Уже после десятка выстрелов огненная перепалка стала потихоньку стихать. Попав под артобстрел и оставшись без прикрытия брони, немцы поняли, что им здесь ничего не светит. Разумеется, маленькие 45-миллиметровые снарядики не очень эффективны против пехоты, но фрицев и так уже изрядно потрепали. Как только враги стали отходить и почти перестали отстреливаться, я уже не мог стрелять прицельно по вспышкам и прекратил огонь. Горевшая бронетехника поле боя освещала плохо.

Ну вот, а теперь можно узнать больше о текущей обстановке.

— Сержант, далеко позиции противника?

— За рекой, — лаконично ответил сержант.

— А где река?

— Прямо перед нами в шестистах метрах.

Теперь, когда вспышек выстрелов и взрывов стало поменьше, я, приглядевшись, действительно увидел вдалеке поблескивающую поверхность реки. Взяв половинку бинокля, валявшуюся рядом, я начал разглядывать местность через покрытые трещинами стекла в поисках моста или плотов. Чуть левее наших позиций поперек реки была протянута тонкая темная линия — очевидно, та самая переправа, по которой немцы перешли на наш берег.

Угол горизонтального обстрела у сорокапятки, насколько я помнил, достаточно большой, поэтому переставлять станины я не стал, а просто довернул ствол в нужном направлении. После каждого выстрела я смотрел в бинокль, стараясь разглядеть всплески воды, и корректировал прицел. Уже четвертый снаряд угодил в переправу, о чем свидетельствовал яркий взрыв, осветивший серые тени, спешащие по понтонному мостику на тот берег. Я сместил прицел чуть дальше и смог положить еще пару снарядов на переправу, чтобы ею гарантированно нельзя было воспользоваться. Конечно, через узенькую речку немцы легко переплывут с помощью досок и бревен, но вот помощь к ним уже не подойдет.

С немецкой стороны стрельба окончательно стихла, и я решил, что настала пора решить, что делать дальше.

— Товарищ сержант, а кто у вас командует ротой?

— Старшина Свиридов.

— Где его можно найти?

Но искать Свиридова не пришлось, он уже сам подошел, чтобы посовещаться со старшим по званию командиром, за которого меня принимал. Вдруг я что-нибудь умное посоветую. Вместе с ним подошли человек двадцать красноармейцев, видимо, половина всего личного состава роты.

Откашлявшись от порохового дыма, я толкнул небольшую речь, постаравшись высказать свою точку зрения в двух словах:

— Товарищ старшина, нужно выяснить, не остались ли на нашем берегу фашисты, и уничтожить их, пока они не успели окопаться.

Свиридов был со мной полностью согласен, и именно для этой цели он собрал в одном месте бойцов, до этого занимавших оборону по всей траншее. Вот только, как ни хотелось ему самому пойти на разведку, но он должен был остаться командовать остатками роты. Поэтому старшина решил, что возглавить группу разведчиков придется мне. Похоже, что после моих не то чтобы метких, но достаточно удачных выстрелов из пушки, он мне полностью доверял. Выстроив немногочисленных бойцов, Свиридов скомандовал:

— Рота, слушай мою команду. Десять человек идут со старшим лейтенантом, остальные продолжают удерживать оборону.

Я взял пулеметчика с «дегтяревым», а прочие солдаты захватили с собой по одной гранате, больше в роте просто не нашлось. Лицо и ладони я приказал вымазать глиной, хотя особой необходимости в этом не было — после боя все и так были измазаны, как черти. Мне повезло, что и куртка и брюки на мне были черными — как раз то, что сейчас нужно.

Чтобы оставить руки свободными, я не стал брать громоздкую винтовку, а отстегнул ремень вместе с кобурой у одного из погибших артиллеристов. Перепоясавшись командирским ремнем и проверив оружие, я стал чувствовать себя гораздо увереннее. Да и бойцы теперь смотрели на меня более уважительно. До этого перед ними стоял просто гражданский, потерявший головной убор, а теперь сразу видно — красный командир. Насколько я знаю по книгам, во время войны некоторые командиры не всегда одевались строго по форме, отдавая предпочтение кожанкам. За удобство и стильность их любили носить политработники, особисты и старший комсостав. В общем, те военнослужащие, которым никто не сделает замечание о нарушении устава.

Предварительно посоветовавшись с солдатами, которые хорошо знали местность, я решил, что мы не пойдем прямо к реке, а возьмем левее. В этом случае отряд выйдет как раз на холмик слева от переправы и сможет обстрелять немцев с фланга.

Мы пробежали по окопам метров триста на юг, затем повернули направо и, пригнувшись, пробрались через невысокий кустарник, росший у берега. Я надеялся, что он закроет нас от немецких наблюдателей.

Прежде чем взобраться на холмик, я послал туда пару бойцов на разведку. Они с двух сторон заползли на вершину и помахали оттуда рукой, показывая, что там никого нет. Терять время на передвижение ползком смысла не было, так как с западного берега нас все равно не видно, и бойцы маленького отряда быстро забежали на холм, где тут же залегли. Показав пулеметному расчету, где им расположиться, чтобы одновременно и держать под прицелом переправу, и прикрывать нас, я начал внимательно осматривать местность. На западном берегу никого не было видно. Очевидно, оставшиеся в живых немцы, переправившиеся обратно, уже отошли на свои позиции. А вот с нашей стороны реки на песчаном пляже кое-где виднелись вытянутые темные силуэты. Но не было слышно команд или звона оружия, и никто не окапывался. Тишину нарушали лишь стоны раненых. Только один плачущий голос повторял жалобно «майн гот, майн гот». У самого среза воды, в том месте, где были разбросаны доски, оставшиеся от переправы, лежали ящики, выделявшиеся своими прямыми линиями среди бесформенных пятен, покрывавших берег.

— Пятеро со мной, остальные прикрывают, передать по цепочке, — скомандовал я шепотом.

Ближайшие ко мне бойцы подползли ближе, и я провел инструктаж:

— Движемся парами, дистанция между парами десять метров. Оружие собираем. И помните, нам нужны пленные, причем желательно найти офицера или унтера.

Ползком мы спустились с холма и, растянувшись цепочкой, поползли дальше вдоль берега. К ящикам я приближаться пока не стал, ведь в них наверняка боеприпасы. Один удачный выстрел, и все, кто находится рядом, обречены. Правда, там еще виднелись очертания пулемета МГ с треногой, задранной кверху, но я все равно не умею им пользоваться. Конечно, при дневном свете можно буквально за полчаса разобраться, как вставлять ленту, и найти у него спуск. Но вот ночью пользы от трофейного пулемета будет мало.

Первый немец, к которому мы подползли, был очень тяжело ранен. Даже в темноте было видно, что на месте живота у него одна сплошная рана, а в ноздри ударил тяжелый запах крови. Наверно, его принесли сюда, чтобы эвакуировать, а когда переправу уничтожили, фрица бросили умирать здесь. Я закрыл немцу рот ладонью и показал Стрелину знаком, что надо делать. Сам не знаю, почему так поступил. Из милосердия или же потому, что как «язык» он для нас ценности не представлял. Честно говоря, я даже обрадовался, что забыл взять с собой нож или штык. И так звуки перерезаемого горла, хрип и бульканье были не очень приятными.

Сержант пополз дальше, и я поспешил за ним, чтобы не отставать. Соседние пары уже нашли раненых и вязали их ремнями, а нам попадались только трупы, лежавшие и поодиночке, и группами. То и дело попадались маленькие воронки. Скорее всего, работа ротных минометов. Видимо, все эти немцы погибли еще в начале боя, когда попали под пулеметно-минометный огонь.

— Командир, — послышался тихий окрик справа. Бойцы, пеленавшие очередного фрица, продемонстрировали мне автомат и серебристые галуны вокруг воротника. Как раз унтер нам и нужен.

Но вот повезло и нашей паре. Раненый, на которого мы наткнулись, сидел и, видимо, пытался делать себе перевязку. На мой оклик «хенде хох» он поднял одну руку, а вторая безжизненно висела. Так как оружия у него не было видно, то мы спокойно подползли. Перевязочный пакет фриц уже приготовил, правда, воспользоваться им так и не сумел, и я уже во второй раз за сегодняшний вечер быстро перетянул рану бинтом.

— Туда, — махнул мой напарник рукой в сторону от реки, — ком, шнель.

Мы уже убедились, что засады ждать не приходится, поэтому я приказал Стрелину прислать побольше бойцов для сбора трофеев.

Сержант, обвешанный немецкими карабинами, отправился конвоировать ходячих пленных, обгоняя парочку, тащившую унтера на руках. А я тем временем подобрался к кустам, достал половинку бинокля и еще раз внимательно осмотрел другой берег. Там пока все было тихо.

Вскоре прибыло подкрепление. К моему удивлению, явился почти весь наличный состав роты — человек тридцать во главе с самим старшиной. Но Свиридов пояснил, что из батальона прислали помощь, поэтому нас по-прежнему прикрывают.

Нескольких бойцов старшина отрядил собирать оружие с боеприпасами и оттаскивать их к зарослям, а остальные уже оттуда перетаскивали все добро к нашим окопам. Закончив сбор трофеев на берегу, мы перешли ближе к нашим позициям, где происходила завершающая фаза сражения. Здесь тоже нашлось так много добычи, что все даже измучились ее перетаскивать. Вернее, носили тяжести только бойцы, а мы со старшиной, пользуясь привилегией командиров, лишь наблюдали и руководили.