Я неплохо ее ощущал. Имело место плотское желание, взятое под контроль тренированной волей и куда большим желанием повелевать и властвовать. Тщеславная (и вздорная) мысль: подчинить себе Мастера Исхода. Классический тип женщины, которая привыкла принимать вознаграждение за доставленное ей же удовольствие. Пожалуй, с профессией она угадала точно. А вот со мной — не совсем.

Я опустился напротив, на корточки, мысленно позвал Лакомку и «попросил» никого в дом не пускать.

— Конечно, хочу, — произнес я, распуская узел львиного пояса. — Только не рассказывать.

Дальше все было просто. Вернее, всё началось просто. Не так уж сложно управлять женщиной, чьи эмоции и ощущения читаешь, как управляющие векторы на шлемном экране пилота боевого «крыла».

Через минуту она забыла, что хотела властвовать. Через две — вообще обо всем забыла.

Я вел ее по тропинке наслаждения легко и непринужденно…

И абсолютно равнодушно. Ничего, кроме такого же плотского желания. Я умело провел ее по краешку нескольких пиков, ни разу не дав сорваться. Раскачал настолько, что даже дремавшая у порога Лакомка проснулась и негромким рыком сообщила мне, что ей тоже хочется…

Я не стал отсекать мою кошечку. Течки у нее нет, как что — переживет.

Поиграв со Златой и с собой заодно, я довел ее до того, что она зарычала не хуже Лакомки, и только после этого задрал кверху стройные ножки и…

Спасибо Лакомке. Как умно, что я оставил ее в прямом контакте.

Очнулся я, придавленный к ложу двухсоткилограммовой черной кошкой.

Увидев, что я пришел в себя, Лакомка соскользнула с меня и уселась рядом, щуря свои потрясающие изумрудные глаза. Я повернул голову и увидел Злату. Девушка, обмякнув, валялась на расстоянии вытянутой руки. Остывала. В хорошем смысле этого слова.

Ей было — в кайф. И она ровным счетом ничего не поняла.

Зато я кое-что понял. И то, что я понял, мне совсем не понравилось.

Глава сороковая

Небо и бездна

Ее звали Лора. Она была эмпатом из нашей Школы Одаренных. Если судить объективно, она не была красавицей: обычная пятнадцатилетняя девчонка со средним Даром и серыми задумчивыми глазами.

Я — на год моложе, зато — потенциальный Мастер Исхода. Меня ожидало великое будущее. Во всяком случае, я в это верил. Я еще не знал, что «великое будущее» Мастера Исхода — это бесчисленные «рождения» на разных Землях, вынужденная беспомощность и медленное накопление Силы… Чтобы в последующем Исходе вновь потерять всё. Долгий-долгий путь в Пророки, который может прерваться на любой из новых Земель…

Ничего этого я еще не знал. Точнее, знал, но понять был не в состоянии. Даже смерть была для меня всего лишь символом, оттеняющим блеск жизни. Я был единственным потенциальным Мастером Исхода в нашей маленькой Школе, спрятавшейся в глубине таежного заповедника. Мне было четырнадцать, но я уже чувствовал величественную громаду Мироздания и мог вникнуть в каждое дерево на десятки верст вокруг.

Одно лишь осознание Дара делало меня счастливым и помогало с легкостью переносить изнурительные тренинги, изматывающую боль и запредельное напряжение поиска. Еще ни одного Исхода. Следовательно, непонимание того, что это значит: полностью утратить Дар.

Зато абсолютная уверенность, что всё будет замечательно. Ведь мы — Одаренные. Бог любит нас, а счастье — естественное состояние тех, кто любит и любим.

Я видел себя Воином Света, а Лора была зеркалом, в котором отражался этот Воин. К счастью для нас обоих, я был в нее влюблен. И сероглазая эмпатка Лора «видела» не только то, каким я вижу себя, но и то, какой я вижу ее. Для меня Лора была самой прекрасной на свете, и, вникая в меня, она видела себя такой. И не смогла устоять. Наши инструкторы нам не мешали. Наоборот, всячески поощряли развитие наших отношений. Совместные медитации, Постижение, парные игры…

В любви людей отражается и преломляется Любовь Бога. Это тоже Дар, сродни тем Дарам, что мы приняли при рождении. Там где двое становятся одним, там — Бог. Мы были едины, и в считаные месяцы посредственный Дар эмпата хрупкой сероглазой девочки Лоры преобразился в мощную силу Искателя. Я (так мне тогда казалось) не получил ничего этакого. Но мне и так было довольно. Я был будущим Мастером. Большего Дара не бывает. Так я думал, еще не зная, что принял еще один Дар. Я познал настоящую Любовь.

Спустя полгода мою сероглазую увезли в столицу. Мы были Одаренными, потому не принадлежали ни себе, ни своим желаниям.

Лора уехала, но наша связь не прервалась. Как она могла прерваться, если Лора стала Искателем? Ее Дар позволял видеть недоступное никому. Видеть новые Земли, скрытые в глубинах Вселенной. Что для Искателя несколько тысяч километров?

Целый год мы видели одни сны и осязали друг друга так явственно, будто лежали в одной постели.

Год спустя первый этап моего обучения был завершен — и я прилетел в Столицу. Лора меня встречала. Две недели мы провели вместе. Физически вместе.

Затем я покинул Центральную Сибирь и ушел на Землю-Исходную.

Одаренные не принадлежат себе. Они принадлежат Дару. Наша связь распалась сразу после моего первого Исхода. Наверное, она могла бы меня найти, но я утратил Дар и был не в состоянии ее почувствовать. Иногда мне казалось, что я все-таки чувствую ее. Тонкая ниточка, протянувшаяся сквозь Вселенную…

Было тяжело, но я вытерпел. Лора тоже. Надеюсь, ей помогло и то, что через положенный срок у нее родился сын. Мой сын, которого я смог увидеть лишь через шестнадцать лет.

Парню повезло. Он тоже принял Дар и обещал стать неплохим Логиком-Интуитивом. Я не стал с ним встречаться. С Лорой — тоже. Она не могла бы дать мне больше, чем уже дала. И она навсегда оставалась со мной, потому что благодаря ей я понял, как выглядит Небо.

* * *

Ялежал на спине и смотрел в переплетения высохших лиан — потолок хижины. Теперь я понимал, что случилось со мной после попойки у Тугого Мешка. И почему я едва не покалечил бедную девушку, которая пошла со мной.

Неба не было. Вместо Неба я увидел Бездну.

Глава сорок первая

Новая колония

Мы задержались в городке почти на месяц. Маххаим нас не тревожили. Старейшины городка признали наше первенство. Я уже подумывал о том, чтобы сделать городок своей базой, но в конце концов решил, что это неправильно.

Основу будущей колонии следовало закладывать на свободном месте.

Оставив на недельку городок, я взял собой Лакомку и совершил быстрый рейд по «главной» дороге.

Этот местный проезжий тракт все больше меня интриговал. Сотни километров очень приличной дороги, замощенной неплохо обработанными и умело подогнанными плитами. Я знал, что подобное — не редкость в древних дотехногенных обществах. Например, древнеримские дороги на Земле-Исходной. Но там пути прокладывали легионеры. Десятки тысяч специально обученных крепких мужчин. Что-то я здесь таких не встречал.

Глядя на аккуратно уложенные плиты, я ничуть не сомневался: для такого масштабного строительства требовался изрядный штат дорожных рабочих, налаженное производство, несколько десятков каменоломен…

Можно, конечно, допустить, что дорога эта строилась тысячелетиями по принципу: один человек — один погонный метр. Но даже в этом случае числа не сходились. Или следовало предположить, что во времена строительства численность населения была раз в сто выше. А если к этому добавить то, что я до сих пор не встретил ни одного каменотеса…

Впрочем, разгадать эту загадку можно было и позже. Сейчас мне нужно было отыскать место под поселок.

И такое место я нашел. Тремя километрами выше по течению реки от того места, где загадочная дорога упиралась в стену джунглей и располагался последний поселок аборигенов, на излучине реки возвышался густо заросший лесом небольшой холм. Деревья вокруг были отменного качества: не слишком мощные, но с ровными стволами и мягкой смолистой древесиной. Превосходный строительный материал. Если как следует потрудиться, уже через пару месяцев тут вырастет небольшой укрепленный городок примерно на тысячу жителей. А уж потрудиться я свой народ заставлю!

* * *

— Ты тиран, Володя, — сказал мне Говорков. — Люди тебя боятся.

Мы сидели втроем: я, Михал Михалыч и Мишка (дремлющую на суку Марфу можно не считать) — на берегу реки и дразнили своим беспечным видом голодных крокодилов. Правда, стоило какой-нибудь рептилии нацелить на нас хищную морду, я легким ментальным импульсом «заворачивал» тварь обратно.

Хорошие здесь вечера. Не слишком жарко. Ветерок сдувает насекомых. Красный занавес заката висит между небом и окоемом леса. Трудный день позади. Хороший был день. Насыщенный. Километров двадцать прошли.

— Пускай боятся. Лишь бы делали, что я говорю. Все, что я требую, — для их же пользы.

Говорков рассеянно чешет Мишкину бровь. Похоже, его мучает чувство вины. Не понимаю…

— Все тираны так говорили, Володя. Я понимаю, что ты не вполне властен над своими чувствами…

— Почему это вдруг?

— Ты же сам говорил. Равнодушие. Эта планета… Плата за силу, которая к тебе вернулась. Но ты же сильный человек, Мастер! Ты можешь бороться! Надо любить людей!

Я засмеялся, обнял его (Мишка недовольно заворчал — чесать перестали):

— Тебя я люблю, Михал Михалыч! И его! — Свободной рукой я дернул (забыл, кто тут главный?) медведя за ухо.

— А других? Наших девочек? Они на тебя молиться готовы, а ты им — как чужой!

— Михалыч, пощади! Я хоть и Мастер, но все-таки человек! Я не могу спать с десятками женщин одновременно!

— Разве я об этом! — сердито бросил Говорков. — Я о доброте! О сострадании!

— Зачем? — прищурился я. — Что изменится, если я буду их жалеть? Маххаим передохнут? Нет уж, брат! Я лучше позабочусь о том, чтобы их детей не сожрали! А молиться на меня не надо. Я не Бог. Я даже не Пророк, к моему большому сожалению!

— Ты — Одаренный, — строго произнес Говорков. — Это обязывает. Если Бог одарил тебя, ты обязан…

— Стоп! — перебил я его. — Ты очень славный человек, Михал Михалыч. И тоже Одаренный, как и я. Вот и люби их в свое удовольствие.

— Разве можно нас сравнивать! — запротестовал Говорков. — Ты — Мастер Исхода, а я… У меня и Дар-то… Чуть-чуть. Но у других и этого нет! Знаешь, Володя, мне кажется: тебе на обычных людей сейчас просто наплевать! Так нельзя! Ты должен бороться с влиянием этой проклятой планеты!

Эх, неспроста Михалыч начал этот разговор. Готовился долго, размышлял.

И он был прав, мой новый друг, учитель Говорков. Неудивительно. Эмпат как никак. Но в одном он ошибался.

— А знаешь, Мишаня, почему одни из нас Одаренные, а другие — нет? — вкрадчиво поинтересовался я.

— Ну… (Я его все-таки смутил.) Это не мне судить. Это Божья Воля.

— Правильно, — согласился я. — Божья Воля. Но душа-то есть у каждого человека. И каждый может рассчитывать на Божью Милость. И на Божий Дар. Так почему у одних он есть, а у других — нет? Знаешь, мы, Одаренные, никогда не говорим: получил Дар. Мы говорим: «принял». Почему?

— Почему?

— Потому что Господь милостив, Михал Михалыч! Ты тоже Одаренный, и тебе я могу сказать правду: Дар есть у всех. У каждого человека есть свой Дар. Но… Далеко не все готовы и способны его принять. Дар — это не халявная выпивка, Михалыч! Если у тебя есть Дар, то ты принадлежишь ему даже больше, чем он — тебе. Мало кого это устраивает. Мало кто на такое способен. Но принять его, а потом — отказаться… Это страшно, Михалыч. Это как ослепнуть и оглохнуть. Это — как потерять Веру. Легче сразу умереть! А Бог, Он милостив. И дает человеку свободу: принять или отказаться.

— Не понимаю, — сказал Говорков. — Чувствую: ты говоришь правду. Но — нелогично. Если Дар есть у каждого, то почему Одаренных отслеживают еще в перинатальный период? Какой выбор есть у четырехмесячного зародыша?

— Такой же, как у взрослого дяди. Душа-то одна на всю жизнь. И те, что отслеживают, чувствуют: вынесет эта душа тяжесть Дара — или отринет.

— Это нечестно, — буркнул Говорков. — А если они ошибутся?

— Если они ошибаются, — сказал я, — то вырастают такие, как ты. Одаренные, которых не распознали сразу. Это ведь не Логики-Интуитивы определяют: кому быть Одаренным, а кому не быть. Человек и без их помощи может стать Одаренным. Это намного сложнее, но вполне возможно. Другое дело, что полностью развить Дар без помощи таких же Одаренных практически невозможно.

— Ага, — пробормотал Говорков. — Теперь я понимаю, почему ты так относишься к людям…

— К обычным людям, — подчеркнул я интонацией. — Мы с тобой тоже люди. И не думай, что я ощущаю себя клячей, которая горбатится под непосильным грузом, когда остальной табун бежит налегке (я тоже умел чуть-чуть заглянуть в чужую голову — силы хватало). Это не горб, Мишаня. Это — крылья. Но беда в том, что здесь, на этой планете, для моих крыльев какой-то неподходящий воздух. И вместо полета получается какое-то жуткое пике.

— Я тоже думал об этом, — Говорков глянул на меня мудро и печально — взгляд, никак не вязавшийся с его юной физиономией восемнадцатилетнего парнишки. — О том, почему эта планета такая. Почему здесь люди живут вместе с динозаврами…

— К счастью — не вместе, а все-таки — раздельно. Будь здесь хоть те же зеленоголовые, еще неизвестно, кто бы победил в гонке эволюции.

— Не перебивай, пожалуйста! — попросил Говорков. — Так вот, ты же сам сказал: неправильная планета. И я не думаю, что дело в отсутствии наклона оси вращения относительно плоскости орбиты. Я думаю — это всего лишь следствие. Равновесие, равнодушие…

— Не играй словами, — снова перебил его я.

— Дай мне договорить! — рассердился Говорков. — Я в отличие от тебя жил среди местных и, поверь, очень внимательно наблюдал за ними. Они — такие же люди, как мы… И вместе с тем — другие. Чем-то похожи на тебя. По большому счету, им все поровну. Живут вместе, но только потому, что так удобнее. Не дружат, а организуются в сообщества.

Не любят, а удовлетворяют потребности. Все очень рационально и… страшно.

— Не все здесь такие, — возразил я, вспомнив Меченую Рыбу.

— Возможно. И я не думаю, что так было всегда. Кто-то ведь построил дорогу, по которой мы идем.

— А при чем здесь дорога? — удивился я.

— При том, что нынешним аборигенам такая дорога совершенно ни к чему. Равнодушные не строят дорог. (Интересный взгляд на прогресс. Молодец, Мишаня!) Разве что им прикажут… А приказывать тут некому. Маххаим не в счет. Им дорога точно не нужна. Кстати, ты обратил внимание на мосты в том городке, который мы покинули?

— Что ты имеешь в виду?

— «Быки», — сказал Говорков. — Отличные «быки» из тесаного камня. Мощные, крепкие… И хлипкий деревянный настил наверху.

— Не такой уж хлипкий, — возразил я. — Тележку держит. И тех, кто ее тянет, тоже. Но в целом ты прав. Кстати, ты обратил внимание, что здесь никто не работает с рудой. Местные металлурги работают исключительно с металлоломом.

— Ты тоже обратил на это внимание! — обрадовался Говорков. — Точно. Вывод?

— Лучше ты скажи, педагог! — усмехнулся я.

— Когда-то здесь была другая цивилизация. С другими целями.

— И возможно, с другими гражданами, — добавил я. — А потом всё кончилось.

— Потому что появились Маххаим?

— Возможно, — не стал я спорить. — Со временем выясним. Но сейчас у нас есть задача поважнее.

— Выжить? — легко угадал Говорков.

— Именно. Иди-ка спать. Завтра у тебя будет трудный день.

— А у тебя?

— У меня тоже. Но мне еще психотерапией заниматься. С Чунькой и Властой. Или, может быть, ты?

— Лучше Боцману предложи, — сказал Говорков. — Чунька как раз в его вкусе. Кстати, Володя… Ты бы присмотрелся в Большому. Непростой человек.

— У тебя с ним какие-то проблемы? — насторожился я.

— Никаких, — махнул рукой Говорков. — Все просто замечательно… Вот это-то и настораживает.

* * *

Кцели мы двигались большущим табором. За месяц Боцман с Говорковым выкупили сто семьдесят семь бывших колонистов. К сожалению, мужчин среди них было всего двенадцать. Зато на полторы сотни женщин приходилось почти две сотни детишек, в большинстве не старше двух лет. Мне бы никогда не управиться с этой оравой, если бы не Боцман с Говорковым. Бывший пират оказался очень полезным. Вместе с Михал Михалычем они составили отличную административную пару. Вдобавок вокруг Боцмана формировался костяк моей будущей армии.

Основу ее составили «десятиноги». Эти уже прошли кое-какую выучку и составили «корпус» сержантов, которые муштровали новобранцев, примкнувших ко мне, скорее всего, из-за денег, будущих барышей и, возможно, из-за обилия свободных женщин.

Помимо бойцов я нанял полторы сотни местных наемников-рабочих. Тех, кто будет корчевать деревья и строить стены. Отдельно я подобрал десятка полтора «элитных» специалистов: кузнецов, гончаров, кожевников… Эти обошлись особенно дорого. Пришлось транспортировать их «оборудование», а также выплачивать «подъемные», чтобы снялись с насиженных мест.

Мой казначей Боцман к изрядным тратам отнесся без восторга, но возражать не стал.

Это было хорошо, потому что его лояльность была для меня очень важна. На нем фактически держались все контакты с местным населением. У бывшего пирата повсюду были знакомства: то ли родичи, то ли деловые контакты… И везде — уважение. Там, где гибкий и мягкий дипломат Говорков заходил в тупик или натыкался на слишком высокие требования, Большой Хасса справлялся легко и незамысловато. За счет авторитета, нередко приправленного недвусмысленными угрозами.

Он был очень крутым и амбициозным, мой первый помощник, однако меня слушался безукоризненно. Даже слишком безукоризненно — для бывшего пирата. Но я списал такое отношение на местные обычаи. Боцман признал меня лидером, а здесь все-таки — родоплеменное общество. Почтение к старшим — в крови.

* * *

Путешествие наше заняло почти три недели. Чтобы прокормить всю эту ораву, пришлось создать специальные заготовительные команды. Того, что росло на деревьях у дороги, не хватало.

Переход был непростым, но на место мы прибыли в полном составе.

И сразу принялись за дело.

Как всякий Мастер Исхода, я отлично знал, как силами нескольких сотен голых, но крепких рук с нуля построить основу будущей колонии. В данном же случае у меня имелся приличный стартовый бонус: первичный технологический цикл, результатом которого были орудия труда из металла, уже пройден.

Проблем с рабочими руками не было. За первые полтора месяца к нам присоединилось еще две сотни местных рабочих. И численность освобожденных колонистов выросла в полтора раза. Правда, половая пропорция по-прежнему не радовала. Во время нападения на колонию большинство мужчин были убиты. А те, что уцелели, оказались порядочными рохлями. С Говорковым мне просто повезло.

Услыхав, что я плачу за колонистов хорошую цену, местные привозили моих соотечественников сами. Более того, постоянно пытались подсунуть «липовых».

Это тут же выяснялось, но простодушные аборигены все равно пытались меня надуть. Однако посланные подальше — не обижались.

Сложнее было с самими бывшими колонистами. Особенно с женщинами, которых было абсолютное большинство. Досталось им изрядно. Для цивилизованной женщины, всю жизнь прожившей там, где ее права уважают и свободу никак не ограничивают, оказаться рабыней дикаря — испытание почти непосильное.