилось.

— Тогда я тебя не понимаю. К чему этот разговор? — задал вопрос озадаченный Павел.