Александр МакКолл Смит

Талантливый господин Варг

Глава первая. Увеличенные поры

Ульф Варг, что из отдела деликатных расследований, вел свой серебристо-серый «Сааб» в пейзаже, где все расстояния были невелики. Направлялся он в один из сельских оздоровительных центров, на психотерапевтическую группу, и поездка в «Саабе» — подумалось ему — вполне могла считаться частью терапии. Вокруг него раскинулась Южная Швеция: местность, сплошь поделенная на фермерские хозяйства, переходившие из поколения в поколение в одном и том же роду. Здесь и там — белые точки на зеленом фоне — виднелись дома тех, кто возделывал эту землю. Люди это были оседлые и памятливые, если не сказать злопамятные; их метафорический кругозор заканчивался там, где небо встречалось с землей — порой до горизонта было подать рукой; они редко куда выезжали, да и не имели особого желания куда-то ездить.

Он задумался об образе жизни этих людей, таком отличном от того, что он вел в Мальмё. Здесь не было никаких срочных дел; не было нужды выполнять поставленные перед тобою задачи, писать рапорты и отчеты. Не было разговоров о входящих и исходящих, о культуре коммуникации. Люди здесь по большей части работали на себя — и ни на кого другого; они знали, что скажут их соседи по тому или иному поводу, потому что слышали это уже много раз, и было это привычно, точно погода. Они в точности знали, кто кому нравится, а кто — нет; знали, кому не приходится доверять; кто как поступил, пускай даже и многие годы назад, и какие были последствия. Служить в полиции здесь, должно быть, нетрудно, подумал Ульф: секретов здесь не водится. О преступлении становится известно чуть ли не до того, как его совершат, да и сами преступления можно по пальцам пересчитать. Люди здесь сплошь законопослушные конформисты и ведут праведную — ни шага влево, ни шага вправо — жизнь до самой могилы. И они в точности знали, где будет находиться эта самая могила: там же, где лежат их родители и родители их родителей.

Ульф опустил окно и полной грудью вдохнул деревенский воздух, в котором чувствовались какие-то цветочные нотки: дрок, должно быть, подумал он, или вот эти цветущие деревья в саду, тянувшемся вдоль обочины. Он не слишком разбирался в деревьях и никогда не мог толком вспомнить, чем одно плодовое дерево отличается от другого, хотя ему помнилось, что в этих местах выращивали яблоки — или это были персики? Как бы то ни было, деревья стояли в цвету, хотя — насколько он слышал — и позднее обычного, потому что в этом году весна в Швецию пришла с запозданием. Если вдуматься, запаздывало в этом году абсолютно все — в том числе и продвижение по службе. Ульфу было сказано — неофициально, — что в отделе деликатных расследований его ждет повышение. Сказано это было уже несколько месяцев назад, а воз был и поныне там.

Глупо было заранее тратить предполагавшуюся прибавку к жалованью на новую мебель в гостиную — тем более с обивкой мягкой флорентийской кожей. Это была экстравагантная трата, и, поскольку жалованье осталось прежним, Ульфу пришлось в конце концов перевести нужные средства со своего сберегательного счета. Ему это было совершенно не по душе, поскольку он дал себе обещание не залезать в отложенные средства до тех пор, пока ему не исполнится шестьдесят, а до этого момента оставалось еще ровно двадцать лет. Но двадцать лет — это долгий срок, и кто знает, доживет ли он вообще до этого времени.

Вообще-то Ульфу было несвойственно предаваться меланхолическим размышлениям об участи смертных. Он не был всесилен; его работа состояла в том, чтобы защищать одних людей от других, которые так или иначе желали причинить вред этим первым; в том, чтобы бороться с преступностью, пускай и на довольно странном конце криминального спектра. Ульф решил про себя, что он не может взвалить на свои плечи все беды этого мира. Да и кто бы смог? Ульфа нельзя было назвать равнодушным, безответственным гражданином, бездумно сеющим повсюду пластиковые пакеты. Он заботился о том, чтобы оставлять как можно меньший углеродный след — если не считать «Сааба», конечно, который все-таки потреблял ископаемое горючее, а не электричество. Но если не принимать «Сааб» в расчет, то Ульфу не было нужды тушеваться в разговоре с поборниками экологии, в том числе — с коллегой Эриком, который мог бесконечно распространяться о рыболовных квотах и который каждые выходные всячески старался выловить все, что оставалось после этих самых квот. Эрик никогда не забывал добавить, что он выпускает на волю каждую пойманную рыбу, но Ульф как-то указал ему, что рыба в этой ситуации наверняка получает психологическую травму и, скорее всего, прежней ей уже не бывать.

— Для рыбы это очень серьезно — быть пойманной, — сказал он тогда Эрику. — Даже если ты ее отпустишь, она уже никогда не будет чувствовать себя в безопасности.

Эрик отмахнулся от этого предположения, но было ясно, что замечание Ульфа попало в цель. И Ульф немедленно пожалел о своих словах, потому что Эрика вообще было очень легко сбить с толку. Эриком быть и так достаточно тяжело, размышлял Ульф, и без того, чтобы терпеть критику от таких, как я. Ульф был человеком добрым, и пускай разговоры Эрика о рыбе и были немалым для него испытанием, все равно — считал он — их нужно терпеливо выслушивать; и, может даже, узнавать что-то для себя новое; хотя вот это последнее — вряд ли, прибавил про себя Ульф.

И все же, едучи в «Саабе» по тихой сельской дороге, Ульф размышлял не об экологии и не о долгосрочных перспективах, лежащих перед человечеством, а о неловкой ситуации, сложившейся в ходе одного из расследований отдела. Как правило, отдел деликатных расследований не брал на себя рутинных дел, предоставляя разбираться полиции на местах. Но временами случалось, что политический либо социальный аспект какого-либо — в остальном совершенно обычного — дела означал, что оно переходит в руки отдела. Это конкретное дело касалось легких телесных, нанесенных неким лютеранским пастором: он расквасил потерпевшему нос на глазах у, по крайней мере, пятнадцати свидетелей. Одно это само по себе уже было необычно, поскольку лютеранские пасторы не слишком часто фигурируют в криминальных сводках, но внимание отдела деликатных расследований привлекла не столько личность преступника, сколько его жертвы. Пострадавший нос принадлежал предводителю цыганского табора.

— Охраняемый вид, — заметил Карл, коллега Ульфа.

— Tattare  [Tattare (шведск.) — букв.: «бродяга»; шведское название цыган, носящее пренебрежительную окраску.], — пробормотал себе под нос Эрик и нарвался на резкую отповедь их общей коллеги Анны, которой лучше всех них, вместе взятых, были известны границы дозволенного.

Заведя глаза к потолку, она сказала:

— Они — не варвары, Эрик. Они — Resande  [Resande (шведск.) — букв.: «путешественники»; шведское название цыган, не носящее пренебрежительной окраски.], кочевое национальное меньшинство.

Ульф решил разрядить обстановку.

— Эрик имеет в виду варварское поведение людей, — сказал он, — которое приводит к подобным инцидентам.

— Вот только наверняка он это заслужил, — пробормотал себе под нос Эрик.

Ульф решил это проигнорировать и принялся разглядывать фотографии замешанного в деле носа. Снимки были сделаны в травматологическом отделении местной больницы, и видно было, что из левой ноздри все еще сочится кровь. В остальном нос был ничем не примечательный, хотя Ульф не мог не заметить, что поры по обе стороны ноздрей были слегка увеличены.

— Тут какие-то странные отверстия, — сказал он, поднимаясь с места и передавая папку Анне, чей стол — из четырех, находившихся в кабинете, — стоял ближе всего. — Только посмотри, в каком состоянии кожа у этого бедняги.

Анна внимательно изучила фотографию.

— Увеличенные поры, — сказала она. — Жирный тип кожи.

Карл, который писал отчет, поднял глаза от бумаг.

— Интересно, нельзя ли что-нибудь с этим поделать? — осведомился он. — Иногда я смотрю в зеркало — то есть, если разглядываю нос, очень пристально — то вижу маленькие такие дырочки. И думаю, что же это такое.

Анна кивнула.

— Да то же самое — и это совершенно нормально. Они появляются в тех местах, где кожа жирнее. Работают как своего рода дренаж.

Карл был заинтригован. Бессознательным движением он поднял руку к лицу и потрогал нос.

— А можно ли что-нибудь с этим поделать?

Анна передала папку обратно Ульфу.

— Мой лицо, — ответила она. — Используй средства для очистки кожи. А еще, в особых случаях, можно приложить к ним кусочек льда. Поры стянутся и станут менее заметными.

— О, — произнес Карл. — Лед?

— Да, — сказала Анна. — Но самое важное — это держать кожу в чистоте. Я так понимаю, макияж ты не носишь…

Карл улыбнулся.

— Пока нет.

На это Анна заметила, что некоторые мужчины носят макияж.

— В наше время можно краситься как тебе угодно. В кафе через дорогу ходит один мужчина — вы замечали? Он румянится — и довольно густо. Ему надо быть поосторожнее — если не смывать макияж достаточно тщательно, можно забить себе поры.

— И чего это ему вздумалось краситься? — спросил Карл. — Представить себе этого не могу — мазать лицо какими-то химикатами.

— Потому что ему хочется выглядеть как можно лучше, — сказала Анна. — Люди, как правило, выглядят вовсе не так, как им хочется. Грустно, наверное, но такова жизнь.