— Мастер Исхода! Здорово! — Говорков мгновенно воспрял. — Значит, дома знают о том, что с нами случилось?

— Нет. Известно только, что Шу Дам погиб. Так как насчет штанов?

— Вовка… То есть Владимир… Ты сам видел, как оборотень убил эту девушку, Ванду? Собственными глазами.

— Да.

— И ты продолжаешь шутить?

— Мне жаль ее, Михал Михалыч, — ответил я мягко. — Мне жаль, что я не смог ей помочь. Но она умерла, а мы живы. И я сделаю все, чтобы оборотни поняли: мы — не курицы.

— О вас, Мастерах Исхода, рассказывают разные чудеса, — произнес Говорков, глядя на воду. — Но еще я слыхал: после Исхода все ваши таланты исчезают.

— Дар слабеет, — уточнил я. — Мускулы и навыки остаются.

— Думаешь, этого достаточно, чтобы справиться с Дьяволом?

— С Дьяволом — не знаю. А вот с Маххаим — наверняка.

— Хотелось бы верить…

— А ты верь, — посоветовал я. — Тем более, я обещал тебе штаны.

— Когда ты с ними схватишься по-настоящему…

— Уже, — сказал я.

— И… что?

— То. Сижу рядом с тобой. Во плоти, заметь.

— А… Маххаим?

— А ты угадай!

— Ты… его убил?

— Их. Не скажу чтобы это было легко, — сказал я как можно более беззаботным тоном. — Но если бы я коллекционировал шкуры, то хватило бы и на стенку повесить, и на пол постелить. А теперь пойдем. — Я поднялся.

— Куда?

— К свободе, — я усмехнулся.

— В лес? Тогда мне надо кое-что забрать.

— Что именно?

— Ножи, флягу, одеяла, запасную пару обуви, еще кое-какие мелочи. Не беспокойся, это быстро. Я приготовил всё заранее… На всякий случай.

Стоило Михал Михалычу исчезнуть в темноте, как по песку прошуршали легкие шаги и рядом со мной образовалась вкусно пахнущая аборигенка средних лет.

— А ты красавчик, чужак с холодных земель, — сообщила она, погладив меня по плечу. — О чем вы болтали с моим мальчиком? Надеюсь, обо мне?

— Почему ты решила, что я — оттуда? — поинтересовался я, движением плеча стряхивая ее руку.

— А как же иначе? Ведь ты его земляк. Возляжем? — Она игриво шлепнула меня по ноге.

— Вот так сразу?

— Я тебе не нравлюсь? Не хочешь меня?

— Хочу, — не покривив душой, признался я. — Но — некогда. Да и ты не сможешь.

— Я? — Она не успела изумиться по-настоящему. Несильный тычок повыше затылочной впадины — и глазки ее закатились. Грубо, конечно, но что делать, если и впрямь некогда.

— Что ты с ней сделал? — Миша действительно собрался быстро.

— Ничего страшного. Очнется через полчаса без вредных последствий. Разве что голова чуть-чуть поболит.

— Ее нельзя здесь оставлять, — решительно заявил Миша.

— Почему?

— Крокодилы. Подержи, — он сунул мне в руки сверток и подхватил женщину на руки. С заметной натугой — подружка у него была сочная — Говорков шагнул вперед, споткнулся и едва не упал.

— Дай-ка, — я отобрал у парня женщину и перекинул через плечо и… прямо на моем пути оказался тот самый торговец, которого я встретил на рынке.

В руках у аборигена имелось копье, которым можно было насквозь проткнуть годовалого бычка.

— Моя женщина и мой раб, — констатировал абориген, упирая копье мне в живот. — Я тебя убью!

— Не надо меня убивать, я — хороший! — запротестовал я. И чуть сместился вправо, надавив животом на копейный наконечник. Если бы это был обсидиан, фокус не получился бы. Но клевец копья был изготовлен из дорогой бронзы, а мужик оказался крепышом и уперся как следует, поэтому копье на глазах у изумленного хозяина превратилась в подобие тяпки.

Прежде чем он успел завопить, я со словами: «Береги ее!» вручил аборигену его прекрасную половинку.

И аккуратно стукнул заботливого супруга в подбородок.

Голубки легли рядышком на мягкую травку, а я поднял копье, распрямил наконечник и похлопал по плечу впавшего в ступор Мишу:

— Очнись, брат! Нас ждут великие дела!


Сказать, что поселок спал, было бы ошибкой. Ночная жизнь здесь кипела и переливалась через край. Пляски, пение и радости плоти, через владельцев которой иногда приходилось перешагивать. Это да еще пара-тройка попыток втянуть нас в объятия праздника жизни — вот и все препятствия, возникшие на нашем пути.

Джунгли встретили нас парой светящихся во мраке глаз и басовитым мурлыканьем.

Миша вмиг покрылся потом. Нелучший способ борьбы с ночными хищниками — источать тот самый запах, от которого у любого плотоядного начинают капать слюнки. Однако я сделал поправку на его неопытность и поспешил успокоить:

— Расслабься, Михалыч! Свои! — И обнял на всякий случай, чтобы и у Лакомки не осталось сомнений по поводу того, кто друг, а кто — закуска.

Глава тридцатая

Выбор между сталью и бронзой

— Да они, в общем, хорошие люди, — вещал мой новый товарищ, удобно устроившись под мышкой у своего мохнатого тезки и уплетая печенку добытого

Лакомкой подсвинка. — Я бы сказал — просто замечательные. Разумеется, с поправкой на то, что это все-таки рабовладельческое общество. Они очень гармоничны, Володя. Точнее, многие из них. В рамках своего времени и общества.

— А как насчет грабителей на дорогах? — поинтересовался я.

— Я сказал — в рамках своего общества. Вот, например, этот грозный парень, — Миша почесал надбровье своего тезки. (Мой медведь одобрительно хрюкнул — где надо почесал.) Ты же не станешь спорить, что он хорош? А представься ему возможность прихватить лишний кусок у какого-нибудь растяпы, неужели он откажется? Так и эти люди. Они играют по своим правилам, но играют честно.

— Насколько мне известно, десятка три этих честняг сейчас тащится по нашим следам с самыми агрессивными намерениями, — заметил я.

— Не согласен! — возразил Михал Михалыч. — С тем же успехом можно считать агрессивным пастуха, отправившегося за потерявшейся овцой. Не забывай: у них нет других домашних животных, кроме себе подобных. И обращаются со своими рабами они намного лучше, чем это делали наши предки с Земли-Исходной. Не исключено, что причина такого добродушия — здешнее пищевое изобилие. В любом случае своих рабов они не едят, как это нередко случалось у диких племен.

— Зато их едят, — напомнил я.

— Не стану отрицать, — Говорков несколько погрустнел, но все равно возразил: — Хотя — не факт. Я ни разу не видел, чтобы Маххаим ели кого-нибудь из местных. Ни разу…

— Что ж, — сказал я. — Если твои бывшие хозяева такие хорошие, попробуем с ними договориться.

Мы могли бы просто уйти. В первом марш-броске Говорков показал себя молодцом. Вряд ли аборигены рискнули бы отправиться в длительную и рискованную погоню из-за одного беглого раба. Но мне очень не хотелось покидать эту местность. Очень уж любопытно было побывать на противоположном берегу. Поглядеть на оборотней, так сказать, в домашней обстановке.


Светить моих зверушек я не стал. Если информация о Мишке и Лакомке дойдет до Маххаим, они могут устроить на меня форменную охоту. А характер у меня такой, что роль охотника мне нравится намного больше, чем роль дичи.

Посему, когда изрядно подуставшие (всю ночь шли как-никак) аборигены под утро добрались до нашей стоянки, я встретил их один.

Вернее, пристроился в хвост усталой цепочки, похлопал по плечу крайнего аборигена наконечником копья и поинтересовался, не хочет ли он передохнуть?

Абориген подпрыгнул и с перепугу даже попытался сделать во мне дырку. Я отобрал у него копье, бросил на землю и очень громко осведомился, не хотят ли почтенные следопыты просто поговорить.

«Почтенные» сделали попытку взять меня в кольцо, однако место я выбрал удачно (к тропе с обеих сторон вплотную подступал густой колючий кустарник), и тактический маневр провалился.

Тогда вперед выступил хозяин «похищенного имущества» (его охотно пропустили) и высказал все, что он обо мне думает. В этом описании я выглядел малосимпатично. Впрочем, и сам потерпевший тоже смотрелся не очень. Легкое сотрясение мозга от удара в челюсть — это не страшно. Но лучше бы ему некоторое время избегать тяжелых физических нагрузок.

Я раскрыл ладонь, на которой лежали две железные чешуйки, и поинтересовался, хватит ли этого, чтобы мы стали друзьями? Если не хватит, то очень жаль, потому что парня я не отдам, а больше у меня ничего нет. Кроме, разве что, копья. Копье было тем самым, которое я отобрал у «потерпевшего», но права на него мой оппонент предъявлять не спешил.

Он задумался.

Я ждал, демонстративно поигрывая кисточкой своего львиного пояса.

За спиной продавца матрешек теснились три десятка его сородичей, но призывать меня к ответу в существующих обстоятельствах они могли бы максимум попарно. Сторонников силового решения проблемы я что-то не замечал. Ближайшие ко мне аборигены даже отступили на шаг, оставив потерпевшего со мной один на один. Но он еще колебался, когда неподалеку раздался грозный рык Мишки.

Аборигены заметно напряглись и зашарили взглядами по зарослям.

Не то чтобы они очень испугались, но рык был внушительный. Многообещающий…

Еще пара секунд — и выбор между железом и бронзой был сделан. Как всегда, в пользу железа.

Глава тридцать первая

Охота на оборотня

— Нет, не думаю, что здесь есть какое-то общегосударственное управление, — сказал Говорков. — Я, во всяком случае, ничего такого не заметил.

— А как же парень, который следит за порядком на рынке? — спросил я. — Тот, что пошлину собирает?

— Он местный, — ответил мой новый товарищ. — В поселке есть что-то вроде совета старейшин. Они его и назначили. А сборы они же и делят. И споры всякие разрешают тоже они.

— Чистая демократия, — заметил я.

— Это вряд ли, — не согласился Говорков. — Скорее, родовые связи. И старейшины эти не столько правят, сколько следят за сохранением порядка. За соблюдением законов, вернее, традиций, которым стараются следовать. Главное здесь, судя по всему, система родственных связей. И правила обмена. Натурального и денежного. Деньги тут, кстати, в большом ходу: медь, серебро и такое вот железо, как у тебя. Оно, кстати, не ржавеет. Интересно, почему?

— Думаю, это сплав, — ответил я. — Ванда говорила что-то про его метеоритное происхождение. А золото есть?

— Есть, — кивнул Говорков. — Но только для украшений. Ценится, но умеренно. Дешевле хорошей бронзы. Кстати, не спрашивай, откуда оно берется. Кузнец в поселке есть, но он сам ничего не выплавляет. Использует металлические заготовки. Кует и точит.

— Ну вот, а ты говоришь — нет государства, — сказал я. — Где-то же эти заготовки делают.

— Я не сказал, что его нет, — возразил Говорков. — Я сказал, что ничего такого не замечал. Порядок на дорогах и сами дороги поддерживаются местными силами. Меня тоже когда-то учили, что, если есть деньги, значит, есть и государство, но государство — это армия, налоги, полиция, секретные службы всякие, чиновники… Ничего подобного я здесь не встречал.

— Да ну? А те, кто напал на колонию?

— Уж они-то точно не армия. Просто большая банда негодяев. Они, кстати, совсем не похожи на местных. Чистые негроиды. Безбородые, кстати. Местные их не любят и отзываются плохо. Но вроде не очень боятся.

— Странно, — заметил я. — Сильный воинственный народ, который не стремится поработить других: миролюбивых и слабых…

— Насчет слабых, Володя, ты неправ. Народ тут такой, что в обиду себя не даст. Если ты чужой и не можешь за себя постоять — обдерут как липку. Но своих защищают крепко, хотя ни разу не видел, чтобы до крови дошло. В остальном же… Знаешь, у меня такое ощущение, что здесь нет повода для настоящих войн. Пищи хватает всем, предметов роскоши я тоже что-то не наблюдал. Женщины… Если ты захочешь какую-то женщину — ты ее получишь. У них с этим не так строго, как у нас дома. Скорее, наоборот. Обновление генофонда только поощряется.

— А каково в этой системе место Маххаим?

— А черт их знает! — пожал плечами Говорков. — В поселке они появляются время от времени. Народец здешний перед ними раболепствует и сразу отдает, если что приглянулось. Впрочем, я слыхал: Маххаим платят. Железом, кстати. А еще у них ящеры есть! — Говорков оживился. — Представь — настоящие динозавры! Откуда…

— Откуда — я тебе потом расскажу, — перебил я. — Ты говоришь, что Маххаим людьми не управляют, но я лично видел, как один такой оборотень командовал вооруженным отрядом. Как ты это объяснишь?

— Никак, — Говорков снова пожал плечами. — Те, черные, они тоже вроде бы повиновались Маххаим. Но ведь есть разница между повиновением и управлением. Я бы скорее назвал это сосуществованием. Да ты же сам рассказал, что тебя принимали за слугу Маххаим и относились к тебе с уважением, но без особого пиетета.

— Может, Маххаим — что-то вроде местных богов? — предположил я. — А их слуги — что-то вроде жрецов?

— Исключено, — отрезал Говорков. — Жрецы — это посредники между богами и людьми. А когда «боги» и люди легко общаются напрямую — зачем им посредники? Разве что в качестве пищевого резерва, — Говорков криво усмехнулся.

— И все-таки я не понимаю, — сказал я. — Если эти твари — людоеды, то как они могут мирно сосуществовать с людьми?

— Сосуществуют же, — пожал плечами Говорков. — Учти: тут родоплеменное общество. Главное, чтобы не трогали тебя самого и твоих родичей, а на остальных наплевать. Зато войн нет. Любой конфликт Маххаим пресекут вмиг. Вспомни нашу историю. Наши предки постоянно друг друга резали. Так что с точки зрения смертности Маххаим, может, и не самое худшее зло.

— Ты вроде бы их оправдываешь? — нахмурился я.

— Не их, — покачал головой Говорков. — Людей. Ты осуждаешь аборигенов за то, что они приняли существующее положение, но в чем они виноваты? В том, что родились здесь, а не в Центральной Сибири? И что они могут сделать с Маххаим, сам подумай. У тех — ящеры, телепатия, способность мгновенно залечивать раны…

— Ящеры есть не только у Маххаим, — возразил я, вспомнил динозавра разбойников, напавших на поселок Меченой Рыбы.

— Какая разница! Одной только телепатии за глаза хватило бы. Люди и Маххаим живут бок о бок уже не одно поколение. Привыкли к существующему положению. Всё всех устраивает, поверь мне!

Разговор иссяк. Говорков одной рукой почесывал Мишку, другой — Лакомку. Мохнатые предатели льнули к нему и довольно щурились.

Хороший человек Михал Михалыч Говорков. И мыслит верно. К сожалению. Из моей идеи поднять восстание против оборотней, ничего не выйдет. Технически это осуществимо. Наделать примитивных арбалетов, раздать местным добровольцам… При соотношении сто к одному и на достаточно большой дистанции Маххаим вполне уязвимы. Вот только добровольцев у меня не будет. Не станут местные проливать кровь за свободу. Тем более — свободу в моем понимании.

А с другой стороны, зачем препоручать приятное дело истребления оборотней кому-то еще, если можно делать это собственноручно и, похоже, с немалой пользой для Дара.

Идея ускорить возвращение Сил за счет избавления этого мира от монстров нравилась мне всё больше и больше.

Если мне удастся восстановиться хотя бы до того уровня, чтобы меня сумели найти Слушающие Центральной Сибири, то не исключено, что сюда прибудет подкрепление. Десяток Мастеров со своими зверушками, один-два настоящих Пророка… Выйти где-нибудь подальше к северу. Или на юге. Главное, подальше от Маххаим. Восстановиться и задать людоедам жару.

Но это — мечты. Пока же придется действовать самому.

— Михал Михалыч, — окликнул я своего нового товарища. — Помнишь, я тебе кое-что обещал?

— Я бы от обувки не отказался, — оживился Говорков. — Надоело по колючкам босиком бегать.

— Это уж ты сам решай, что со шкурой делать, — сказал я. — Мокасины или штаны.

— С какой шкурой?

— Той, что я тебе обещал. Маххаимовой.

* * *

На крокодилов оборотню было чихать. Нырнул прямо в реку и поплыл, мощно загребая лапами. Добрался до отмели, выбрался на песок, встряхнулся по-собачьи, затем встал на ноги и уже совсем по-человечески отжал плащ-накидку. Завернулся, облизнулся и двинулся к поселку. Издали от человека и не отличишь.

Оборотень шел по берегу и не торопился. Я же припустил по дороге, без труда его обогнал и притаился за поваленным деревом. Увидеть он меня не мог — на мне был такой же камуфляжный плащик, как и на нем. Учуять меня тоже было затруднительно. Запах подтухшей рыбы забивает всё. Оставалась вероятность, что тварь «унюхает» мои мысли, но тут уж приходилось рискнуть. Я замер и впал в подобие комы: остановил мысли, слился с природой, закуклился. У нас в Школе это называлось «прикинуться пеньком». Прятаться я умел. Во всяком случае, наши эмпаты и телепаты отслеживали меня крайне редко.

Но оставаться «пеньком» в момент атаки было невозможно, поэтому оборотня нужно было отвлечь.

Эту задачу с блеском выполнила Марфа.

Как только тварь поравнялась с моим укрытием, лысоголовая птичка с сиплым клекотом приземлилась на ветку в двух метрах от оборотня.

Марфа страшно трусила, но сделать ей что-то нехорошее тварь не успела бы, даже если бы захотела. Оборотень только голову повернул, а я уже выпрыгнул из-за ствола и махнул своим оружием. Бронза, конечно, не железо, но отточенный на манер нагинаты наконечник плюс хороший замах плюс мастерство — и дело сделано. Башка оборотня отделилась от туловища и покатилась по земле. Марфа ловко притиснула ее лапой и быстренько выклевала глаза.

Обезглавленный оборотень превращаться в безголового зверя не стал, а повел себя как обычный покойник. То есть упал, где стоял. Я дважды воткнул в него мое орудие труда и только тогда прочувствовал, что тварь окочурилась.

На этот раз у меня была возможность прочувствовать «откат» вдумчиво и неторопливо. «Откат» был очень интересный. На миг меня будто сунули в ледяную воду. Затем все чувства необычайно обострились. Я обрел ночное зрение и потрясающий слух Лакомки, а также замечательное чутье Мишки. Я увидел мир глазами Марфы (в темноте моя птичка видела так себе) и ощутил послевкусие проглоченного глаза. Мой дух разом объял и спящий поселок, и голодных крокодилов… И не меньше четырех тварей по ту сторону реки. К сожалению, и они «почувствовали» меня. Нет, не меня. Смерть одного из своих. Какие выводы они сделали, я определить не успел, потому что мое восприятие мира потускнело так же стремительно, как и обострилось. Впрочем, как я и надеялся, кое-что осталось. Например, мой приказ заканчивать жрать и убираться восвояси Марфа восприняла отлично. И радостный отклик подстраховывавшей меня Лакомки я воспринял с потрясающей ясностью.

Выполняя мою просьбу, кошечка выскользнула из зарослей, ухватила обезглавленный труп и оттащила его к воде. Я забросил туда же отрубленную голову. Местная служба утилизации тут же радостно принялась за дело. Плотью мертвого оборотня крокодильчики не побрезговали. Это радовало. Кто знает, вдруг эта тварь способна отрастить себе новую голову?

Об обещанной шкуре я вспомнил слишком поздно. Придется Михал Михалычу для скорнячьего творчества использовать менее экзотический материал.