Габдулла достался Владимиру по праву клинка. Сам Габдулла, его доспехи, конь… Всё, что было на воине из Шемахи во время поединка, в котором и сразил его великий князь.

К чести булгар, они очень старались выкупить своего единоверца. Сам эмир булгарский ходатайствовал.

Владимир не согласился. Причина, по которой он пощадил воина бохмичи [Так в то время на Руси называли мусульман.], его потрясающее сходство с убитым братом Ярополком, не позволила князю так просто расстаться с мастером-поединщиком. Так что отбывал Владимир из Волжской Булгарии не только с богатым выкупом и еще одной женой — дочерью эмира булгарского (впрочем, дочерей у эмира было — как грязи, десятка три — не жалко!), но и с новым гриднем, принесшим ему роту [Рота — присяга.] на верность по всем исламским правилам.

А куда деться? Выбор у Габдуллы был невелик: или на собственном добром коне, в доспехах и при оружии, или — в цепи полонянников, за которых булгары не стали платить выкуп.

Габдулла очень интересовал Духарева. В первую очередь из-за внешности. Откуда взялось подобное сходство? Шутка Создателя?

Он даже пытался поговорить с шемаханцем, но тот не выразил желания. Трудно сказать почему, но Габдулла относился к варягам с подчеркнутой враждебностью, причины которой никто не знал. Исключение делалось только для великого князя. С ним шемаханец был подчеркнуто вежлив и повиновался безукоризненно.

Княжий отрок быстро и ловко наполнил чары: Владимиру — пиво, Добрыне — мёду, Духареву — вина. Налил — и испарился.

— Что скажешь, воевода? — нетерпеливо произнес великий князь.

— Скажу: момент удачный, — ответил Сергей Иванович. — Василию очень нужна твоя помощь.

— Мои воины, — уточнил Владимир.

— Именно так. Дела у него — кислые. Два старых ворога, которых он стравил восемь лет назад, ныне сговорились и пошли на него. Причем для того, чтобы создать василевсу трудности, хватило бы одного — Варды Фоки. Не буду докучать тебе подробностями, пока это ни к чему, но, думаю, уже пол-Византии присягнуло новому императору.

— Он может взять Константинополь? — спросил Добрыня. — Слыхал я — стены у него — выше самых высоких деревьев…

— Верно, стены могучие. Но крепость стен — в крепости тех, кто внутри. Варда и брать их не будет. Обложит город со всех сторон, лишит народ продовольствия, заставит поголодать — городские ворота сами откроются. А может, и до голода дело не дойдет. У Варды Фоки в Константинополе много родичей и друзей, человек он знатный и славный. И его союзник, Варда Склир, тоже в империи непоследний человек.

— Они что же, родичи? — спросил Владимир.

— Примерно как волк и волкодав, — ответил Сергей. — То, что оба Варды, — не значит ничего. Склир — родич прежнего императора, Цимисхия. Со Склиром мы схватились во Фракии, когда твой отец брал там виру с ромеев. Отличный военачальник, надо признать. А Варда Фока — племянник другого императора, Никифора Фоки. Помог твоему отцу в свое время.

— Это как же? — удивился князь.

— Очень вовремя поднял восстание против Цимисхия. Кабы не он, Цимисхий, может, и не согласился на такой хороший для нас договор. А восстание Варды Фоки Склир как раз и подавил. А потом, при Василии, уже Склир поднял восстание, и тогда его побил Варда Фока. А теперь они — вместе. Варда Фока назвал себя императором, а Склир у него в союзниках. Без помощи Василию с ними не совладать.

— Ну и ладно, — пробасил Добрыня. — Пускай себе ромеи режут друг друга. Нам то что? Пусть ослабнут, а мы на них и набежим!

— Империя большая, — заметил Духарев. — Врагов у нее много. Но вот беда — от нас далеко. Другие народы куда ближе. Они первыми свой кусок и откусят. Нам не слабые ромеи нужны, а такие, чтоб у нас с ними правильная торговля шла.

— Тебе бы всё торговать, — проворчал Добрыня укоризненно.

— Не я один с ними торгую, — возразил Духарев. — Да и что толку грабить, если потом всё добытое ромеям же спустим? Но не о том речь. Если Варда Фока сядет в Константинополе, нам с того пользы никакой. Полководец он сильный, воинственный. Где другой откупится, этот ударит.

— А Василий? — спросил князь.

— О нем мало знаю. Но больших побед за ним не числится. Мятеж Склира не он подавил, а Варда Фока. Решил с булгарами дунайскими повоевать — был бит. Удирал оттуда, хвост поджавши. Так что, думаю, нам прямая выгода помочь Василию. Заплатит он хорошо. И обязан нам будет.

— А я на дочери его женюсь, — заявил Владимир, уже привыкший к тому, что все мирные договоры с ним закрепляются узами брака. — Есть у него дочь красивая, воевода?

Духарев пожал плечами:

— Дочери императорской крови в Большом императорском дворце найдутся, а вот о красоте их мне не ведомо.

— А если Василия побьют? — спросил Добрыня. — И воев наших — вместе с ним?

Тут уж пожал плечами Владимир. Кого боги любят — тому и победа. Зачем гадать? Но спросил напрямик:

— Ты против, дядя?

— Не то что против… — задумчиво молвил Добрыня. — Но я б еще подумал.

— Торопиться некуда, — сказал Духарев. — Этот Мелентий нашей зимой так напуган, что будет сидеть в Киеве до весны.

— Но он мог бы не сам идти, а послать кого, — справедливо заметил Добрыня.

— Мог бы, — согласился Владимир. — Нам то что? Согласимся мы дать воев — всё равно, пока Днепр не вскроется, не пойдем. Не согласимся — так и вовсе торопиться некуда.

— Разумно, — кивнул Добрыня. И, погладив бороду, стрельнул насмешливым взглядом в сторону Духарева: — Хороший мёд должен выстояться. Тогда и цена на него другая будет.

На том и порешили.

Следующим утром князь Владимир с дружиной отправились на полюдье.

А днем в дом Духарева заявились посол Мелентий и ромейский старшина Кирилл Спат.

— Мы слышали, хакан Владимир покинул Киев? — после обмена традиционными приветствиями спросил Кирилл.

— Да, уехал на полюдье, — подтвердил Духарев. И пояснил: — Это сбор дани.

— Сам, лично? — удивился Мелентий.

— Такая традиция. И дед его ездил, и отец. Забрать дань, что свезли на погосты, рассудить давние споры… Еще пиры, ловитвы. Это совсем не так скучно, как кажется. И дружину содержать легче. Пока она в Киеве, то кормится из княжьих запасов, а когда в другом городе гостит — из городских. Хотя сейчас это уже не так важно, как при его деде, Игоре. Теперь у князя дружина большая и по всей большой земле рассредоточена. Границы держит, в городах за порядком следит, а бывает, и пощиплет кого, — тут Духарев лукаво улыбнулся. — Воинам, особенно молодым, без дела скучно.

— И долго это… полюдье длится? — мрачно спросил посол.

— Когда как. Бывает — месяц. А бывает, и до самой весны.

— Плохо. — Мелентий какое-то время помолчал, потом спросил осторожно: — Светлейший муж, как думаешь: то, что хакан меня не принял, это — дурной знак?

Сергей засмеялся как можно естественнее. Хлопнул панибратски, как старший — младшего, посла по плечу:

— Не обижайся, Мелентий, Владимир и думать забыл о тебе и твоем посольстве. Мало ли к нему послов приезжает… Подарки ему понравились, так что он непременно примет тебя еще раз. А нет, так я походатайствую.

— Сердечно благодарю тебя, светлейший муж! Верь мне: Автократору непременно сообщат о твоем участии!

Духарев махнул рукой:

— Не стоит благодарности! Я помогаю империи. Разве это не мой долг — быть ее мечом? [Спафарий переводится как «меченосец».] Скажи мне, Мелентий, а не хочешь ли ты сам съездить на ловитвы? Мой старший сын, князь уличский, давно меня звал. Составишь компанию?

Тонкое лицо посла выразило глубокое сомнение. Не хотелось ему никуда ехать. С другой стороны, он не мог обидеть хозяина отказом.

Сергей снова засмеялся.

— Вижу: боишься ты нашей зимы. Не бойся. У меня есть хорошее средство от мороза. Погоди!

Он на пару минут покинул гостей и вернулся уже с большущим свертком в руках.

— Встань, Мелентий! — велел он и освободил содержимое свертка — роскошную лисью шубу. И тут же накинул послу на плечи.

— Чуть велика, — заметил он, оглядев результат, — но больше не меньше. Носи, мандатор, дарю!

Посол порозовел.

— Это очень дорогой подарок, светлейший муж, — пробормотал он. — У нас, в империи, — целое состояние…

— Здесь — тоже, — усмехнулся Духарев, который, естественно, знал, сколько стоят меха в Византии, если продавать их на свободном рынке, а не по фиксированным ценам на подворье близ монастыря Святого Мамы близ Константинополя, отведенного русам по договору. — Считай это дружеским подарком.

Мелентий поклонился и произнес торжественно:

— Ты мог бы считать меня своим верным другом, светлейший муж, только за то, что спас нам жизнь. Такая великая щедрость излишня! — и попытался снять подарок. Но Духарев не позволил.

— Нет уж! — заявил он. — У нас дареного не возвращают.

— Зато у вас принято отдариваться, — сказал Мелентий. — А мне — нечем.

— Поедешь со мной на ловитвы! — заявил Духарев. — Это и будет твоей отдаркой. Уверяю: в такой шубе ты ни за что не замерзнешь, а с моими воинами к нам ни один разбойник не сунется. Ни степной, ни лесной.

Тут он малость ошибся, но выяснилось это только через пару недель.