Но недаром Леопольд Стивенсович носил майку с надписью «I love бокс» и звание мастера спорта по боксу в полулёгком весе. Поле боя всегда оставалось за ним, довольно почёсывающим сбитые казанки.
Пробежав вдоль рядов, он притормозил на секунду, глядя на лежавшего без сознания Иванова, спросил у ближайшего ученика, — Вотс вронг виз хим?
— Упал, Леопольд Свинсонович, — заикаясь ответил тот. А затем мгновенно побледнел, поняв какую фатальную ошибку допустил. И нет, дело было не в исковерканном отчестве.
— Бэг оф бонс, — прошипел тот, приморозив парня ледяным взглядом к стулу, — Ин инглиш, маза фака, ин инглиш!
— Хи ис дропт? — глядя на учителя затравленным взглядом, осторожно предположил тот.
— Факин колорадо кид! Хи фэлл! Фэлл! — брызгая слюной прокричал тот в лицо парню.
Затем Книг перевёл взгляд на сидевшую рядом девушку, что, от учительского крика практически перешла в состояние близкое к бессознательному, ласково похлопал её ладонью по лицу, — Хэй, слипин бьюти, ком бэк фром джойлэнд.
Та немного очухалась, сглотнув, произнесла дрожащим голоском, — Хау кэн ай хелп ю, сё? — не рискнув связываться с отчеством.
Леопольд Стивенсович кивнул на так и не приходящего в сознание Иванова, — Вот зе фак хепенд ту хим?
Та нервно обернулась, посмотрев на меня, затем вновь перевела взгляд на учителя, произнесла через силу, — Ай донт ноу…
Вслед за ней, Книг прищурившись посмотрел на меня.
— Лондон ис зе кэпитал оф грейт британ, — произнёс я. Книг побагровел, но я быстро добавил, — Онли Иванов диднт ноу ит анд пэй зе прайс.
Тут в кабинет заглянула голова одного из старшеклассников и он быстро произнёс, — Дрейка Рассказова к директору.
Не дожидаясь, когда Леопольд Стивенсович опять завопит почему не на английском, голова исчезла, а я вопросительно посмотрел на учителя.
— Гоу, — махнул тот слегка недовольно рукой и я, подхватив сумку, направился в выходу из класса. И чего от меня вдруг понадобилось директору? Неужели тоже решил, что я болдаром стал?
Дверь директорской приёмной всегда была гостеприимно раскрыта, но желающих туда войти по своей воле было исчезающе малое количество.
Словно поджидающая беспечных жертв жадная пасть, сияющий призрачным серебристо-голубоватым светом проём, прикидывался самым обычным, ничем не отличающимся от соседних входом. Вот только иногда те, кто сюда входил, больше никогда не выходили, по крайней мере, традиционным способом.
А ещё, боязливым шепотом рассказывали, что директор иногда любит применять нетрадиционные методы воспитания. Причём настолько нетрадиционные, что никто доподлинно не знал, в чём же они заключались.
Слыша подобное мне даже немного стало интересно. Я, конечно, сомневался, что он придумал что-то такое, чего я не попробовал за тысячу лет, но всё же.
Заглянув в проём, я увидел сидевшую за столом в приёмной директорскую секретаршу на бейджике которой на правой стороне форменной зелёной блузки крупно была написана фамилия с инициалами — Воровайкина Л.Д.
Была она гражданкой лет сорока, с стрижкой ёжиком, смолившей сигарету и цедившей мелкими глоточками вязкий до черноты чифир.
Поинтересовался, — Лидия Дмитриевна, а директор у себя?
Та смачно харкнула в пепельницу, покосилась нечитаемым взглядом, хрипло произнесла, — Григорий Борисович пока свободен, но не надолго.
— Ну тогда я зайду.
Пройдя через приёмную, поднял руку, чтобы пару раз стукнуть из вежливости по дверному полотну, но секретарша вновь буркнула, — Не стучи, Григорий Борисович этого не любит. — После чего ткнула одним пальцем на компьютере клавишу «пробел», и блаженно щурясь, откинулась в кресле, под заигравшее из колонок, — Наколочки, наколочки, гоп татуировочки…
Оказавшись внутри, я увидел, что директор стоит у окна, смотря куда-то вдаль, чуть сгорбившись, одной рукой цепляясь за толстые прутья металлической решётки, а второй поглаживая сидевшего на подоконнике рядом кота.
Обернувшись, он увидел меня, подхватил мяукнувшую животину и неторопливо уселся в казённое кресло. Мне, что характерно, сесть не предложил.
Ну здравствуй, Дрейк, — произнёс Зонов, оглядывая меня цепким взглядом из под полуприкрытых век.
— Здравствуйте, Григорий Борисович, — ответил я, ничуть не обманываясь расслабленному состоянию сидевшего мужчины. Слишком многое свидетельствовало, что директор куда более опасен, чем пытается казаться. На таком месте обычный фраер на понтах, всплыло вдруг в памяти жаргонное словечко, не усидиться.
И в то же время меня не отпускало стойкое ощущение, что вся эта уголовная эклектика, усердно демонстрируемая школьной администрацией, не более чем очередная форма перфоманса, провоцирующая дополнительный стресс у учеников, ещё один слой социальной лестницы унижения, финальная его ступенька, квинтэссенция, так сказать.
— Малява на тебя пришла, — произнёс он, вдруг.
Я поднял бровь, но ничего не сказал, ожидая продолжения.
— Пишут, ты болдаром стал и скрываешь.
— Кляузничают, — ответил я, — подставить хотят, волки позорные.
— Возможно, — задумчиво кивнул тот, продолжая чесать у кота за ушком.
Тут в кабинет заглянул завуч, произнёс, — Вечер в хату, Григорий Борисович.
На что директор по дружески кивнул, — Заходи, Степан Абрамыч.
Крепко сбитый, коренастый, с выколотыми на пальцах перстнями, заместитель по учебной работе садясь в другое кресло, бросил на меня косой взгляд, хмыкнул, — А, Дрейк Рассказов. О чём базарите?
— Да вот, на пацана малява пришла, что он масть свою настоящую скрывает.
Взгляд Уколова заострился и критически прошелся по мне. С лёгкой угрозой в голосе он протянул, — Если так, то нехорошо это. Кидаловом пахнет. Негоже болдару среди малдар чалиться, не по понятиям.
— Малдар я, отвечаю, — произнёс я спокойно, под взглядами двух педагогов в образовании, на ходу подстраиваясь под их манеру речи, — мне резона нет гнать фуфло.
— Больно странностей много в тебе, — с сомнением буркнул завуч, — над собой не работаешь, не совершенствуешься, авторитет среди учеников не подымаешь, в туалете только ручки моешь. Хоть бы раз обоссал кого. Учишься опять же хорошо. А это плохо. Ты же умный пацан, в понятиях вроде разбираешься, а о будущем не думаешь. Почему до сих пор себе никого в подручных не определил?
Конец ознакомительного фрагмента
