— Сегодня тихо как-то. Вчера все стреляли, а сегодня что-то не очень, —  молодая хозяйка приподнялась со своего места, где только что укачала младшую дочку. —  Может, нам сегодня в доме заночевать. Ночи темные, печку затопим, а то Валя засопливила уже. Не дай бог заболеет.

Пожилая женщина опустила глаза в земляной пол погреба, тяжело вздохнула.

— Будь они все прокляты! — тихо произнесла она в адрес стоявших на подступах к городу гитлеровских полчищ. —  К вечеру посмотрим. —  Потом она перевела взгляд на сына и добавила: — Илюша, ты бы вечером, как стемнеет, окошки заколотил, сынок. Не ровен час, как стекла вынесут. Грохот какой стоит порой. Того и гляди, они повылетают.

— Я затоплю печь, как стемнеет. Ребята хоть в тепле поспят, —  сказала молодая женщина, глядя на свекровь.

Та быстро закивала ей в ответ.

— Ау! Есть кто? Вы еще здесь сидите? — послышался знакомый мальчишеский голос из-за подпертой изнутри лопатой двери погреба.

— Колька, что ли, Морозов? — быстро сообразил Илья, уставившись на дверь в конце узенького туннеля спуска в домашнее овощехранилище.

— Я открою? — молодая женщина посмотрела на свекровь, как бы спрашивая ее разрешения.

Та быстро завертела головой, и, ничего не ответив, одним взглядом дала понять о своем согласии, и при этом сама попыталась встать, но не смогла этого сделать, так все тело затекло от долгого и почти неподвижного сидения в земляном укрытии.

Молодая хозяйка стала быстро подниматься по лестнице наверх, приговаривая:

— Коленька, не уходи. Сейчас я тебе открою.

Витя проснулся от возникшего шума и суеты. Он стал приподниматься на локтях, стараясь освободиться от одеяла, под которым спал вместе с сестрой Валей. Девочка продолжала сопеть, не реагируя на посторонние шумы. В это время маленькая Тамара уже зашевелилась и вот-вот должна была заплакать от возникшего дискомфорта. Пожилая хозяйка подошла к ней, стараясь заслонить своим телом проникающий в помещение погреба яркий дневной свет из-за открытой двери, за которой уже слышался разговор ее снохи и внезапно появившегося сына соседей.

— Ну что там? — спросила его молодая хозяйка, озираясь по сторонам привыкающими к солнечному свету глазами.

— Выходите из укрытия, тетя Настя. Немцы только что по мосту в город вошли. Наши все разбежались. Так кое-где еще снуют. Вроде прячутся, —  мальчик говорил взволнованно и выглядел очень напуганным. —  Я к вам по огороду прошел. Дед сказал, что надо сейчас всем в своих домах быть и не прятаться, чтобы немцы все видели.

— А наши что, все ушли? — женщина растерянно смотрела на двенадцатилетнего сына соседей. —  Столько войск было в городе. Думали, что отстоят нас. Немцев на порог не пустят.

Откуда-то послышались хлопающие выстрелы. Что-то громыхнуло вдали. В воздухе сильно пахло порохом и дымом от горящего дерева, запах которого стал проникать в тесное помещение погреба.

— Давайте-ка выходить, —  заявила пожилая женщина и взяла на руки уже проснувшуюся маленькую внучку. — Тамару кормить пора. Илья, сынок, Валю возьми. Витя, поднимайся наверх.

— Я побегу, тетя Настя, —  сказал Коля Морозов и, не дожидаясь ответа, скрылся за сараем.

Едва вся семья выбралась из погреба, как над ними заревели моторы и в воздухе в сотнях метров над землей пронеслись два темных самолета с крестами на крыльях. Увидев их, Витя тревожно посмотрел на Илью, который тоже стоял, подняв голову, разглядывая чужеродные боевые машины. От испуга расплакалась Валя. Вслед за ней тут же зашлась плачем маленькая Тамара.

— Ну что стоите? Бегом в дом! — пожилая женщина быстрыми шагами отправилась в сторону крыльца. —  Илюша, скорее, сынок. Неси Валю.

Войдя в избу, Витя растерянно сел на стул возле окна, как обычно это делал, когда входил в горницу, чтобы не мешать бабушке. Он ничего не понимающими глазами стал наблюдать за суетой женщин. Больше всего его сейчас удивлял Илья. Обычно уверенный в себе, гордящийся своей начитанностью, старательный молодой человек выглядел опустошенным и абсолютно потерянным. Он неподвижно стоял возле входа, ожидая указания пожилой матери, от слов и действий которой он всецело зависел в данный момент.

Та передала в руки молодой хозяйки маленькую Тамару и сказала:

— Давай, корми ее скорее, чтоб не плакала. А то немцы, говорят, порядок любят.

Женщина взяла у свекрови дочку и с ней на руках скрылась за занавеской, отделявшей спальню от горницы.

— Сынок, иди лампу забери из погреба. И запри его, заслони там чем-нибудь. —  Бабушка Вити взяла Валю из рук сына и аккуратно передала ее старшему внуку. —  С тобой пойду. Надо вход в погреб спрятать. А то, чего доброго, немец все последнее потаскает у нас. И картофелины не оставит!

Они с Ильей быстро вышли из дому, оставив Витю одного с сестрой в горнице.

— Я к маме хочу, —  сказала девочка, обиженно посмотрев на брата.

— Ну иди, —  мальчик кивнул в сторону занавески, за которой мать кормила его младшую сестру.

Когда Валя скрылась из виду, зайдя к матери, Витя повернулся к окну, стараясь сквозь щели в досках, защищавших оконные стекла от взрывных волн, разглядеть что-нибудь происходящее на улице. Откуда-то со стороны центра города уже несколько минут доносился частый стук пулемета. Витя был уверен, что это бьет именно пулемет. В дымке далекого пожара он попытался разглядеть примерное место стрельбы. Окна их дома с одной стороны выходили на улицу и ему были видны только стоявшие за дорогой деревья и протекающая внизу под горой в двухстах метрах от дома река, воды которой несли в себе что-то непонятное мальчику, привыкшему видеть чистое течение в просветах между деревьями, растущими по берегам.

Витя не стал вглядываться в поверхность видневшейся речки. Ему было интереснее сейчас определить, что за пулемет так долго стреляет, откуда ведет огонь и по кому. «Если это наш, то почему он все еще бьет? Ведь Коля Морозов сказал, что наша армия ушла из города. Значит, не вся ушла. Значит, еще кто-то сражается? Или Коля не все знает?» — подумал мальчик и решил подойти к окну в противоположной стене, из которого он надеялся рассмотреть видневшуюся колокольню церкви, что стоит возле торговой площади в центре города. Именно с той стороны все еще слышались выстрелы. Едва Витя прильнул к раме, решив еще раз взглянуть на улицу, как отшатнулся назад, едва не упав со стула. Он испуганно схватился за край стола и замер в ступоре от испуга.

В окне он разглядел тех, кого так боялись увидеть абсолютно все жители маленького прифронтового города. Кого абсолютно не ждали и не хотели видеть. Кого винили во всех своих бедах последних месяцев. Кого считали теми, кто принес в их дома страдания и боль. В щелях между досками мальчик увидел мелькнувшие силуэты вражеских солдат в касках и в темных шинелях.

Он широко открытыми глазами оглядел комнату и остановил взгляд на занавеске, за которой были его мать и маленькие сестры. Потом он испуганно стал смотреть на открытую дверь между горницей и сенями. Ему было видно заколоченное снаружи окно, в широкие щели между досками которого проникал яркий дневной свет. Вдруг этот свет померк, давая понять, что к крыльцу подходит кто-то чужой, быстро двигаясь к входу в дом. Послышались тяжелые шаги кованых сапог, донеслось чье-то дыхание. Удар чем-то тяжелым с грохотом опрокинул стоявшие на лавке ведра. С глухим звуком ударилась о деревянный пол длинная метла. Шаги стали приближаться к двери. Витя вскрикнул:

— Мама!

Едва он успел окликнуть мать, как в горницу, широко переставляя обутые в сапоги ноги, начал медленно входить немецкий солдат. Гитлеровец сразу же бросил взгляд на оторопевшего Витю, который попятился в угол комнаты, инстинктивно ища там спасения. Солдат почти не обратил никакого внимания на ребенка. Держа наперевес карабин, он стал оглядывать стены, оценивая обстановку. Убедившись в отсутствии какой-либо опасности для себя, он опустил приклад карабина на пол и, продолжая держать его только одной рукой, начал ходить по комнате, разглядывая стоящие на полках и столе предметы. Он подошел к печи и, откинув на пол заслонку, выдвинул свободной рукой чугунок с еще теплой, сваренной ночью картошкой. Издав на родном языке слова одобрения по поводу удачного обнаружения съестного, солдат переложил клубни в «сухарную» сумку  [У каждого немца была так называемая «сухарная сумка» — аналог нашего вещмешка, только прямоугольной формы. Ее подвешивали на ремне над правым бедром. Так что самое ценное, получается, всегда было под рукой. Помимо пайка в этой сумке должны были находиться набор для умывания (Waschzeug), бритвенный набор (Rasierzeug) и даже набор для шитья (Nahzeug). Рядовые солдаты вермахта регулярно получали разные виды мыла, зубные порошки и щетки, ополаскиватели для рта, бритвенные наборы, расчески, зеркальца, увлажняющие кремы, пилочки для ногтей, стиральный порошок, средства для ухода за обувью. Учли армейские снабженцы и жалобы военнослужащих. В состав гигиенических наборов входили препараты для борьбы со вшами, а также специальные гребни для вычесывания паразитов из волос. Педантичные немцы носили с собой не только армейские средства гигиены, но и гражданские, приобретенные в Германии на собственные деньги. Например, дорогой парфюм. Все эти кремы и щеточки для ногтей шокировали красноармейцев, когда они проводили досмотр личных вещей солдат и офицеров противника, попавших в плен.], висевшую у него на ремне.

Витя стоял в углу комнаты и молча и не шевелясь наблюдал за уверенными движениями оккупанта, без какого-либо стеснения забиравшего продукты на глазах у ребенка. Закончив опустошение чугунка, гитлеровец, пошарив на полках, отправил в набитую вареным картофелем сумку глиняную плошку с крупными кусками сахара. Затем он взял полулитровую бутылку с маслом, откупорил ее зубами, понюхал и, одобрительно кивнув, заткнул пробку. Оценив добытое, солдат явно не оставался удовлетворенным и продолжал оглядывать комнату, надеясь отыскать для себя еще что-нибудь.

Из-за занавески выскочила на шум молодая хозяйка, на ходу поправлявшая верхнюю пуговицу на кофточке, застегиваясь после кормления дочери грудью. Она моментально оценила происходящее, увидев на полу пустой чугунок и бутылку масла в руке немецкого солдата. Подняв жалостливый взгляд на фашиста, женщина развела перед ним руками и произнесла голосом человека, просящего пощады: