Но проходил час за часом, а его жена все не появлялась дома. Генри уже начал беспокоиться, и ему казалось, будто что-то случилось. Он не вытерпел и позвонил ей на работу, хотя она не любила, когда он отвлекал ее таким образом. Да только трубку никто не брал. Кажется, в офисе уже вообще никого не было. А раз так, то по логике его жена уже должна была ехать домой. Генри очень надеялся, что любимая Алиса, его милая жена, скоро будет дома.

Беспокойства у Генри только прибавилось. Сердце начинало пошаливать от волнения, а руки то и дело почему-то тряслись. Минуты тянулись и тянулись, а жены все не было дома. Прошел еще час, и Генри снова позвонил в офис. Но трубку снова никто не взял. Это уже было совсем не смешно. Трясущимися руками он положил трубку обратно. Маленький сын крепко спал в кроватке, даже не подозревая, что его отец сейчас испытывает страшное беспокойство за его мать.

Больше терпеть было просто невозможно. Заботливому отцу пришлось вытащить свое драгоценное дите из кроватки и начать аккуратно одевать. Маленький Сильвестр сладко спал, лишь один раз за всю процедуру издав звук.

Вскоре Генри с сыном на заднем сидении, сладко спавшем в автолюльке, уже мчался в сторону офиса своей жены. Офис этот как назло находился в другом конце города, и самый быстрый путь туда проходил по объездной дороге. Генри знал, что Алиса ездила к себе на работу именно здесь, и был уверен, что одной из встречных машин может оказаться именно ее. Поэтому он с надеждой всматривался в каждый встречный автомобиль, расстраиваясь каждый раз, когда машина была не той.

Он проехал уже половину пути, а машины своей жены так и не заметил. Она словно куда-то запропастилась. Но вот, когда он проезжал возле леса, то заметил впереди на обочине машину, в темноте странно похожую на нужную ему. И каково же было его удивление, когда она ею самой и оказалось. Он резко сбавил скорость, и остановился на обочине, проехав от машины своей жены лишь ненамного дальше.

В его груди гулко билось сердце, не желая успокаиваться. Руки снова начали дрожать. А когда он вышел из машины, то у него к тому же подогнулись ноги. Да, волнение в нем просто зашкаливало, и он не мог с ним справиться, как бы ни старался. Все его существо прямо-таки кричало о том, что что-то случилось. Хотя на счет этого далеко ходить было не нужно. Стоило лишь сложить вместе все известные факты и этот вывод напрашивался сам собой.

На то и дело подгибающихся ногах Генри прошел к машине. В которой, конечно же, никого не было. Но ни крови, ни следов борьбы он, по крайней мере, не заметил. Тут он испугался собственных мыслей. Почему ему в голову пришло, что тут должны быть следы крови? Нет, конечно же никакой крови здесь не может быть, ведь Алиса просто отошла… Для чего? Для чего она могла отойти от машины вглубь леса? Когда до дома ей оставалось ехать минут двадцать?

У Генри почему-то не возникало сомнений, что его жена пошла именно в лес. В этом была и логика, и предчувствие, тяжелым грузом давившее на сердце. Генри начал оглядываться вокруг и вскоре увидел примятую траву. Приглядевшись немного повнимательнее, он увидел, что это были следы. И следы эти вели в лес. Что ж, это только подтверждало его догадку.

Несколько секунд Генри собирался с духом. А потом ринулся в глубь, стараясь не потерять след из примятой травы. Но высокая трава закончилась очень быстро, можно сказать, практически сразу, и под ногами осталась лишь хвоя. Но Генри удалось рассмотреть, что в некоторых местах хвоя словно сдвинута туфлей. В следующую секунду он понял, что это следы. Ее следы. Она бежала. Бежала на каблуках. Эта мысль была пугающей, и как только она пронеслась в его голове, он ринулся дальше.

Сначала след шел прямо. Но затем он стал петлять среди деревьев. И вскоре оборвался. Генри остановился, оглядываясь вокруг. Он вглядывался в темноту, освещенную луной, но не видел своей жены нигде. Он сделал несколько шагов, все так же продолжая оглядываться, и тут в овраге увидел ее. Она лежала мертвая, глядя в небо глазами, в которых застыл ужас.

Он скатился на дно оврага, и закричал что было мочи. Он кричал и бил землю. Он не понимал, за что такое горе свалилось на его плечи. Он кричал так долго, что вскоре охрип. Да и не было у него больше сил, чтобы еще кричать. На него свалилось сильнейшее отчаянье, от которого сжималось сердце. Он лег в траву рядом со своей мертвой женой и смотрел в ее лицо. Лицо, которое уже не выражало ничего. Он был в таком отчаянье, что даже слезы не могли вырваться из его глаз. И это было хуже всего. Сейчас бы он, наверное, отдал все на свете, лишь пролить хоть немного слез. А они не шли. Не шли. Не шли.

Он вспомнил о спящем в автомобиле сыне, наверное, через полчаса. Черт. Он мог проснуться и закричать, прося внимания. И Генри, как бы ему ни было плохо, при этой мысли поднялся на ноги и с тяжелым сердцем поплелся обратно к машине. В голове у него была какая-то вата. Он ничего не понимал, и был словно в каком-то вакууме. Ему очень хотелось верить, что все произошедшее не более чем сон. Не более чем глупый страшный сон.

Но опасения оказались напрасными. Когда Генри дошел до машины, маленький сынишка все так же сладко спал в автолюльке, закрепленной на заднем сидении. Генри смотрел в это совсем еще юное лицо, и думал, как же ему теперь растить своего сына… Он даже не представлял, что теперь будет делать один. Без жены он оказался как без рук. А в душе образовалась огромная пропасть.

Когда смотреть в будущее стало уже невыносимо, он сел на водительское сидение. Что делать дальше? Из-за ваты в голове, думать было сложно. Мысли застревали в этой вате и не могли двигаться дальше. Голова напрочь отказывалась работать. Ему пришлось приложить все свои усилия, чтобы заставить шестеренки в голове двигаться хоть как-то.

Что делать? Сообщить полиции. Кроме этой, мыслей больше не появлялось, так что он сконцентрировался на этой задаче. Проще всего было позвонить по телефону. Но тогда еще не было телефонов мобильных, а стационарными на дороге рядом с лесом даже близко не пахло. Выход был только один ― ехать в полицию своим ходом. Что он, собственно, и сделал.

Здание полиции находилось недалеко. Ему пришлось проехать минуть пять, как он уже свернул к нужному месту, и вскоре он уже выходил из машины. Он уже второй раз за вечер оставлял сына одного. Но другого варианта он не видел ― ему по-любому нужно было идти внутрь и объяснять ситуацию. Хотя хотелось сейчас совсем другого ― напиться и забыться.

У него уже не было энергии, да и спешить уже было некуда. Уже ничего не вернешь, говорило ему подсознание. Уже ничего не вернешь… Именно с этой мыслью он вошел внутрь. Остановившись на пороге, он огляделся вокруг, чувствуя себя замедленной машиной ― голова до сих пор соображала плохо.

С правой стороны за стеклянной перегородкой сидел сержант. Он смотрел на вошедшего мужчину без малейшего интереса. Такие же мужчины и женщины заходили к нему постоянно. Кто жаловался на соседей, у кого украли кошелек. Ему приходилось выслушивать жалобы каждого, и за день в нем накапливалось столько ненависти к людям, что иногда его уже начинало от нее потряхивать.

Генри устало подошел к окошечку в стеклянной перегородке. Он посмотрел на сержанта тяжелым взглядом, но заговорил не сразу ― слова застряли где-то в горле. Сержант же смотрел на мужчину сначала раздраженно, и его руки снова начало потряхивать. У него даже появилось желание нагрубить этому мужчине. Но что-то его остановило. Взгляд. Тяжелый взгляд давил словно огромный валун. Так не смотрят, когда украли кошелек. Так не смотрят, когда достали соседи. Так смотрят, когда случилось что-то очень плохое.

Сержант сглотнул. Потом поднялся.

— Что-то случилось? ― его голос дрогнул.

Мужчина словно задумался на секунду.

— Моя жена мертва… Я покажу…

Он сказал эти слова и развернулся, чтобы уйти прочь. А сержант стоял, как громом пораженный, не зная, что ему делать. Он был сбит с толку этим спокойствием, этим взглядом. Раньше он уже имел дело с убийствами, но все происходило как-то иначе. Все было по-другому. А сейчас… Сейчас сержант почувствовал, что случилось что-то совсем уж плохое.

Мужчина вышел. Хлопнула дверь. К сержанту вернулся разум. По рации он вызвал отряд, и вскоре в здании зашевелился народ. Задрожала лестница, и через секунду в холл вывалились три здоровых мужика в форме.

— Что случилось? ― спросил один из них у молодого сержанта.

— Убийство. Мужчина сказал, что покажет.

Сержант плюхнулся в кресло с таким видом, будто все силы разом покинули его. Командиру отряда это показалось странным. Но он промолчал и двинул на выход. Пол прогибался от тяжелых ботинок. Снова хлопнула дверь.

Уазик подъехал как раз вовремя. Словно почувствовал, что сегодня медлить не стоит. Он остановился возле троих мужчин лишь на секунду. Отряд погрузился, и уазик двинулся дальше, вслед за машиной, поехавшей впереди.

Они ехали недолго. Минут через пять автомобиль впереди остановился возле леса. Рядом не было абсолютно ничего. Трасса была абсолютно пустая, обочина, кстати, тоже. Мужчины выскочили из уазика и двинули к остановившемуся автомобилю. Старший заглянул сквозь стекло и увидел человека, который чего-то не понимает. Он проследил направление взгляда, но в том месте ничего не было. Лишь обочина. Пустая, мать его, обочина.