— Ваше королевское величество! — вспыхнул Генрих фон Чиршки, — я не понимаю, о чем вы говорите…

— Дело в том, — вкрадчиво начал кайзер, — что в Париже каким-то образом стали известны результаты моих переговоров с русской императрицей по поводу присоединения Германии к Брестским Соглашениям, и именно это поставило под угрозу жизнь моего друга Франца Фердинанда. Именно получив сведения о запланированной нами политической комбинации, кровавый маньяк Клемансо задумал Белградское убийство с целью срочно перессорить между собой все народы Европы. При этом комбинации, которые русские обсуждают в своем узком кругу, не становятся известными посторонним, и мир узнает о них только тогда, когда начинают греметь пушки или русский МИД делает официальное заявление. И даже предварительные переговоры с британским королем не стали предметом международного обсуждения до тех самых пор, пока собравшиеся в Бресте политики не провозгласили подписание судьбоносных соглашений. Я тоже обсуждал вопрос новой германской политики только с вами и вашими сотрудниками. Кузина Хельга так прямо и заявила мне, что в вашем ведомстве, герр Чиршки, ценнейшая информация утекает как из дырявого ведра! Ну, отвечайте мне — кто у вас там так любит французов, что передает им даже самые секретные политические сведения? — Кайзер постепенно переходил на крик. — Молчите? Ну молчите дальше. В вашем присутствии и больше не скажу ни одного критически важного слова. Впрочем, это только полумеры. Я намерен отправить на стажировку в Петербург несколько десятков самых способных офицеров сыскной полиции, чтобы они потом, набравшись ума-разума, построили нам в Германии такую же секретную службу, как у русских. И вот тогда вы у меня попляшете — всех выведу на чистую воду и разузнаю, кто чем дышит! А сейчас идите. Мне надо обсудить с моим другом Альфредом один важный вопрос.

После этой выволочки несчастный Генрих фон Чиршки выглядел так, что краше в гроб кладут. Криво нахлобучив дрожащими руками шляпу, он взял свой портфель и вышел.

— А теперь, мой добрый Альфред, давайте поговорим серьезно, — сказал кайзер, когда за министром иностранных дел закрылась дверь. — Сегодня я получил сведения о событиях, к которым надо готовиться, но так, чтобы конечная цель этой подготовки не стала достоянием широкой публики.

— Нас ждет еще одна война? — с интересом спросил Тирпиц. — Интересно, с кем?

— Нет, не война, — мрачно ответил кайзер, — гораздо хуже, чем просто война. Примерно через девять месяцев на землю должна упасть крупная комета. Сила ожидаемого взрыва, который случится на высоте десяти километров, составит примерно пятьдесят миллионов тонн в тротиловом эквиваленте. Но наибольшая неприятность заключается в том, что место падения этой кометы определится не ранее, чем за три дня до катастрофы, когда космическое тело первый раз чиркнет по краю земной атмосферы. Я понимаю, что звучит это невероятно, но всему миру известно, что моя кузина Хельга, а также ее муж и канцлер, никогда не лгут. Первоначально они думали, что все произойдет точно так же, как в том, другом мире, где эта проклятая комета взорвалась над такой глухой сибирской тайгой, что это было интересно только полярным медведям. Но потом опытные специалисты, которых в Российской империи еще достаточно, объяснили Хельге и ее самонадеянным клевретам, что им не удастся отделаться таким простым способом. И вот теперь мы с нетерпением ждем 27-го июня будущего года, когда станет понятно, на кого на этот раз Бог пошлет полную чашу своего гнева. Как мне объяснили, не в человеческих силах рассчитать траекторию пролета в атмосфере беспорядочно вращающегося тела неправильной формы.

— Да, — согласился адмирал Тирпиц, — это и в самом деле так. Но что-то же, наверное, известно заранее…

— Заранее, мой добрый Альфред, известно, что падение состоится между сороковым и шестидесятым градусами северной широты, около восьми часов утра по местному времени — и все. В случае самого неблагоприятного развития событий нам придется эвакуировать народ из угрожаемого района на сто километров в ту или другую сторону, а если дела пойдут наилучшим образом, то нам выпадет роль благодарных зрителей, наблюдающих, как суетятся их соседи, спасающиеся от ярости Господнего гнева.

— Будем надеяться, что никому не придется суетиться, пытаясь спастись от смерти, — хмыкнул адмирал Тирпиц, — ибо семь восьмых указанной территории занимают пространства, по плотности населения мало отличающиеся от сибирской тайги. Даже лягушатники не нагрешили настолько, чтобы обрушивать на них такую катастрофу, которая сможет войти в анналы мировой истории как новые Содом и Гоморра.

— Возможно, ты и прав, мой добрый Альфред, а возможно, и нет… — уклончиво сказал кайзер. — Эти лягушатники совершили смертный грех, когда отрубили голову своему королю, и усугубили его, когда впали в ересь республиканства. Из Парижа по всей Европе идет мерзкое развращающее влияние, поэтому мне очень хочется надеяться, что это именно для побиения распутной Марианны Господь припас такой великолепный булыжник.

16 сентября 1907 года, поздний вечер, Австро-Венгерская империя, Вена, Рингштрассе [Рингштрассе — как следует из названия полукольцевая улица, упирающаяся торцами в Дунайский канал. Проложена по указу императора Франца-Иосифа в середине XIX века на месте снесенных городских стен и рва, отделавших средневековую Вену от пригородов. Улица делится на семь прямых отрезков, каждый из которых носит свое название: Шоттеринг, Университетринг, Рингштрассе, Опернринг, Шубертринг, Паркринг, Штуберинг. В 1850–1860-х годах Рингштрассе была застроена громоздкими разностильными особняками, а название «Стиль Рингштрассе» (нем. Ringstraßenstil) стало синонимом «претенциозной безвкусицы».]: Кернтнер-Ринг, 16, отель Империал [Отель Империал — возведен в стиле итальянского неоренессанса в 1862–1865 годах в качестве дворца герцога Филиппа Вюртембергского. В 1871 году продан группе инвесторов под отель, открытый в 1873 году при участии императора Франца-Иосифа. Именно в отеле «Империал», по традиции, останавливаются монархи, президенты и премьер-министры, прибывающие в Вену с официальными и неофициальными визитами, если не выбирают местом своего проживания посольства своих стран, как обычно делал кайзер Вильгельм II.], королевский номер.

Болгарский царь Михаил Четвертый (он же Михаил Романов) и сербская королева Елена Карагеоргиевич

Примечания авторов:

На совещание трех императоров и одной императрицы «младших» монархов не приглашали — там весь Балканский союз представляли императрица Ольга и канцлер Одинцов. Да не очень-то и хотелось. В отличие от Лондона, Вена — место, приятное для пребывания, и при этом не такое вульгарное, как Париж. В компании полковника Слона, королевича Георгия и сдружившегося с ним поручика Шапошникова царско-королевская чета совершила променад по городу Штрауса, Шуберта и Моцарта. Погуляли по набережной Дуная, посидели в уличном кафе, глядя на медленно текущие речные воды, попили кофе с булочками и поговорили на разные отвлеченные темы.

— Хороший город Вена, — сказал размякший оберст Слон, — даже как-то жалко будет в случае необходимости его топтать. Как представишь всю эту красоту, объятую пожарами — так даже такому толстокожему, как я, становится не по себе. Но следует помнить, что прямо сейчас на нашу компанию может выбежать злой и голодный, как лесной волк, юноша по имени Адольф Гитлер. Если Командир не ошибается, то сейчас этот исторический персонаж как раз совершает свою роковую попытку сдать экзамены в художественное училище…

— А почему роковую? — с интересом спросил королевич Георгий. — Неужели что-то могло поменяться, если бы этот страшный человек получил диплом художника?

— А кто его знает? — пожал плечами Слон. — Быть может, если бы этот персонаж получил диплом художника, вся его деятельность ограничилась бы малеванием страшных картин, на которые так падки богатенькие буржуа, желающие пощекотать себе нервы. Вариант ничем не хуже других. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы людей не кушало.

— Однако страшненьких деток рождает эта страна, — вздохнула королева Елена. — Я думаю, что вся та пряничная красота, которую мы сейчас видим — это только маска, а на самом деле вся эта земля буквально сочится злобой и ненавистью ко всему православному и славянскому. Мой несчастный сербский народ, стонущий под австрийским ярмом, знает это очень хорошо.

Поручик Шапошников подкрутил свой «вильгельмовский» [На фотографии молодого Шапошникова, датированной 1907-08 годами, он носит как раз такие усы, очевидно, резко вышедшие из моды в августе четырнадцатого года, а до того считавшиеся символом мужественности и воинственности.] ус и сказал:

— Уважаемая Елена Петровна, я думаю, что все эти люди, что сейчас суетятся вокруг нас, едва ли думают о том, как убить побольше сербов. Наверняка все их мысли заняты повседневными делами, заботами о хлебе насущном, и они даже не подозревают, что совсем недавно ходили под дамокловым мечом уничтожающей общеевропейской войны. Но в тоже время, стоит прозвучать военной трубе, как все австрийские мужчины наденут шинели и отправятся убивать русских, сербов и болгар. И сделают они это не потому, что ненавидят другие народы, а потому, что такой ненавистью заражены их правящие круги. И этот ваш Гитлер, Сергей Александрович, тоже не станет исключением — ведь он будет одним из многих, лишь только малость худшим, чем остальные. И все покатится по наклонной, художник он там или нет.

— Действительно, скорее всего, диплом художника в данном случае ни на что не повлияет, — пожал плечами Михаил Романов. — Если в человеке есть задатки лидера, то они обязательно выплеснутся в подходящей ситуации. Особенно если это лидер тех, кто идет ко злу — на них накладывается гораздо меньше ограничений, чем на тех, кто творит добро…

— В таком случае, — жестко сказал Слон, — наши люди должны найти его и убить — точно так же, как они уже убивали деятелей эсеровской боевки или много о себе понимающих турецких националистов, в нашем мире устроивших резню христианских народов. Не должно быть таких мерзавцев нигде и никак.

— А мне кажется, — хмыкнул Михаил Романов, — необходимо так изменить политическую картину будущего, что у этого человека просто не будет возможности применять свои политические таланты, и тогда ему придется заняться живописью и архитектурой всерьез. Если хватать исключительно по верхам, то вместо одного мерзавца непременно объявится другой. Нет, выдергивать такое следует с корнем, на три метра вглубь, и исключительно политическими методами. Что моя сестрица и делает при помощи твоего Командира и его товарищей.