Таким образом, Рашид ад-Дин засвидетельствовал характерные для производящей экономики «возникновение и присвоение прибавочного продукта (“несчетное количество отар и табунов”. — А. М.), социальную дифференциацию общества (“несчетное количество подчиненных” — А. М.) [Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 71.], а также унаследованную от древних предков полигамию (''несчетное количество жен')».

Монгольский улус существовал и развивался при потомках Хайду-хана — сыне Бай шинхор догшине (родился ок. 1052 г. — А. М.) и внуке Тумбинай сэцэне (родился ок. 1069 г. — А. М.).

Если до второй половины XI в. «значение монголов и их правящего рода боржигин не выходит за границы занимаемых этими племенами земель: все события, описываемые “Сокровенным сказанием монголов”, касаются лишь вопросов внутренней консолидации, то к концу XI в. положение стабилизировалось настолько, что монгольский вождь решился непосредственно завязать отношения с киданьской империей Ляо (916-1125 гг.) [Современные исследователи утверждают, что до конца 80-х гг. // XI в. Монгольский улус существовал независимо от киданьской империи Ляо (Дашням И. История государства и права Монголии (209 г. до и. э. — середина XIII в.). Т. 1. Улан-Батор, 2005. С. 126).]. В этот период монголами правил Тумбинай сэцэн, которому принадлежала инициатива установления политических и культурных связей с киданьской империей Ляо» [Викторова Л. Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, 1980. С. 166–167.]. Об этом свидетельствует упоминание в «Истории железной империи» («Дайляо гуруни судури») о посольстве (к киданям. — А. М.) из Монгольского улуса в 1084 г., а также о военной помощи, оказанной киданям, когда те подверглись нападению со стороны южных соседей — чжурчжэней и южных сунов [Чжурчжэни — племена, населявшие в X–XV вв. территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая (в том числе на территории нынешнего автономного района Внутренняя Монголия), Северной Кореи и Приморского края. Чжурчжэни — народность, говорившая на языке, близком к маньчжурскому; первоначально чжурчжэни находились под властью киданей (династия Ляо), но в начале XII в. они восстали и, нанеся киданям поражение, не без помощи войск китайской династии Сун (960-1279 гг.) захватили власть в Северном Китае и провозгласили образование державы Алтан-ханов — империи Цзинь (1115–1234 гг.). После вытеснения киданями китайской династии Сун на юг, за реку Янцзы, и безуспешных попыток последней вернуть себе потерянные земли (1004 г.) ее стали называть династией Южных Сунов.].

Все эти факты дали основание монгольскому ученому Ч. Далаю сделать вывод о том, что «в начале XII века, во времена Бай шинхора и Тумбиная уже сложившийся союз монголов Трехречья (Монгольский улус. — А. М.) приобрел заметные черты государственности (выделено мной. — А. М.)» [Далай Ч. Улус Хамаг Монгол (1101–1206 гг.) (на монг. яз.). Улан-Батор, 1996. С. 38–41.].

Б. Я. Владимирцов, основываясь на монгольских и персидских источниках, реконструировал процессы, которые происходили в хозяйственной и общественной жизни монголов именно этого периода их истории и пришел к несколько другим выводам.

«По его мнению, на данном этапе эволюции древнемонгольского родоплеменного общества среди монгольских племен, как и почти две тысячи лет назад, по образу жизни и ведения хозяйства различались лесные народы [Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 121–125.] и монголы-кочевники.

Лесные народы занимались главным образом охотой, но не гнушались и рыболовства. Частично, конечно, начали подвергаться влиянию своих кочевых соседей, и хозяйственный уклад их стал меняться: замечается эволюция в сторону кочевого быта, постепенный к нему переход [Об этом свидетельствовала рассказанная нами ранее история отца Алан-гоа, Хорилардай-Мэргэна и его людей, прежде занимавшихся охотой на соболя и белку и перекочевавших к горе Бурхан халдун и ставших, по выражению Б. Я. Владимирцова, кочевниками-охотниками (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51).].

Главным занятием монголов-кочевников были скотоводство и охота; это были номады-пастухи и охотники одновременно, но все-таки основой их экономической жизни было скотоводство.

Но одним кочевым скотоводческим хозяйством монголы XI–XII вв. прожить не могли: пищи недоставало. Недостаток этот пополнялся охотой на всякого рода дичь и отчасти рыбной ловлей; в затруднительных случаях питались и кореньями… Все вышесказанное позволяет видеть в монголе древней эпохи не просто номада, а кочевника-охотника…» [Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 329–331, 335, 336.]

Характеризуя социальную организацию древнемонгольского общества рассматриваемого нами периода, Б. Я. Владимирцов писал: «Основным элементом древнего монгольского общества (XI–XII вв.) был род, то есть "своеобразный союз кровных родственников”» [Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 341–354.]. По его мнению, процесс ликвидации древних форм их родовой общины если и шел, то происходил неравномерно, сохранялись старые общинные традиции [Викторова Л. Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1980. С. 141; Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 341–354.]; в их хозяйственной деятельности по-прежнему сосуществовали два способа ведения хозяйства (присваивающий и производящий), а значит, в регулятивной системе, действовавшей у них в этот период, наличествовали признаки регулятивных систем присваивающей и производящей экономики.

* * *

Переходя к рассмотрению структуры регулятивной системы эпохи прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.), следует признать «Сокровенное сказание монголов» и «Сборник летописей» Рашида ад-Дина не только важнейшими источниками по истории древнемонгольского родоплеменного общества, но и главным хранилищем социальных норм регулятивной системы, сформировавшейся и действовавшей в этом обществе на протяжении четырех столетий.

Поэтому, цитируя древние мифы, предания и легенды, вошедшие в эти летописи монгольского и персидского авторов, мы хотим обратить внимание читателей не только на их историческое или художественное, но в первую очередь на социально-нормативное значение. Несомненно, в них нашли выражение социальные нормы регулятивной системы родового общества ближайших предков Чингисхана, которые «по содержанию обеспечивали социализацию жизни общин, кланов, групп, экологическое состояние и ряд других необходимых условий жизнедеятельности…» [Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 64.].

В частности, нормы этой регулятивной системы были направлены на закрепление за соответствующей группой, кланом той или иной территории, на которой она перемещалась (выделено мной. — А. М.) [Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002.]. Однако если какая-либо другая, как правило, родственная группа в силу природных (или других. — А. М.) условий не могла пользоваться своей территорией… то ей предоставлялась возможность жить и на территории другой группы [Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 63.].

Так, в «Легенде о Бортэ-Чино, рожденном по благоволению Всевышнего Тэнгри» из «Сокровенного сказания монголов» закреплялся именно такой порядок удельного землепользования на примере действий отца Алан-гоа, Хорилардай-Мэргэна, который «отошел от пределов хорь тумэдских по причине раздоров, вспыхнувших меж близживущих родов, кои желали отвоевать друг у друга уделы, обильные зверем — соболем и белкой. Хорилардай-Мэргэн и люди его обособились, и прозвались они племенем Хорилар по имени ноёна своего. Прознав, что в окрестностях Бурхан халду на зверя в изобилии, хорилары перекочевали в удел Шинчи баяна урианхайского, который поставил на горе Бурхан халдун кумира для поклонения духам-хранителям той горы» [Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51.].

Социальные нормы древних монголов регулировали добычу и формы дележа пищи. Этот один из первых признаков социализации [Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 64.] древнемонгольского общества засвидетельствовал неизвестный автор «Сокровенного сказания монголов», который писал: «По прошествии времени как-то раз Добун-Мэргэн взошел на сопку Тогоцог поохотиться; в лесу он наехал на одного урианхайца, убившего оленя-трехлетку и теперь поджаривавшего его ребрышки. Приступив к нему, Добун-Мэргэн сказал: “Истинно говорю тебе: спознаешь друга, когда с тобою он поделится добычей”.

Охотник-урианхаец отсек голову оленя и вместе с сердцем и легкими взял себе, а остальное мясо отдал Добун-Мэргэну [По древней традиции монголов, охотник не отдавал другим голову, сердце и легкие убитого им животного, дабы в будущем его не покинула охотничья удача.].

Когда, нагрузив на коня тушу оленя, Добун-Мэргэн возвращался домой, по дороге он наехал на изможденного, оборванного человека, ведшего за руку отрока.

“Какого рода-племени ты будешь?” — спросил у него Добун-Мэргэн. На это бедняга отвечал: “Сам я из племени Малиг баягудай. Я голоден и выбился из сил. Прошу, дай мяса мне для пропитанья. Тогда отдам тебе я в услуженье сына своего”.

Добун-Мэргэн согласился и отдал голодному бедняге ляжку оленя, а сына его увел с собою. С тех пор отрок прислуживал ему» [Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51–52.].

Автор «Сокровенного сказания монголов» засвидетельствовал не только сложившиеся социальные формы добычи и дележа пищи, но и имущественное неравенство и зарождение крепостных вассальных отношений в период распада родового общества кочевников-монголов.

Еще одной важной сферой действия социально-регулятивной системы этого периода были брачно-семейные отношения. Для воспроизводства конкретных групп и кланов необходимо было наличие в них определенного количества женщин, детей. Социальные нормы закрепляли способы приобретения женщин в других группах, в том числе их похищение [Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 63–64.]. Описанные автором «Сокровенного сказания монголов» истории приобретения жен Добун-Мэргэном, Бодончаром и, наконец, Есухэй-батором, отцом Чингисхана, являются наглядными тому примерами [Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51, 55, 58–59.].

Как явствует из вышеизложенного, социальные нормы регулятивной системы родового общества ближайших предков Чингисхана содержались в древних мифах, преданиях и легендах, вошедших в летописи монгольского и персидского авторов. Это дает нам все основания говорить о наличии у древних монголов мифологической нормативной системы, являющейся одной из древнейших мощных форм социального регулирования [Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 66.].

Наряду с этой мифологической нормативной системой важную социально-нормативную и информационную роль в жизни ближайших предков Чингисхана играло упомянутое выше классификационное родство, «при котором конкретные люди включались в определенные группы (классы) родственных отношений. От этих родственных отношений, которые в основе имели брачно-семейные нормы, зависели властные отношения (отношения подчинения одних групп, одних индивидов другим), распределительные отношения (выделено мной. — А. М.)» [Там же. С. 68.].

Именно о «классификационном родстве» писал древнемонгольский летописец, неизвестный автор «Сокровенного сказания монголов», сообщая «родопись» 24 (!) поколений прародителей Чингисхана, которая основывалась на ранее передававшихся в течение 400 лет (!) изустно и таким образом сохранившихся в памяти народной мифах, преданиях, легендах и «сказаниях умудренных опытом старцев», «освещенных светом религиозных верований» древних монголов [Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 50–60.].