— Во-первых, не на золотник, а побольше, и не только зерно, — Илья чуть придержал прибавившего рыси Голубя — жеребцу не понравилось, что его догнали. — Во-вторых, зачем торговать? Я его нашим фуражирам отдам. А в-третьих, Нагнидуб, мы нынче не по вражьим землям промышляем. Мы — передовой дозор великокняжьего войска!

— Не понял, — нахмурился Бочар. — Это же война. Значит, всё, что возьмем, — наше по праву! И поровну! — И, спохватившись: — Тебе, понятно, три доли как старшему.

Илья засмеялся:

— Это не вик нурманский, Бочар! И не война. Это, друже, возвращение того, что прежде было нашим, а потом отложилось. Так что со смердами здешними мы точно не воюем. Это как с брюквой воевать или с морковкой. А вот ежели кто этих смердов грабит, то с ним уже у нас война. И не как с честным ворогом, а как с обычными разбойниками.

— Умный ты, — Бочар хмыкнул. — Так всё растолкуешь, что аж зуб ныть начинает.

— Не тот ли, который тебе намедни Малига щитом вышиб? — ехидно поинтересовался Илья.

— Я ему тоже… приложил, — буркнул Нагнидуб, которому зуба до сих пор было жалко. А еще обидно от того, что Малига, уступавший Бочару ростом и силой, намного превосходил того ловкостью и умением. И побить его в шутейном поединке у здоровенного Нагнидуба не выходило никак. А если он увлекался и забывал, что поединок шутейный, Малига его тут же наказывал. Вот, без зуба оставил.

— Мы — дозор, — наставительно произнес Илья. — Наше дело — выявить всё, что может помешать движению войска. И устранить, если сумеем. А если не сумеем, сообщить о том воеводе.

— И чем же может помешать движению войска шайка грабителей?

— У тебя, Нагнидуб, голова, чтоб думать или только вшей разводить? Знаешь, сколько одного только фуража коням надо?

— Нет у меня вшей! — обиделся Бочар. — Что я, копченый? Иль жрец нурманский? А про фураж войсковой мне знать ни к чему. Чай, свои кони голодными не останутся, а о других пусть другие думают.

— Думать, Бочар, это… — начал Илья, но оборвал фразу: — Голубь, стой.

Жеребец послушно остановился. Илья напряг слух…

Подъехал Малига. Тоже послушал. Теперь, когда копыта коней больше не хлюпали по грязи, звуки стали совсем отчетливыми. И понятными.

Илья глянул сверху на Малигу. В отличие от простодушного Нагнидуба, тот был умен. И опытен. Не простой гридень — сотник. Илья хотел оставить его наместником в Морове, но Малига отказался. Попросился на войну с хорватами.

— Зачем тебе? — удивился тогда Илья. — У меня отряд маленький, ты даже не десятником, простым воем будешь.

— Простым воем, зато под Ильей Моровским, — улыбнулся Малига. — Скучно мне, княжич, воеводствовать. Неумехам всяким носы подтирать да подпруги подтягивать. Не жизнь это для меня — тоска. Не обижай, Илья Серегеич!

— А Моров на кого?

— А хоть Гордея у князь-воеводы попроси! — обрадовался Малига. — Ему в самый раз.

Илья подумал немного…

И согласился.

Гордея он знал. И знал, что наместник из Гордея выйдет толковый. Да и Малигу хотелось с собой взять — будет с кем посоветоваться.

Но для начала посоветовался с батей насчет Гордея. Князь-воевода выбор одобрил. И даже похвалил: мол, научился Илья в людях разбираться.

Илья признался: Гордея Малига предложил.

— И что с того? — пожал плечами князь-воевода. — Малига — твой человек. Раз приблизил его и слушаешь, значит, разбираешься.

На том и порешили.

И теперь Малига рядом с Ильей. В полусажени. Ближе некуда. Крестили Малигу Аристархом, но христианское имя как-то не прижилось. Может, и правильно. Не захотел Малига начальником стать [Греческое имя «Аристарх» означает «наилучший повелитель».].

Хотя простым воином он уж точно не был. Бронь на нем — не у всякого сотника такая. Илья подарил. За дело. Да и прочая амуниция не хуже. Что в бою взял, что купил. Давно воюет Малига. Дольше, чем Илья на свете живет. С виду прост. Лицо круглое, нос картошкой, бородка стриженая, вокруг глаз морщинки, будто улыбается часто. Только не от улыбки они, а от прищура. Для того, кто вдоволь пополевал в печенежских степях, такой взгляд — обычный.

— Что скажешь, сотник?

— Телег десятка два. Быки тянут. Коней, думаю, столько же. Сказал бы точнее, да в этой грязюке не разберешь, а по звуку — где-то так. От нас — недалеко. Будь дорога прямой, уже могли бы стрелой достать.

— Бьём?

— Пожалуй. Ты живьем кого взять хочешь, княжич?

— Ясно, хочу. И не кого-то, а старшего.

— Тогда я бы посоветовал спешиться и бегом через лес.

— А потом бегом конных догонять, когда они телеги бросят и дадут драпака? — влез Нагнидуб.

— Кабы ноги у тебя были такие же быстрые, как язык, ты, Бочар, тарпана бы в степи догнал, — осадил его Малига. — Молчи и слушай. А если не понимаешь, тем более молчи.

— По лесу скрытно — трудно, — заметил Илья. — Деревья, кусты голые.

— Нам шибко бежать не придется — быки тянут медленно. Слева склон удобный. Кусты густые. Дорогу перекроем — верхами не уйдут, а пешими пусть попробуют. Вон Бочар у нас — бегун знатный.

Нагнидуб промолчал. Возражать Малиге — на обидное нарываться.

— Разумно, — согласился Илья. — Побежим мы с тобой, Малига, еще Нагнидуб, Гудмунд и Рулав. Остальные — верхами, по дороге. Викула, ты как?

— Могу, — отрок похлопал по кожаному налучу.

— Вот и хорошо. За конями присмотри.

Разочаровал. Но в бой без нужды Викуле лезть не стоит. Вид у него неважный.

Илья спрыгнул наземь. Снял с седла щит. А вот лук с колчаном оставил. Стрелы метать будет кому.

— Так и держитесь, как сейчас, — приказал конным. — Крикну — начинайте. А мы побежали!

И побежали. Склон не очень крутой. Дорога выше. Под ногами похрустывают промерзшие листья: почище, чем на тракте, и не так скользко. Хотя приходится петлять: в полной броне через кусты и поваленные стволы особо не попрыгаешь.

Бежать приятно. Ногам. А то всё верхом да верхом. Особенно если бежать не напрягаясь. Илья и не напрягался. Пустил вперед Гудмунда и Рулава, которым посоревноваться в удовольствие. Не просто бегут — теснят друг друга. Играют.

Малига рядом. Ему тоже легко.

Кому трудно, так это Нагнидубу. Бронька на нем двойная до колен, да кованые наплечники, да щит здоровенный, с круговой оковкой, да в верховых сапогах стальные вставки. От удара мечом спасают. Илья тоже такие хотел себе сделать, когда только-только снова ноги обрел. Богуслав отговорил. Пояснил: польза, только если ты — поединщик и противник о вставках не знает. А в бою только тяжесть лишняя. Проще ногу убрать. А всаднику такие штуки и вовсе ни к чему. Если собственную ногу защитить не можешь, как тогда коня защитишь? Но Нагнидуб железо любит. Ему лишний пуд — не помеха. Впрочем, в отряде Ильи слабаков нет. Так что Бочар со своим железом пыхтит да потеет. Но не отстает. И не отстанет — гонор не позволит. И Илья это знает.

Повозки они уже давно обогнали. Но не остановились. Во-первых, еще место надо выбрать подходящее, во-вторых, грабители могли дозор вперед отправить. Илья бы отправил. Волы-то пахотные, там же, в селе взятые. Еле тащатся.

Но сейчас самое время кого-то наверх послать. Кто тут у нас самый молодой, не считая пыхтящего Бочара и самого Ильи?

— Рулав! Сбегай, глянь, что на дороге.

Варяг тут же рванул наверх.

Хороший воин Рулав Самый-Младший-Барсучёнок. Настоящий природный варяг. Илье с ним хорошо. Как с братом. Младшим братом, которого у самого Ильи нет. И Рулаву с Ильей хорошо. Он привык быть младшим, шестой сын Стемида Барсука. Хотя давно уже опоясанный гридень и годами постарше Ильи. Но тоже не женат. И не торопится. У него другая мечта: собственная боевая ладья. И будет. Если не убьют. Однако, чтоб убить Рулава Барсучёнка, врагов вокруг должно быть много, а друзей — никого. А это у русов-дружинников — большая редкость.

Побежали дальше. Илья размышлял. На бегу хорошо думается. Не о предстоящей стычке: там все просто. О будущем. Например, о разговоре, который случился у Ильи с батей незадолго до похода.

Киев

— Князь Фарлаф тобой интересуется.

Илья настороженно поглядел на отца:

— Уж не из-за Мурома ли?

В Муроме Илья чуток порезвился. Убил наместника и казну его забрал. За дело, по справедливости. Наместник этот Илью подвел под родичей-разбойников, с которыми вместе скверные дела проворачивал. Илья до сей поры был уверен, что сделал все скрытно и подумать должны как раз на этих родственничков. Неужели Фарлаф что-то вызнал? Тогда почему батя так спокоен?

— Из-за Мурома, — кивнул князь-воевода. — Но наместник, которого ты прихлопнул, ни при чем. Фарлаф хочет тебя самого — в наместники. Говорит, понравилось ему, как лихо ты с Соловьем разобрался. А то у него разбойники, вишь, совсем страх потеряли: наместника княжьего прямо в тереме зарезали, — князь-воевода дернул себя за усы, усмехнулся. — Считает, что ты порядок наведешь.

— А кто сейчас в Муроме распоряжается? — спросил Илья.

— Акун, сын Фарлафов. Младший, а ныне — единственный, кто в живых остался.

— А мне, значит, его сыну — в помощники? — скривился Илья. — Не пойду.

— Зачем в помощники? Я ж сказал: ты наместником будешь, Акун — под тобой.