— Вот именно! Остановились бы! Отдохнули бы! Детишки, вон, измучились все! — предлагала вторая женщина, появившаяся из калитки ближнего дома.

— Спасибо! Нам бы только до речки добраться. А там и передохнем, —  ответил ей старик, усталыми глазами оглядывая сердобольных местных жительниц.

— А куда же вы идете? — последовал вопрос еще одной женщины, что вышла из двери своего дома, держа в руках кувшин воды, чтобы самой напоить измученных долгой дорогой детей прямо на ходу, не останавливая хода всей процессии.

Она уже почти догнала одну из телег, как старик отпустил поводья, отдав их мальчику лет десяти, и пошел навстречу ей.

— Пока не знаем. Но идем туда, где войны ждать не придется, вглубь страны. Туда, где опасности нет. Немец, вон, за несколько дней до Минска дошел, потом до Смоленска. Так и до Москвы доберется, —  он взял кувшин и начал жадно пить из него.

— Как до Москвы? — удивилась и немало испугалась первая женщина.

— Ты что такое говоришь? — быстро подошла к ней вторая и набросилась с вопросами на путника. —  От нас до Москвы всего триста верст.

— Вот и я говорю. Всего ничего осталось. —  Старик протянул кувшин подошедшему к нему из вереницы повозок подростку. —  Армия бежит. Мы бежим. Все дороги беженцами забиты. Перед каждым мостом стоять и ждать своей очереди приходится. У вас еще спокойно. А когда мы от своих мест отходили, так нас еще и бомбили. Народу побило! На обочинах да в полях вдоль дорог столько мертвых лежит! И бабы, и дети! Бомбят всех без разбору.

Услышав это, женщины переглянулись. Они испуганно смотрели то друг на друга, то на старика-беженца и подростка рядом с ним.

— Благодарю за водичку, —  раскланялся старик, поняв, что наговорил лишнего добродушным и беззащитным хозяйкам, любезно предлагавшим беженцам помощь, о наступающей опасности прихода в эти мирные места войны.

— Ой! Что будет?! — запричитала одна из женщин.

Илья и компания мальчишек провожали взглядами вереницу повозок беженцев с детьми и стариками. Ребята молчали и почти не моргая разглядывали скорбную процессию, пожилой представитель которой навел ужас своими рассказами о творящемся где-то совсем недалеко от здешних мест.

— Так, значит, и до нас война может дойти? — тихим голосом, почти про себя произнес Илья, опустивший голову и смотрящий в пустоту, куда-то себе под ноги.

— Что? Что ты сказал, дядя Илья? — Витя дернул его за руку.

— Да так, ничего, —  молодой человек успел опомниться и не стал дальше развивать мысль.

— Там вода. К реке пошли. Они ведь до реки хотели добраться, чтобы отдохнуть, —  рассудительно и почти по-взрослому озвучил увиденное Цыган.

Вдоль дороги на пыльной обочине одна за другой расположились телеги. Почти все беженцы стали спускаться по круче к быстротекущей речке. У повозок оставались только те, кто мог самостоятельно распрягать лошадей, и те, кого оставляли для присмотра за вещами. К остановившейся процессии вместе с толпою возглавляемых Ильей мальчишек двинулись многочисленные зеваки. Из окрестных домов стали выходить запоздавшие хозяйки, которые, оценив увиденное, подкрепленное словами тех, кто уже присутствовал и все видел, стали выносить завернутые в тряпицы продукты и кое-какие вещи. Остававшиеся возле повозок беженцы охотно принимали то, что давали, благодарно кланялись, прикладывая, в знак уважения, ладони к груди.

Компания мальчишек, не отпуская от себя Илью, поравнялась с остановившимися повозками беженцев, которые растянулись по дороге к мосту, за которым начиналась главная улица города. Уставшие от долгого пути и изнуряющей жары люди спускались к пристани и заходили в прохладную воду реки. Дети и подростки тут же начали купаться, оглашая окрестности громкими звонкими криками. Местные жители, свободные от дел и оказавшиеся в данное время возле воды, обступили повозки беженцев в надежде услышать от них рассказы о происходящем в тех местах, которых уже коснулась война.

— Так вы и немцев видели? — послышался мужской голос из толпы любопытствующих.

— Как не видеть, их самолеты низко-низко над нами летали. Мы даже лица летчиков могли разглядеть, —  отвечал ему кто-то из гостей.

— С рогами? — протянул кто-то громким басом, после чего по толпе раскатился всеобщий смех.

— Да с какими рогами? Обыкновенные они. Только рыжих много. —  Заметно выделяясь нездешним говором, отвечал толпе гость.

— Пойдемте домой, —  сказал Илья мальчикам и стал уводить их подальше от моста и стоявших на нем беженцев. —  Обедать уже скоро. Пока дойдем.

Он ускорил шаг насколько мог, учитывая собственную хромоту, направляясь через весь город на родную улицу.

Уже почти подойдя к своим домам, ребята все никак не могли отвлечься от увиденного возле речки. Они живо обсуждали услышанные рассказы беженцев о пришедшей в их родные места войне.

Подойдя к проулку, уходящему к дому одного из мальчиков, вся компания обратила внимание на стоявшего возле калитки молодого солдата, одетого в выгоревшую на солнце полевую форму, ботинки с обмотками на ногах и пилотку на голове. Большими пальцами рук он вцепился в лямки висевшего за спиной вещмешка и грустно смотрел на кусты малины, торчавшие из-за забора.

— Я домой! — сказал один из ребят, к дому которого вел проулок, и зашагал навстречу солдату, уже успевшему поднять глаза на компанию мальчишек.

Едва он это сделал, как из-за забора послышался громкий женский вопль, перешедший в завывание и душераздирающий, с причитаниями плач. Услышав его, ребенок рванул к калитке, едва не задев стоявшего возле нее солдата. Уже в проеме он наткнулся на второго облаченного в полевую форму красноармейца, проскочил мимо него и исчез в двери дома.

— Лучше бы письмом сообщили, чем так, прямо в глаза ей сказать, —  проговорил солдат, быстро шагая и уводя за собой товарища. —  Зачем мы приехали? Надо было письмом…

Витя, Цыган и другие провожали взглядами удалявшихся солдат, пока те не свернули на соседнюю улицу и не скрылись из вида.

— А ну-ка ребята, по домам, —  почти скомандовал Илья.

Он уже схватил за руки некоторых из стоявших неподвижно детей, застывших слушая доносившийся из дома их товарища плач его матери.

— А чего там? — спросил Витя, подняв голову и посмотрев на бледного Илью.

— Дома скажу, —  резко ответил тот, подталкивая мальчишек.

— Ну наконец-то! Сколько можно ждать, —  злобно проговорила пожилая женщина, увидев в дверях дома своего внука. —  Садись за стол, обедать будешь.

Она стала суетиться возле печи. Потом поставила на стол кружку с молоком и положила кусок свежевыпеченного ржаного хлеба, а рядом пучок зеленого лука.

— От отца письмо пришло! Поешь — прочитаю, —  добавила женщина, приподняв с комода развернутый листок бумаги, на котором были видны строчки, написанные синими чернилами.

От услышанных слов у мальчика радостно и изумленно приподнялись брови. Глаза его засияли. Он соскочил со стула и кинулся к комоду к долгожданному письму отца. Он жаждал узнать из него о победных сражениях. Ему грезились описания стремительных кавалерийских атак, в которых участвует отец как лихой наездник, на той самой лошади, на которой он обычно приезжал на обед домой из части.

— Сказала: я тебе прочитаю, когда поешь! — пожилая женщина строгим голосом вернула внука назад за стол.

Он сел на табурет, но при этом не сводил взгляда с лежащего на комоде долгожданного письма.

— Мама! — зашумел в сенях Илья, неуклюже снимая с ног сандалии. —  У Коршуновых отца убили! Только что двое солдат у них были. Весть принесли.

Витя вздрогнул. Миша Коршунов был его другом. Именно возле его дома они с товарищами встретили двух красноармейцев. Глаза мальчика забегали по комнате. Старушка от услышанных слов прижала ладони к щекам и подбородку и опустилась на скамейку возле печи.

— Это Григория, что ли? — произнесла она как будто не своим голосом.

— Кажется, да, —  ответил Илья, понимая, что принес в дом неожиданную весть.

— Садитесь обедать, —  вскочила пожилая женщина и выбежала на улицу.

Витя молча смотрел на дядю. В его совсем юную детскую душу вселились подряд две новости. На смену первой — хорошей, пришла следующая — плохая. Мальчик чувствовал себя потерянным. Только что он жаждал скорейшего прочтения отцовского письма, самого дорогого для себя в данный момент известия. А теперь он не знал, как будет вести себя в присутствии друга, у которого война отняла родителя. Думая о товарище, он вдруг на мгновение представил себе, что к ним в дом тоже заходят красноармейцы и приносят страшную весть. От собственных мыслей мальчик неожиданно расплакался, кинулся на кровать и, всхлипывая, уткнулся лицом в подушку.

— Да ты что, Витя? Бабушка заругается! Ты зачем на кровать днем улегся? Вот она задаст тебе за это, —  приговаривал Илья, стоя возле печи и наполняя похлебкой тарелки.

— Дядя Илья, скажи, что с папой все в порядке! Скажи! Там письмо от него. Прочитай! Скажи, что он живой! — почти кричал Витя, глядя зареванными глазами на своего дядю.

— Да ты что, конечно живой! У тебя такой папка! Он уже воевал. Знает, что это такое. С ним ничего не случится, —  успокаивал Илья племянника, охватившего дядю своими детскими объятиями.