Глава тридцать восьмая

Оборотная сторона истины

Через час все было готово. Неподалеку от города нашлось подходящее толстенное дерево с твердой корой. Четыре зазубренных гвоздя с могучими шляпками шириной в тигриную лапу были позаимствованы и у местных кузнецов. Вбитые между костями голеней и костями предплечий (вернее, костями задних и передних лап), эти бронзовые гвоздики жестко фиксировали тварь, распятую на неохватном древесном стволе. Вытащить такие гвоздики я бы не взялся. Это, пожалуй, даже моему гризли не под силу. Освободить оборотня можно было, только перерубив ему кости. Оставалось экспериментально выяснить, как далеко простираются способности твари по трансформации собственного скелета.

Закончив дело, я отослал всех, оставив только Мишку. Его ментальная атака оборотня пробить не могла.

Как только все отошли достаточно далеко, я отпустил тварь.

Маххаим забился, как пришпиленная муха. По чудовищному телу волнами прокатывались изменения: удлинялись и сокращались конечности, нарастали и опадали мышцы, шкура стремительно покрывалась шерстью — и через полминуты вновь становилась голой. Превращения морды-лица вообще описать было невозможно.

Словом, оборотень показал себя во всей красе. Вернее, во всей мерзости. Волны безумной ярости, вспышки Тьмы (если можно так выразиться), ментальные выбросы, мощные, но хаотические…

Чудовищная пляска на бронзовых гвоздях длилась почти четверть часа. За это время состояние твари постепенно смещалось от ярости и безумной агрессии к слабости, страху и вполне осознанному пониманию собственной беспомощности. Разъять кости Маххаим оказалось не под силу.

Когда я увидел, что оборотень принимает человекоподобную ипостась, то понял, что пациент готов в диалогу. Тварь признала мою силу и инстинктивно приняла форму, более близкую к моей — и менее пригодную к драке.

Но расслабляться не следовало. Дай монстру шанс — и он меня тут же прикончит. Ментальная сила твари осталась при ней. Пропусти я удар в фехтовальном поединке разумов — и тварь преспокойно велит мне вложить голову ей в пасть.

— Хочешь, чтобы я оставил тебя в живых? — осведомился я, останавливаясь на безопасной дистанции, то есть примерно в метре от дерева.

Тварь хотела. Очень хотела.

Я ощутил этот могучий всплеск раньше, чем она открыла зубастый ротик и сообщила:

— Тебе не спастись, чужой! Убирайся туда, откуда пришел!

Неправильный ответ.

— От чужого слышу!

Интуиция не подвела. Попал. Рожа у монстра перекосилась, поперек лба пролегли морщины. Это он так задумался.

— Бог создал Землю, — произнес я негромко. — Эту — тоже. И еще он создал людей. По образу и подобию. Чтобы жили на Земле. А ты, насколько я вижу, не человек. Ну и кто ты?

— Я — Маххаим.

Этакое значимое слово. Врожденное величие и безграничное превосходство. Нечто, происходящее непосредственно от Владыки мира. Что-то вроде этого. Что подразумевала тварь под «Владыкой мира» я не ведал. И ведать не хотел. Не стошнило бы.

Еще я почувствовал, что оборотень больше не боится. Этакое мудрое спокойствие с оттенком злорадства и предвкушения. Решил, сволочь, что, пока я тут треплю языком на темы теологии и космогонии, время потихоньку уходит. А где-то вне моего восприятия зубастые сородичи пленника наверняка уже учуяли, что с ним не всё замечательно, и седлают своих еще более зубастых «лошадок»?

Нет, тут другое. Я поразмыслил немного, «пощупал» эмоциональный фон твари — и пришел в выводу, что поганец больше не боится смерти. Не верит, что я его прикончу. Почему? Да потому, что эгоцентричен, сволочь, до крайности. Знает, что я уже порубал немало его собратьев, но в собственную смерть все равно не верит. Как же! Он ведь такой особенный! Весь мир существует вокруг него. А без него… Такой мир и представить невозможно!

Полезная информация. На будущее. Если все твари придерживаются сходного мировоззрения. Но в данном конкретном случае — всё плохо. Тварь считает себя столь великой ценностью, что уже не верит в то, что я захочу ее добить. Я сам поддержал Маххаим в этой уверенности, вступив в теологический диспут.

Нет, в таком состоянии его не расколоть. «Внутрь» он меня не пустит и никакой полезной информации не даст. Сначала надо его сломать. Вопрос — как?

В свое время меня учили: чтобы поразить сильного противника, следует использовать эффект двойной неожиданности. Продемонстрировать слабость, отвлечь — и нанести сокрушающий удар.

Я дал твари время успокоиться, закапсулировать хрящами пробившие конечности гвоздики и настроиться на культурный ученый диспут, каковой не предполагает втыкание в брюхо острых предметов. Затем задал вопрос, который давно меня интересовал.

Тронув острием шашки космы шерсти у твари в паху, я поинтересовался:

— А скажи-ка мне, высшее существо, куда ты дело свои гениталии?

Оборотень заурчал. Очень ему мой вопрос понравился. Почуял, сволочь, мой подлинный интерес — и расслабился.

Выдал длинную сентенцию, которую один из моих наставников, Пророк Севастьян Худых, свел бы к фразе: «Кто о чём, а вшивый — о бане».

Устроил даже маленькое шоу, выпустив наружу нечто вроде хоботка. Насмехаться изволил. Облил, понимаешь, презрением всю человеческую породу. Потом снизошел. Принял высокомерный вид (насколько это возможно в его положении) и начал длинную лекцию на тему несовершенства человеческой породы…

То есть это он полагал, что лекция будет длинной. Меня, само собой, интересовало, как эти твари совокупляются. Но главным образом — с точки зрения численности их популяции. Кроме того, я знал, что Маххаим с самого начала вознамерился утаить что-то главное, так что… Так что лицом я изобразил вдумчивое внимание, а правой рукой спокойненько воткнул шашку оборотню в живот.

Боль оборотни воспринимают куда спокойнее, чем люди. Но все же воспринимают.

Внезапность удара вывела моего собеседника из равновесия. Не ожидал он. И не успел понять, что меч в животе — это как удар пяткой по татами. Способ отвлечь внимание.

Получилось отменно. Оборотень взвыл и отвлекся, а я нанес настоящий удар. На другом уровне. Вник прямо в середку клубящейся Тьмы.

И Тьма пропустила меня в себя.

Совсем неглубоко. Все-таки у нас разная природа. Вода и нефть не способны смешаться. Но сквозь узкую щелочку я кое-что увидел. Оборотную сторону Света. Другую вселенную. А между ними бритвенное лезвие Грани, на которой балансирует Душа. Грань, на которой не бывает тайн, и загадка Исхода так же ясна, как восход солнца. Но человеческий разум не в силах принять все тайны Создания, потому воплощенное не может коснуться вечности, не потеряв себя.

И я, Мастер Исхода Владимир Воронцов, непременно сошел бы с ума.

Если бы мой ум, мое самосознание (тяжелый, инертный груз — в этом трижды бесплотном мире) не остались далеко позади. Там, на границе клубящейся Тьмы — дыхания Иномирия, проникающего сквозь разрыв ткани Бытия.

Острое наслаждение и панический страх пронзили меня одновременно. Но страх оказался сильнее и выдернул меня из бесконечного мига Вечности.

Мой судорожный вздох был похож на вскрик. Приход был настолько силен, что я едва устоял на ногах. Что-то во мне рвалось наружу. Нет, не наружу — туда! Страх по-прежнему удерживал меня на краю бездны, но поселившееся во мне безумие было не слабее. Не хватало самой малости…

Так, балансируя на грани Бытия и Вечности, я прозрел смерть Пророка Шу Дама. Я прозрел ее в вялой и послушной памяти распятой на бронзовых гвоздях твари.

Я увидел чужого, беспомощно бьющегося в тисках чуждой силы. Я ощутил его боль — и она была мне сладостна. Я ощутил его бессилие и страдание. Я нырнул внутрь него и увидел его собственный мир, чуждый, противоестественный и еще более удивительный, чем этот…

Я, Маххаим, понял, что не властен над чужим, и боль его мне так же чужда и непонятна, как мир, из которого он пришел. Спасибо тебе, Могучий и Мудрый, что подарил мне жизнь и счастье! Подарил мне власть над чужим, подарил мне его боль, его страдание, которые есть моя радость и моя сила.

…Шу Дам страдал и умирал с каждым из своих последователей. Но ничего не мог сделать. Его Сила, его Дар были так слабы, что не могли защитить людей от ментальной атаки проклятых тварей. Со времени Исхода прошло так много времени, а Пророк Шу Дам все еще не мог принять Высшее. Бог не слышал его. Шу Дам не обрел свой Дар. Он не восстановился!

Слушающие Центральной Сибири ошиблись. Пророк не пытался уйти в Исход. То, что они приняли за желание уйти, была последняя отчаянная попытка Пророка дотянуться до Истока. Наверное, даже из ада можно воззвать к Богу. Но услышит ли Он?

Шу Дам услышан не был.

Но Бог жил в сердце Пророка, потому и Маххаим были не в силах подчинить его. Душа Шу Дама была чиста и совершенна. В ней не было бреши, в которую может проникнуть Зло.

Поэтому твари просто разорвали его на куски.

Я посмотрел вниз и увидел расширенные, слепые, будто обожженные светом глаза оборотня. Его голова лежала у меня под ногами. Я и сам не понял, когда снес твари башку.

Я опустился на землю, переводя дух.

Мне было больно и обидно. Боль была не моя. Это была боль погибшего Пророка. Сейчас она постепенно утихала, растворялась… Прошлого не изменить.

А вот обида была моя. На самого себя.

Ловили, приколачивали…

И вот передо мной на дереве висит очередной труп.

Но выбора не оставалось.

Честь и Слава Пророку Шу Даму. Даже в посмертии он сумел показать мне, как укрываться от мощи Маххаим. И пусть для Пророка это «укрытие» было прекрасным дворцом, а для меня всего лишь крохотной норкой, но в ней тоже можно было спрятаться от созданий иного мира. Это было так же просто, как задернуть портьеру. Солнце — самая могучая сила для любой из Земель. Но — легкое движение руки — и его свет больше не слепит тебя.

И еще: теперь я знал, почему уходящим требуется безграничная Вера или беззаветная Любовь.

Чтобы уйти, уходящий должен отказаться от себя. Хотя бы на мгновение.

Но и это не всё. Теперь я точно знал, что Маххаим тоже чужие на этой Земле. Их собственный мир был совсем другим.

Но вопросов по-прежнему было больше, чем ответов.

Как Маххаим оказались здесь?

Не может ли так случиться, что эти твари проникнут и дальше: в наши миры, на другие Земли?

И что случится тогда?

Сможет ли мой мир противостоять им?

Что если, убивая Одаренных, они прибавляют в Силе так же, как это происходит со мной, когда я убиваю их?

Что это за Сила и откуда она берется во мне, если даже настоящий Пророк не смог принять Высшее на этой Земле?

Мне было страшно. За себя. За мою родную Центральную Сибирь. За все человечество. Я не знал, что мне делать. Убивать Маххаим? Да, это было бы замечательно. Я жаждал мести. За убитого Пророка. За Ванду. За всех погибших колонистов. И еще потому, что убивать Маххаим было так сладостно, так… Я знал это чувство. И тот, кому я только что снес башку, тоже его познал. Когда убивал Пророка…

Что если убивая тварей, я сам становлюсь тварью?

А может, все наоборот? Я убиваю — и сгусток Тьмы развеивается. И мир становится чище. Тварям тут не место. Я — тряпка, которая стирает черную копоть с загаженного зеркала Мироздания. М-да… Не совсем удачное сравнение. Стирающая копоть тряпка не становится чище.

Как бы то ни было, одно мне совершенно очевидно: в этом мире битва Добра и Зла происходит не в душах людей, как на иных Землях. Здесь Зло конкретно и материально. И обладает разумом. И у этого Зла есть свой бог. И этот бог (судя по тому, что я уловил в сознании твари) может быть опасен…

Глава тридцать девятая

Оборотная сторона добра

Явернулся в городишко в препаршивом настроении. Грубо проигнорировал желание аборигенов со мной пообщаться. Ввалился в хижину, которую освободили для меня «десятиноги», выгнал расположившуюся на стропиле Марфу, завалился на лежанку и предался мрачным мыслям.

Вывел меня из этого непродуктивного состояния Говорков.

— Вот! — Очень довольный Михал Михалыч втолкнул в хижину двух девчонок. — Злата и Матрёна. Наши!

Девчонки — одна светленькая, другая темненькая, обе миловидные, хрупкие и чем-то похожие. Ага, понятно чем. Глазки испуганные, на личиках — готовность и преданность.

Мне полагалось радоваться. Бурно. Но я почему-то не обрадовался.

Мои мысли были там, у дерева, на котором висел труп Маххаим.

Должно быть, на моей физиономии что-то такое отразилось, потому что девушки враз посмурнели, испуганно стрельнули глазками в сторону Михаила.

Тот вник в мое состояние — эмпат все-таки.

— Проблемы, Володя? Не вышло с Маххаим?

— Вышло, — проворчал я. — Только боком. Хреновые дела, Мишаня. Как бы тебе объяснить… Твари эти, как я и предполагал, — не от нашего мира.

— Бесы, что ли? — угадал Михал Михалыч.

— Вроде того. И я понятия не имею, как они сюда попали. Но вполне допускаю, что твари могут проскочить на любую из Земель. Хоть к нам, в Центральную Сибирь, хоть на Землю-Исходную…

— Ну и пусть себе проскакивают, — спокойно ответил Говорков. — Уж там их встретят, не сомневайся! Здесь ты один — Одаренный, а в Центральной Сибири вас — сотни. И оружие нормальное, не эти недоделанные рогатки, — он встряхнул прицепленным к поясу пращным ремнем.

Здравая мысль. Но она почему-то не пришла мне в голову. Интересно, почему?

— Не всё так просто, Мишаня. Кабы они были просто иной расой, способной к превращениям и активной телепатии, тогда ты был бы прав. Но тут что-то еще… Как-то они вплетены в ткань Мироздания. И Высшее… Высшее здесь не такое, как на других Землях. Скажи мне, Михал Михалыч, а ваш Пророк, Шу Дам… Он никого не убивал?

— Нет, ты что! — замотал головой Михал Михалыч. — А почему ты спрашиваешь?

— Потому спрашиваю, Михал Михалыч, что если все идет как должно, то через два года после Исхода любой Пророк почти полностью восстанавливает свою Силу и связь с Высшим. А Шу Дам не восстановился.

— Почему ты так думаешь? — Говорков нахмурился. Ему не нравилось то, что я говорил о Шу Даме. Естественно. Ведь для меня Шу Дам был одним из Пророков. А для Михал Михалыча Шу Дам был не «одним из», а тем самым, единственным.

— Я не думаю. Я знаю.

Говорков поежился под моим взглядом.

Неуютно ему. Это неправильно. Мы же с ним — одного роду-племени. Здесь, на этой чужой Земле. Нам должно быть тепло вместе. А ему холодно.

Я глянул на девушек… Им тоже было неуютно. Страшновато. А ведь я — их единственная надежда на спасение. Они мне на шею броситься должны. А я целовать их должен и таять от счастья, что их выручил. Я же — Спасатель. Часть Единого… Стоп! Кажется, я допер. Но радости от этого — ни миллиграмма.

— Мишаня, — проговорил я совсем тихо. — Знаешь, что такое — оборотная сторона Добра?

— Зло, наверное? — Говорков растерялся.

— Неверно, брат. Оборотная сторона Добра — Равнодушие.

Оп! Что-то такое он и сам уловил.

— Это ты — о себе? — произнес он после паузы.

— Именно. Так и есть? — жестко спросил я.

— Ну… вроде того.

— Давно почувствовал?

— Да… почти сразу.

— Почему не сказал?

— А откуда я знал, что надо сказать? — Михал Михалыч сердито мотнул кудрявой головой. — Можно подумать, что я только и делаю, что с Мастерами Исхода общаюсь!

— Ладно, остынь, — примирительно произнес я. — Скажи лучше, это… состояние. Оно, как, прогрессирует?

— Пожалуй, да, — ответил Говорков, немножко поразмыслив. — Когда мы только встретились, ты был… в тебе чувств было побольше. Вот о Ванде печалился. А сейчас — как?

Я прислушался к себе… Эмоции у меня, безусловно, имелись. Например, страх. Или гнев. А вот чувства, сострадание… Сожалел ли я о том, что Ванда погибла? Пожалуй. Но не столько о ней, сколько — о собственном недосмотре. Мне было неприятно, что я ошибся. И только.

Сожалел не сердцем, а умом. А ум, как известно, штука универсальная. Инструмент, вернее, оружие познания. А оружие — это такая штука, что одинаково функционирует как в злых, так и в добрых руках.

Итак, я изменяюсь, это очевидно. В чем же причина? В «неправильности» данной планеты, в проклятом месте, где даже Пророку не удалось «докричаться» до Бога? Или в том, что я убиваю Маххаим?

А если пофантазировать? Допустим, есть некая планета, где Добро и Зло находятся в строгом равновесии.

И тут на ней непонятным образом появляются Маххаим. Зло. Равновесие нарушается, и через какое-то время здесь появляется Шу Дам с колонистами. Шу Дам — Добро. Много Добра. Равновесие опять нарушается. Маххаим убивают Пророка. Теперь опять перевешивает Зло. Появляюсь я. Убиваю Маххаим. Зло уменьшается, равновесие опять нарушается, и включается механизм, который сокращает меру Добра. То есть пытается «сократить» меня. Но меня прикончить не удается, и тогда система идет по другому пути: сокращает «вес» Добра прямо во мне. Логично? Вполне. Сгодится как рабочая гипотеза. В меру бредовая и, скажем прямо, — маловероятная.

Нет, умом такие вещи не понять. Это как стрекозе осознать, что такое экосистема. Ум — он как бы в плоскости лежит, а задача — «объемная».

Однако исходя из жизненного опыта, общего знания и здравого смысла и букашка может выбрать правильный путь. А я все-таки не букашка, я Мастер. Следовательно, базовые навыки Логика-Интуитива у меня имеются… Что я упустил? Я упустил людей. Местных жителей. Они тут жили и до Маххаим. И сейчас я точно знаю, что это не потомки колонистов с Земли-Исходной. Временные параметры не сходятся. Значит, люди появились здесь автономно. Волей Создателя, потому что иначе быть не может. Стоп! Я кое-что забыл. Зеленоголовых. Стайных хищных динозавров, которые хотели меня скушать на южном континенте. Может, это они — Зло? Во всяком случае, с точки зрения людей они уж точно не Добро.

Людей создал Бог. А зеленоголовых — кто? А кто создал Маххаим? Дьявол?..

…Я уже почти поймал жар-птицу за хвост, но тут встряла беленькая Злата и сбила состояние:

— Может, я чем-нибудь могу помочь? — важно пискнула она. — Я — опытный психоаналитик!

Тьфу, пропасть!

Моя досада была так явственна, что Говоркова даже передернуло.

— Идите-ка отсюда, девчонки! Мастеру подумать надо.

Темненькая Матрена тут же двинулась на выход, а вот беленькая Злата и не подумала. Сделала решительную мордочку. Ничего, кстати, мордочка. И фигурка отличная. Ножки стройные, загорелые, грудка топорщится маленькими сосочками, губки алые приоткрыты двусмысленно… Вернее, как раз недвусмысленно. Чёрт! В таком состоянии я точно не смогу трезво мыслить!

— Вы идите, Михал Михалыч, — внезапно охрипшим голосом сказал я. — С Матреной. Погуляйте по поселку. Может, еще кого найдете.

Понятливый Говорков тут же испарился.

— Не хочешь рассказать мне, что с тобой случилось? — поинтересовалась юная блондиночка, усаживаясь на застеленное шкурой травяное ложе. Хорошо так уселась: ножки скрещены, низ живота прикрыт «языком» полотняного передника, сама чуть откинулась назад, чтобы грудка и шейка лучше смотрелись. А на шейке — ожерелье из светлого золота. Запястья и лодыжки тоже украшены. Ножки чуть запылившиеся, но ухоженные, а на пальчиках вообще что-то вроде маникюра. Тяжелой работой ее здесь точно не обременяли.